Уильям Хоуэллс - Гость из Альтрурии

• Название: Гость из Альтрурии
• Автор: Уильям Хоуэллс
• Издательство: Художественная литература
• Жанр: Классическая проза
• Год: 1990

---

Начало лекции было назначено на три часа, с тем чтобы дать людям хорошенько выспаться после обеда, подававшегося в час, и прийти в соответствующее настроение. Но еще задолго до назначенного часа люди, которые обедают в двенадцать и никогда не спят после обеда, начали прибывать в гостиницу пешком, на телегах, в щегольских колясках, в покрытых засохшей грязью фургонах и всевозможных разбитых повозках. Они ехали, как в цирк — старички со старушками и молодожены, семьи с детьми и хорошенькие девицы со своими кавалерами. А приехав, привязывали лошадей к задкам повозок, уходили в рощицу между гостиницей и станцией и располагались в тени деревьев пикником. Около двух мы услышали пыхтение паровоза, хотя в этот час никаких поездов не ожидалось, и вскоре показался коротенький состав с путевыми рабочими, махавшими из окон платками и, по всей видимости, настроенными на веселый лад. У некоторых были в руках флажки: в одной американский звездно-полосатый, в другой — вероятно, в знак приветствия моему гостю — белый флаг Альтрурии. Многие фермеры явились в гостиницу без билетов, рассчитывая купить их на месте, и миссис Мэйкли приходилось выкручиваться и давать заведомо невыполнимые обещания. Она поминутно совещалась с хозяином гостиницы, который решил раздвинуть дверь, соединявшую столовую с соседней гостиной, так чтобы прислуга и фермеры могли послушать лекцию, не причиняя неудобства постояльцам гостиницы. Она сказала, что он снял у нее с плеч тяжеленный груз и ей больше не о чем беспокоиться, поскольку теперь уже никто не посмеет жаловаться, что его усадили с прислугой и туземцами, и в то же время всем будет отлично слышно.

Она не успокоилась, пока не послала кого-то за мистером Гомосом и не сообщила ему этот восхитительный проект. Я не мог решить, радоваться мне или печалиться, когда он тут же ответил ей, что, если в качестве уступки нашим классовым различиям подобное разделение его слушателей будет осуществлено, он должен будет вовсе отказаться от выступления.

— Но что же нам тогда делать? — простонала она, и на глазах у нее выступили слезы.

— Вы получили деньги за все свои билеты? — спросил он, и в голосе его зазвучало неподдельное отвращение ко всему начинанию.

— Ну да! И еще сверх того. Кажется, в гостинице не найдется человека, который не заплатил бы по меньшей мере доллар за то, чтобы послушать вас, и это ставит меня в весьма щекотливое положение. Милый мистер Гомос! Я не верю, что вы можете быть столь непреклонным в своей принципиальности! Подумайте, ведь все это делается к вящей славе храма Божьего.

Эта нахалка становилась просто невыносимой.

— Раз так, — сказал альтрурец, — никто не может огорчиться или быть в обиде, если я скажу свое слово под открытым небом, где все будут равны, без всяких привилегий или отличий. Мы пойдем в лесок, примыкающий к теннисным кортам, и там, на его опушке, проведем наше собрание, как это обычно делается в Альтрурии — на свежем воздухе и ничем от мира не отгороженные, разве что горизонтом.

— Как раз то, что надо! — вскричала миссис Мэйкли, — кто бы мог подумать, что вы так практичны, мистер Гомос? Знаете, я все-таки не верю, что вы альтрурец. Вы, наверное, замаскированный американец.

Альтрурец отвернулся, никак не отозвавшись на это лестное замечание, но миссис Мэйкли и не стала ждать ответа. Она умчалась прочь, и вскоре я увидел, как она атакует хозяина — по-видимому, не безрезультатно, потому что он хлопнул себя по ляжке и скрылся, а в следующий миг швейцары, коридорные и посыльные уже потащили из здания гостиницы стулья на теннисную площадку, которая и без того была обставлена скамейками. В скором времени вся она оказалась ими заполнена, и диванчики пришлось расставлять уже на лужайке, граничащей с рощей.

Около половины третьего из гостиницы стали появляться ее гости и занимать лучшие места, словно имели на то неоспоримое право; тут же начали подкатывать большие кареты всевозможных фасонов и горные фургоны из других гостиниц. Веселые компании вылезали из них, перекликаясь между собой, и рассыпались но теннисной площадке, пока все стулья на ней не оказались заняты. Было приятно смотреть, как местные жители, путевые рабочие и гостиничная прислуга с их природной деликатностью уступали места людям более высокого звания, и только после того, как все стулья и диванчики были разобраны приехавшими на отдых горожанами, стали рассаживаться и они, прямо на траве и на усыпанной хвоей земле вдоль опушки рощи. Мне очень хотелось указать на этот факт альтрурцу — по-моему, он несомненно доказывал, что подчинение такого рода присуще человеческой натуре и что принцип, так хорошо впитанный цивилизацией нашей страны, с тех пор как жизнь ее пошла по демократическому пути, был внушен никем иным, как самим господом Богом. Однако мне не удалось поговорить с ним после того, как все угомонились, потому что к этому времени он уже стоял возле островка низкорослых сосен, дожидаясь, чтобы все смолкли. Присутствовало, на мой взгляд, никак не менее пятисот человек, и картина, открывшаяся нам, поражала той колоритностью, которой отличаются скопища самых разнообразных одежд и лиц. Многие наши дамы были в хорошеньких шляпках, с нарядными зонтиками в руках. Но, должен сказать, что и более спокойные коричневатые тона ситцевых платьев на пожилых фермершах и их старомодные чепцы, как ни странно, добавляли яркости краскам, а солнечные отблески, мелькавшие там и сям на канотье мужчин, веселили глаз — в общем, было хорошо.

Небо было без облачка, и свет прохладного предвечернего солнца покоился на склонах внушительных гор, подступавших с востока. Высокие сосны чернели на горизонте; по мере того как они придвигались ближе, все отчетливей проступала зеленоватая голубизна их иголок, а свежеосыпавшаяся хвоя прочерчивала между ними желтые тоннели, уходящие в глубь царства воздушных теней.

За миг до того как альтрурец заговорил, легкий ветерок шелохнул вершины сосен, и они загудели сильно и мелодично, как орган, однако вежливо смолкли при первых звуках его сильного голоса.

11

— Я не мог бы нарисовать вам ясную картину настоящего положения вещей в моей стране, — начал альтрурец, — не рассказав сперва об условиях, существовавших в ней до нашей Эволюции. Похоже на то, что существует некий закон, которому подчиняется все живое и согласно которому жизнь рождается из тлена. Землю следует удобрять продуктами распада, прежде чем посеять в нее зерно, которое потом взойдет здоровым злаком. Сама истина должна перестать восприниматься нашими чувствами, прежде чем она оживет в наших душах. Сын человеческий должен принять крестную муку, прежде чем мы познаем Сына Божия.

Так было с заветом, который Он оставил миру и которому следовали первые христиане, любившие друг друга и владевшие всем сообща, — к этому идеалу мы стремились с древних времен. Проповедник, потерпевший кораблекрушение и выброшенный на берег нашей языческой страны, покорил наши сердца рассказом о первой христианской республике и установил у нас по ее образу и подобию содружество, проникнутое духом миролюбия и доброжелательства. Наше содружество погибло, как погиб и прообраз его — или, может, людям только так показалось, — затем последовали долгие годы гражданской и экономической смуты, когда каждый человек подымал оружие против своего соседа и все решала сила, называвшая себя правом. Религия перестала быть опорой в этом мире и превратилась в смутную надежду на жизнь грядущую. Мы погрузились во мрак. И, прежде чем нам удалось нащупать путь к свету, у нас в стране на долгие века воцарился хаос.

Первые проблески зари были редки и с трудом различимы, и все же люди собирались вокруг этих источников света, а когда они стали дробиться, превращаясь в светящиеся точки, то и вокруг тех сбивались кучки людей. Так складывался новый порядок, и это было лучше, чем предшествующая тьма. Однако война не затихала. Людей по-прежнему раздирали зависть и жадность, и слабые, склоняясь перед сильными, обрабатывали их поля и служили в их войсках: сильные же в свою очередь защищали слабых от других сильных. Все было так ловко запутано, что слабые никак не могли понять — от кого же их защищают, а защищали-то их от самих себя. Но, тем не менее, подобие покоя и порядка, пусть обманчивого и неустойчивого, какое-то время сохранялось. Сохранялось недолго, если брать за единицу измерения существование одного народа, бесконечно — если мерить жизнью людей, родившихся и умерших за этот период.

Но и этому беспорядку, жестокому, беспощадному и бессмысленному, сохранявшемуся только потому, что он сумел замаскироваться под порядок, пришел однажды конец. То там, то здесь кто-то из сильных подчинял себе всех остальных; в результате сильных становилось все меньше, и сами они в конце концов уступили власть высшему повелителю, и в стране установился общий порядок, как его называли тогда, или общий беспорядок, как мы сказали бы сейчас. Этот порядок — или беспорядок — продолжался еще века и, обеспечивая бессмертие народа, люди все так же трудились, и боролись, и умирали без надежды на лучшее будущее.