Джон Уиндем - Семена времени (сборник)

• Название: Семена времени (сборник)
• Автор: Джон Уиндем
• Жанр: Научная Фантастика

1. Видеорама Пооли (Pawley's Peepholes) – 1951

2. Тупая марсияшка (Dumb Martian) – 1952

3. Хроноклазм (Chronoclasm) – 1953

4. Выживание (Survival) – 1952

5. Другое "Я" (Opposite Number) – 1954

6. Из огня да в полымя (Pillar to Post) – 1951

7. Блок сочувствия (Compassion Circuit) – 1954

8. Дикий цветок (Wild Flower) – 1955

9. Метеор (Meteor [Phoney Meteor]) – 1941

10. Усталый путник, отдохни (Time to Rest) – 1949

---

Приблизительно через полчаса после вылета я заметил вдалеке, на холме, диковинное здание, которое, не будучи архитектором, не могу толком описать. Скажу лишь, что ничего подобного в жизни не видел. Я привык, что здания строятся в форме той или иной геометрической фигуры, а это словно выросло из земли по собственной воле. Окон в отливавших перламутром стенах не было. В том, что сие – искусственное сооружение, убеждала только мысль, что природа просто-напросто не в состоянии породить этакое создание. Чем ближе мы подлетали, тем сильнее становилось мое изумление. То, что я издалека принял за кустики, оказалось на деле аллеей деревьев, которые в сравнении со зданием выглядели сущими карликами, едва проклюнувшимися побегами. Неожиданно для себя я улыбнулся – навеянные наркотиком грезы вполне соответствовали описанию:

«Такого не увидишь никогда:

Чертог под солнцем – и пещеры льда!»

Здание взметнулось перед нами к небесам исполинской горой. Мы влетели в проем около шестидесяти ярдов шириной и нескольких сот футов в высоту и очутились в просторном зале, подавлявшем своими размерами. Ничто не напоминало здесь «чертог под солнцем», однако перламутровое свечение стен невольно вызывало в памяти «пещеры льда». Машина, дрейфуя, словно перышко на ветру, продолжала движение. По залу прохаживались мужчины и женщины, над полом скользили такие же, как у нас, летающие кресла. Мы нырнули в коридор, за которым потянулась вереница залов поменьше, и в конце концов достигли помещения, где находилось с дюжину мужчин и женщин, явно ожидавших нашего прибытия. Кресло опустилось на пол, мы встали, а оно – вот чудеса! – вновь приподнялось и скользнуло к стене.

Клитассамина заговорила с теми, кто был в помещении, показывая рукой на меня. Все дружно кивнули; я решил проявить вежливость и кивнул в ответ, после чего началось нечто вроде допроса с Клитассаминой в роли переводчика.

По– моему, именно в ходе допроса я начал сознавать, что сон свернул куда-то не туда. Те, кто меня допрашивал, желали знать, кто я такой, откуда взялся, чем занимался и когда, а также многое другое. Мои ответы время от времени заставляли их переговариваться между собой. Все было весьма логично -ив этом состояло несоответствие. Во снах – по крайней мере, в моих снах – логики обычно гораздо меньше. События происходят не в определенной последовательности, а как бы разом, наплывают друг на друга, будто по воле слегка повредившегося в уме режиссера. Сейчас же все было иначе. Я отчетливо сознавал происходящее, как умственно, так и физически…

В разговоре то и дело возникали паузы – не в последнюю очередь из-за того, что английский Клитассамины оставлял желать лучшего. Тем не менее дело двигалось.

– Они хотеть ваша научиться наш язык, – сказала Клитассамина. – Тогда быть легче.

– Это наверняка займет много времени, – ответил я. К тому моменту мне еще не удалось выделить в их речи ни единого слова, которое показалось хотя бы смутно знакомым.

– Нет. Несколько тлана.

Я недоуменно посмотрел на нее.

– Четверть сутки, – пояснила Клитассамина.

Меня накормили чем-то вроде леденцов. Ничего, приятные, только не сладкие.

– Теперь спать. – Клитассамина указала на неширокий прямоугольный помост, который вовсе не походил на кровать.

Я лег и обнаружил, что ложе, несмотря на свой устрашающий вид, теплое и мягкое. Интересно, подумалось мне, конец ли это сна? Скорее всего, я проснусь на больничной койке с прежней болью в ногах. Впрочем, размышлял я недолго – вероятно, в пищу подмешали снотворное.

Страхи оказались напрасными. Я проснулся в том же помещении. Над ложем нависал полог из розоватого металла; раньше его не было. Он напоминал… Нет, решено, не буду ничего описывать. Честно говоря, я не понимал того, что видел, а как можно описать то, чего не понимаешь? Допустим, древнему египтянину показали бы телефон; ну и что бы он мог сказать? И что сказал бы римлянин или грек по поводу реактивного лайнера или радиоприемника? Возьмем пример попроще: увидев впервые в жизни плитку шоколада, вы, скорее всего, сочтете ее новой разновидностью гуталина или шпаклевки, а то и деревяшкой. Вам попросту не придет в голову, что эту штуку едят, а когда вы о том узнаете, то наверняка попытаетесь съесть кусок мыла – ведь они похожи по форме, а цвет мыла, пожалуй, приятнее, чем у шоколада. Точно так же было и со мной. Мир, в котором вырос, человек воспринимает как данность; бросив один-единственный взгляд на какую-нибудь машину, он говорит себе: «Ага, она работает на паре (или на бензине, или на электричестве)», и все становится понятно. А вот если мир чужой… Я не знал ровным счетом ничего, и потому всего боялся, как ребенок или невежественный дикарь. Разумеется, у меня возникали кое-какие догадки, но они по большей части догадками и оставались. Например, я предположил, что металлический полог – часть гипнотического обучающего устройства; предположил потому, что осознал – я улавливаю смысл вопросов, которые мне задают. Однако каким образом – тут я не мог даже предположить. Я выучил язык, но понятия, которые в нем присутствовали… Ладно, главное – я могу понимать других.

Слово «тлана», которое употребила Клитассамина, означало промежуток времени, приблизительно один час двенадцать минут; двадцать тлан составляли сутки. «Дул» переводилось как «электричество», но что такое «лейтал»? Судя по всему, некая форма энергии, которой в моем мире нет и в помине…

По правде сказать, то, что я понимал далеко не все, сбило меня с толку сильнее прежнего. Впечатление было такое, будто отдельные фразы состоят не из слов, а из музыкальных нот, причем мелодию наигрывают на расстроенном пианино. Должно быть, мое замешательство бросилось в глаза: меня перестали расспрашивать и велели Клитассамине приглядывать за мной. Снова сев в кресло рядом с девушкой, я испытал невыразимое облегчение. Кресло приподнялось над полом и двинулось к выходу.

Поначалу я был до глубины души поражен способностью Клитассамины приспосабливаться к любым условиям. Обнаружить, что твой близкий знакомый стал вдруг совершенно другим человеком… Бр-р! Однако ее это, по-видимому, ничуть не беспокоило; лишь иногда, забывшись, она называла меня Хаймореллом. Впоследствии, узнав кое-что о том мире, в котором очутился, я понял, чем объяснялось поведение девушки.

Обычно тот, кто приходит в себя после потери сознания, первым делом спрашивает: «Где я?» Мне тоже хотелось это узнать – по крайней мере, для того, чтобы дать сознанию хоть какую-то зацепку. Когда мы вновь очутились в зеленой комнате, я засыпал Клитассамину вопросами.

Она окинула меня взглядом, в котором сквозило сомнение.

– Вам следует отдохнуть. Постарайтесь расслабиться и ни о чем не думать. Если я начну объяснять, вы только еще больше запутаетесь.

– Ничего подобного, – возразил я. – Я уже не в силах обманывать себя, убеждать, что не сплю. Мне необходим хоть какой-то ориентир, иначе я сойду с ума.

Клитассамина пристально посмотрела на меня, затем кивнула.

– Хорошо. С чего мне начать? Что вас сильнее всего интересует?

– Я хочу знать, где нахожусь, кто я такой и что со мной произошло.

– Вам прекрасно известно, кто вы такой. Вы сами сказали, что вас зовут Терри Молтон.

– Однако это тело, – я хлопнул себя по бедру, – принадлежит вовсе не Терри Молтону.

– Не совсем так, – сказала она. – Вы находитесь в теле Хайморелла, однако все, что делает человека личностью, – склад ума, характер, привычки, – это все у вас от Терри Молтона.

– А где Хайморелл?

– Он переселился в ваше прежнее тело.

– Тогда ему здорово не повезло. – Подумав, я прибавил: – Все равно не могу понять. Ведь характер человека меняется в зависимости от жизненных условий. К примеру, я нынешний – далеко не тот, каким был до ранения. Психические отличия возникают из физических. Личность как таковую во многом определяет работа желез. Ранение и наркотики изменили мою психику; еще немного – и я стал бы совершенно другим…

– Кто вам это сказал?

– Так рассуждают многие ученые. То же самое подсказывает и здравый смысл.

– Ваши ученые не постулировали никаких констант? Неужели они не понимают, что должен существовать некий постоянный фактор, на котором сказываются происходящие с человеком изменения? И что этот фактор, вероятнее всего – истинная причина изменений?

– По-моему, речь всегда велась исключительно о гормональном балансе…

– Значит, вы ничего не понимаете в таких вещах.

– Вот как? – Я решил сменить тему. – Что это за место?

– Здание называется Каталу.

– Я имел в виду другое. Где мы? На Земле или нет? Вообще-то, похоже на Землю, но я не слышал, чтобы на ней существовало что-либо подобное.

– Естественно, мы на Земле. Где же еще? Но в иной салании.

Снова непонятное словечко! Какая-то салания…

– Вы хотите сказать, в другом… – Я не докончил фразы. В языке, которому меня обучили, не нашлось аналога слову «время» в том смысле, в котором его понимал я.