Сэмюэл Шеллабарджер - Рыцарь короля

• Название: Рыцарь короля
• Автор: Сэмюэл Шеллабарджер
• Жанр: Исторические приключения

---

Франциск поспешно развернул его, повернувшись к свечам. Лицо его потемнело.

— Действительно! — сказал он, закончив читать. — Такая же Иуда, как вы.

Де Норвиль сделал невероятное усилие, чтобы сказать:

— Мы с нею так похожи. Вместе мы могли бы достигнуть… огромной власти в Европе. Приподнимите меня немного, господин де ла Палис. Мне будет легче говорить.

Маршал хмуро приподнял его, сунул за спину подушку и отступил.

— Большое спасибо, — сказал де Норвиль, переведя дыхание. — Да… одаренная женщина… хладнокровный ум. Она смеялась над… доверчивостью вашего величества.

Его голос слабел:

— «Король дурак» — так она обычно говорила… «Король — дурак».

Де ла Палис поднял руку, но Франциск перехватил ее:

— Нет. Слушайте внимательно. И запоминайте то, что слышите.

Глаза де Норвиля блеснули. Лицо исказилось гримасой — то ли боли, то ли торжества, трудно было сказать.

— Она давала мне советы… насчет покушения. Но я не хотел использовать яд… оружие женщины… Может быть, я ошибся… По-моему… она боится вида крови… Ее единственная слабость…

Приступ кашля сотряс его тело, на губах выступила красная пена.

— Передайте ей… мою любовь.

Де ла Палис перебил:

— Правда ли это? Вспомните, то, что вы сказали, приведет её на костер.

— Моя предсмертная исповедь, — прошептал де Норвиль. — Смотрите же… передайте ей мою любовь.

Начались судороги. Де Норвиль повалился на бок, сдернув покрывало, и минуту спустя затих. Когда де ла Палис перевернул тело, на искаженное лицо было страшно смотреть.

Король и маршал, отвернувшись, перекрестились.

— Жаль, — пробормотал де ла Палис, — что мы не смогли узнать больше.

— Мы узнали достаточно, — процедил король. — Клянусь моей душой, его труп сгорит на одном костре с нею.

Глава 55

Луиза Савойская в сопровождении маркиза де Воля покинула Лион сразу же после получения известия о безрассудном поступке короля — его неожиданном отъезде. Она мчалась во весь опор до самой ночи и, снова пустившись в путь на рассвете, прибыла в Шаван-ла-Тур утром следующего дня. Страх подгонял её.

Известие, что изменить дату выезда предложил королю де Норвиль, подтверждало подозрения насчет него и указывало на неминуемую опасность. Со своей обычной предусмотрительностью регентша позаботилась, чтобы ла Палис прибыл в Фер заранее, имея день в запасе, но весь её план был все-таки достаточно рискованным и не исключал непредвиденных случайностей.

Тем сильнее было её торжество, когда всадник, высланный вперед на разведку, вернулся с известием о событиях прошлой ночи — смерти де Норвиля и о том, что король жив, здоров и вне опасности.

Все произошло в полном соответствии с её желанием, и, сходя с лошади на парадном дворе Шаван-ла-Тура, она имела полное основание бурно радоваться.

Однако ни она, ни маркиз не были настолько бестактны, чтобы подчеркивать свою помощь королю. Франциск выглядел смиренным и виноватым и нуждался не в упреках, а в утешении.

— Честное слово, мне так стыдно, — сказал он им, — в такой ситуации, как эта, я предпочел бы находиться в окружении своих врагов, а не друзей. И я самым униженным образом прошу ваши светлости проявить милосердие и не сыпать мне соль на раны. Они и без того достаточно саднят…

Это был прозрачный намек на то, чтобы его мать и старый министр обошли молчанием многие подробности и возложили всю вину на де Норвиля. Его величество оказался не единственным, кого ввел в заблуждение этот непревзойденный лицемер и негодяй. Даже проницательный канцлер Дюпра был совершенно одурачен, как и большинство придворных.

— Да, — заявила регентша, — воистину можно утверждать, что проклятый де Норвиль заключил союз с самим сатаной. Стало быть, нет ничего удивительного в том, что король, несмотря на всю свою врожденную проницательность и интуицию, стал жертвой дьявольских козней, от которых не были защищены и величайшие святые.

Однако точнее всего сущность де Норвиля сумел выразить в немногих словах Дени де Сюрси:

— Он был, ваше величество — говорю это с грустью, — самым совершенным образцом человека нашей новой, современной эпохи, какого я имел несчастье знать. Он был воплощением ума — не имея ни сердца, ни малейшей крупицы веры… Красоту он любил, но не находил в ней ничего божественного. А это однобокое, ничем не одушевленное почитание разума и искусства — убеждение, которое превращает человека в дьявола. Возблагодарим же небо за нашу глупость — если это глупость, — которая побуждает нас к страху Божьему и к почитанию прошлого. Ибо таким образом мы склоняемся к тому, чтобы меньше думать о себе… и о нашей банальной бренности…

Франциск согласился:

— Верно говорите, господин маркиз, верно говорите. Я буду держать вашу мысль в памяти… Однако как же сохранить в тайне это мерзопакостное дело? Нельзя допустить до всеобщего сведения, что короля надули, как дурачка, — это не пойдет на пользу общественным интересам. Мы не должны оказываться в смешном положении.

— Я распорядилась насчет этого, — вмешалась регентша. — Вы приехали сюда инкогнито, и в письменных документах об этом визите не будет упомянуто. Ваши дворяне, которых прошлой ночью захватили врасплох и обезоружили, имеют все основания держать язык за зубами. Маршал ручается за своих кавалеристов. Мерзавцы низкого звания, принявшие участие в покушении, будут повешены незамедлительно. И, наконец, не помешает, чтобы миледи Руссель сожгли в Фере или в Монбризоне по обвинению в заговоре и покушении на убийство вашего величества. Вот тогда не будет ни слухов, ни сплетен.

— Благодарю вас, мадам, — одобрил король. — Вы подумали обо всем. Я поклялся, что тело де Норвиля привяжут к ней и бросят в тот же костер. И отвезут их туда вместе, в одной телеге. Они были так похожи, по его словам. «Передайте ей мою любовь», — так он сказал, испуская последний вздох… Честное слово, их нельзя разлучать.

Луиза улыбнулась своей скупой улыбкой:

— Очень уместное суждение. Пусть в глазах общества она будет связана с ним, а не с вашим величеством. Она может потребовать суда, однако, как чужеземная шпионка, она стоит вне закона. Она уже знает свой приговор?

— Он будет вынесен сейчас же.

И король отправил слугу сообщить страже, чтобы привели английскую женщину, известную под именем Анна Руссель.

— Только не размякните, — предупредила регентша, искоса взглянув на него.

Король вспыхнул:

— Мадам, быть зачарованным — не преступление, как ваше высочество только что подчеркнули. Однако, поверьте мне, чары начисто разрушены минувшей ночью… А чародейка должна сгореть.

Тем временем королевское решение относительно Анны Руссель довели до всеобщего сведения, как и обвинения против нее, высказанные умирающим де Норвилем.

Об этом поведал Блезу тот самый стражник, что стоял у дверей де Норвиля и был свидетелем его смерти.

«Его величество, — рассказал стражник, — страшно разъярился на мадемуазель де Руссель не только из-за того, что случилось, но и по причине письма, которое представил де Норвиль в подтверждение своих слов. Хуже всего было обвинение в том, что миледи отравила бы короля, если бы де Норвиль позволил ей. И в довершение всего она ещё и смеялась над королем и называла его дураком».

Добрый солдат, рассказывая это, всего лишь подлизывался к Блезу, как герою дня и новому фавориту. Ему случилось быть среди кавалеристов маршала, которые присутствовали в охотничьем домике де Шамана, и он знал о проделке Анны, чуть не стоившей Блезу жизни. Рассказ солдата мог быть для него только приятным — ведь Блез наверняка жаждал возмездия.

Так что бравый кавалерист никак не мог взять в толк, почему мсье де Лальер слушает его с таким мрачным видом.

Что касается «исповеди» де Норвиля, то Блез сразу же понял, что это был последний укус подыхающей гадюки. Разговор, который он подслушал в комнате Анны, вполне это подтверждал. Однако о письме он ничего не слышал. Он не знал, было ли ей известно о нем, и, несмотря на поздний час, послал пажа выяснить, не может ли он переговорить с ней.

— Очень сожалею, мсье, — сказал юноша, вернувшись. — Миледи теперь заключена под стражу, и никто не может разговаривать с ней без приказа короля.

После этого Блез всю ночь не смыкал глаз, хотя и был совершенно измотан. Человек, которому все в Шаван-ла-Туре бесконечно завидовали, мог считать свой успех лишь самой горькой иронией судьбы. Из-за этого успеха Анна Руссель, женщина, которую он любил больше жизни, оказалась обречена — если ему каким-то образом не удастся её спасти.

Он прекрасно понимал, насколько трудна эта задача. Король уже не испытывал никакого влечения к Анне. Страстная влюбленность превратилась в черную ненависть.

Все события свидетельствовали против неё — и отчасти справедливо. Она воспользовалась своим обаянием, завлекла короля в ловушку, с тем чтобы захватить его в плен. Утверждение, что она не хотела его смерти и играла ненавистную ей роль из-за своей верности английской короне, — слабое оправдание. В глазах короля она все равно оставалась виновной.