Жорж Сименон - Дело Сен-Фиакра

• Название: Дело Сен-Фиакра
• Автор: Жорж Сименон
• Издательство: Центрполиграф
• Жанр: Классический детектив
• Год: 2001

---

Жорж Сименон «Дело Сен-Фиакра»

Глава 1 Косоглазая девчонка

В дверь робко поскреблись, затем послышался какой-то стук — видимо, на пол поставили что-то тяжелое, — и, наконец, еле слышный голос произнес:

— Половина шестого. Только что зазвонили к заутрене.

Мегрэ приподнялся на локтях, и пружины под ним заскрипели. Комиссар недоуменно воззрился на оконце, пробитое в скате крыши. Тот же голос прошелестел:

— Вы пойдете к причастию?

Тем временем комиссар Мегрэ вылез из постели и теперь стоял босиком на ледяном полу. Он двинулся к Двери, единственным запором которой служила бечевка, намотанная на два гвоздя. Послышался топоток бегущих ног, и, выглянув за дверь, Мегрэ успел заметить мелькнувшую в дальнем конце коридора женскую фигурку в белой ночной блузке и юбке.

Тогда он взял принесенный Мари Татен кувшин горячей воды, притворил дверь и огляделся в поисках какого-нибудь зеркальца, перед которым мог бы побриться.

Догоравшей свечи вряд ли хватило бы даже минут на пять. С улицы в оконце лился ночной мрак — такие вот темные и холодные ночи нередки в начале зимы. Лишь несколько сухих листочков сиротливо болталось на тополях, которыми была обсажена деревенская площадь.

Потолок мансарды повторял форму двускатной крыши, и Мегрэ мог распрямиться лишь посреди комнаты, под самым коньком. Он озяб. Всю ночь затылок ему леденил какой-то сквознячок, но сколько он ни искал, так и не обнаружил, откуда тянет холодом.

Но именно этот леденящий холод будоражил его, воскрешая в памяти, казалось бы, давно забытые ощущения.

Вот первый звон к заутрене. Благовест плывет над спящей деревней. В детстве Мегрэ не нужно было вставать так рано. Он дожидался, когда без четверти шесть зазвонят во второй раз — в те времена ему не приходилось тратить время на бритье. Он не помнил, успевал ли он в те времена хотя бы умыться?

К тому же никто не приносил ему горячей воды. Случалось, за ночь вода в кувшине подергивалась ледком. А чуть погодя промерзшая дорога так и звенела под его ногами.

Теперь же, одеваясь, он слышал, как Мари Татен шмыгает внизу, в зале маленькой деревенской гостиницы: загремела каминная решетка, послышался звон посуды, а теперь кофейная мельница заскрипела под рукой хозяйки.

Он надел пиджак, потом пальто. Перед тем, как уйти, достал из бумажника бумагу, к которой был приколот отрывной казенный бланк с пометкой:

Муниципальная полиция гор. Мулена.

Передано на рассмотрение в Парижскую уголовную полицию.

Под бланком — листок бумаги, на котором аккуратным почерком выведено:

«Довожу до вашего сведения, что во время заутрени в День поминовения[1] в церкви Сен-Фиакр будет совершено преступление».

Бумага не один день странствовала по отделам уголовной полиции. Мегрэ увидел ее совершенно случайно и изумился:

— Деревня Сен-Фиакр под Матиньоном?

— Вероятно, раз нам переслали эту бумагу из Мулена.

И Мегрэ сунул бумагу в карман. Сен-Фиакр, Матиньон, Мулен! Привычные, родные названия!

Он родился в Сен-Фиакре, где отец его тридцать лет прослужил управляющим замка. Последний раз он был в тех краях как раз на отпевании отца, когда его хоронили на маленьком кладбище за церковью.

«…Во время заутрени… будет совершено преступление…»

В Сен-Фиакр комиссар приехал накануне и остановился в единственной в деревне гостинице, которую держала Мари Татен.

Она его не признала, а он сразу ее вспомнил — из-за глаз. Прежде ее так и называли — косоглазая девчонка.

Теперь тщедушная девчушка превратилась в изможденную старую деву, и глаза ее косили еще сильней. Она без конца сновала из зала в кухню, из кухни — на двор, где Держала кур и кроликов.

Когда комиссар спустился в зал гостиницы, там уже горели керосиновые лампы. В уголке был накрыт завтрак. На тарелке лежали ломти серого деревенского хлеба. Пахло кофе с цикорием и кипящим молоком.

— В такой день, как сегодня, непременно следует причаститься. Тем более раз вы идете к заутрене. Господи Боже! Второй раз звонят!

Звук колоколов был слабый, дребезжащий. Слышно было, как кто-то прошел по дороге. Мари Татен кинулась в кухню, надела свое черное платье и натянула нитяные перчатки. Из-за шиньона ей приходилось сдвигать шляпку чуть-чуть набок.

— Я пойду, а вы доедайте… Запрете потом дверь на ключ.

— Нет, нет, я уже готов.

Ей было неловко идти рядом с мужчиной. Тем более — с приезжим из Парижа. Худенькая, маленькая, сгорбленная Мари мелко семенила рядом с комиссаром. Утро выдалось холодное. Шуршали, кружась над дорогой, прихваченные за ночь морозом сухие листья.

К слабо освещенным вратам церкви стекались смутные неясные тени. Колокола все звонили. Кое-где в окнах низеньких домов горел свет: хозяева торопливо одевались, чтобы не опоздать к заутрене.

А в памяти Мегрэ всплывали прежние ощущения: холод такой, что стынут пальцы и покалывает глаза. Привкус кофе во рту. А войдешь в залитую неярким светом церковь — и тебя охватывает тепло. Пахнет воском и ладаном.

— Извините, моя скамья — здесь, — проговорила Мари Татен.

Мегрэ узнал черный стул с подлокотниками, обтянутыми красным бархатом, принадлежавший еще старухе Татен, матери косоглазой девочки.

Звонарь отпустил веревку колокола, и видно было, как она подрагивает в глубине церкви. Ризничий кончал зажигать свечи.

Сколько же полусонных людей явилось на это фантастическое, призрачное сборище? Десятка полтора, не больше. Мужчин всего трое: церковный сторож, звонарь и Мегрэ.

«…совершено преступление будет…»

В муниципальной полиции Мулена решили, что это глупая шутка, и ничуть не встревожились. Да и в Париже все удивились, когда комиссар отправился в Сен-Фиакр.

А Мегрэ тем временем прислушивался к шорохам, доносившимся из-за двери справа от алтаря: он мог по секундам расписать все, что происходит в ризнице, куда вела эта дверь. Вот примчался припозднившийся мальчишка-служка, вот кюре молча надевает нарамник и, молитвенно сложив руки, направляется в неф, а за ним, путаясь в облачении, спешит мальчуган.

Рыжеволосый мальчик-служка зазвонил в колокольчик. Прихожане принялись вполголоса читать литургические молитвы.

«…во время заутрени…»

Мегрэ внимательно оглядел прихожан. Пять старушек, три из которых сидели на собственных стульях.

Толстуха фермерша. Несколько крестьянок помоложе и мальчик…

С улицы послышался шум подъехавшей машины. Со скрежетом распахнулась дверца. Прошелестели легкие шаги: через всю церковь прошла дама в трауре.

На хорах для семьи владельцев замка была отведена специальная скамья, жесткие деревянные сиденья которой за долгие годы приобрели естественную полировку.

Там и уселась тихонько женщина в черном, провожаемая взглядами крестьянок.

Похоже, Мегрэ и сейчас мог бы вторить священнику. Он улыбнулся, вспомнив, что раньше всегда любил заупокойные службы, потому что тогда читались самые короткие молитвы. На его памяти иные мессы отправлялись всего за шестнадцать минут!

На женщину, сидевшую теперь на готической скамье с высокой спинкой, Мегрэ больше не глядел. Но краем глаза все же видел ее профиль. И никак не мог поверить: неужели это действительно графиня де Сен-Фиакр?

И все же это была она. Но когда он видел ее в последний раз, ей было лет двадцать пять — двадцать шесть. Когда эта высокая тоненькая женщина, отмеченная печатью какой-то неизбывной грусти, бродила по парку, ее было видно издалека.

Теперь ей, наверное, уже за шестьдесят. Графиня тем временем горячо молилась. Лицо у нее было изможденное, руки, сжимавшие молитвенник, казались слишком худыми и длинными.

Мегрэ по-прежнему сидел в последнем ряду плетеных стульев — в дни церковных праздников за пользование ими взимается плата в пять сантимов, но во время обычной службы ими можно пользоваться бесплатно.

«…будет совершено преступление…»

Когда стали читать первый отрывок из Евангелия, Мегрэ поднялся вместе со всеми. Со всех сторон, будоража нежданные воспоминания, его обступали забытые звуки, блики, шорохи, детали. Вдруг ему припомнилось, что в День поминовения священник должен отслужить целых три мессы.

В те времена юный Мегрэ завтракал у кюре между второй и третьей службой. Обычно ему давали яйцо всмятку и несколько ломтиков козьего сыра.

Видно, муленские полицейские были правы. Что еще за преступление может здесь произойти? Ризничий уселся в заднем ряду, неподалеку от графини: их разделяло теперь всего четыре кресла. Громко топая, ушел звонарь, словно директор театра, для которого сегодняшний спектакль не представляет особого интереса.

В церкви оставалось лишь двое мужчин: Мегрэ и священник, совсем еще молодой человек, глаза которого пылали страстной мистической верой. В отличие от старого кюре, которого знавал комиссар, новый священник не спешил. Читал молитвы внятно, членораздельно, не проглатывая по полстиха.