Виктор Пронин - Банда 2

• Название: Банда 2
• Автор: Виктор Пронин
• Жанр: Полицейский детектив

Отрезанная голова незадачливого осведомителя еще не самое страшное, с чем приходиться сталкиваться следователям прокуратуры, бросившим вызов наглой банде, хозяйничающей на улицах города. Убийства, изнасилования, шантаж, дерзкие налеты — кажется, ничто не в силах остановить жуткий уголовный маховик. Но опьяневшим от крови бандитам противостоят достойные противники.

---

— Неужели отпечатался? — просветлел Пафнутьев, сразу догадавшись, в чем дело.

— Как в учебнике, — расплылся в улыбке и Дубовик. Нос его покраснел еще больше, хотя, казалось бы, уже дальше некуда. — Его Бог наказал, иначе я объяснить не могу. Бог все видит. И время от времени слишком уж зарвавшихся наказывает. Когда этот тип наклонился и вытер свой нож от крови, его большой палец попал как раз на эту целлофановую нашлепку...

— Дубовик! — торжественно сказал Пафнутьев. — Ты — великий следователь!

— Я догадывался, — кивнул Дубовик, зардевшись от похвалы. — Но я, Паша, не сказал главного.

— Боже! Неужели еще что-то есть?

— Есть, Паша. Куртку эту я изъял в больнице. Конечно, сразу обратил внимание на эту нашлепку. Связался с Худолеем. Как ни странно, но у него получилось. Отпечаток... Картинка! — Дубовик положил на стол перед Пафнутьевым увеличенный снимок отпечатка пальца. — У меня были сомнения... Вдруг, думаю, врачи отметились, вдруг, соседи, когда тащили парня к машине... Мало ли... Но Худолея я озадачил и дело свое он сделал.

— Бутылку потребовал?

— Перебьется. Это ты его балуешь...

— А почему ты решил показать отпечаток именно сейчас? — спросил Пафнутьев.

— Приступаю к главному... Помнишь недавний разгром в хозяйстве Шаланды?

— Он?! — вскричал Пафнутьев, — Он, — кивнул Дубовик.

— Боже, какой ты проницательный, какой талантливый...

— Конечно, — кивнул Дубовик. — Он там у Шаланды оставил столько отпечатков, что следователю средней руки на всю жизнь хватит разбираться. Я выбрал самый внятный, красивый, полный... Он оказался на осколке настольного стекла господина Шаланды. Худолей его сфотографировал... А я возьми да и сличи, — Дубовик вынул из черного пакета второй снимок и положил перед Пафнутьевым рядом с первым. — Докладываю... Человек, совершивший убийство при угоне машины несколько дней назад, и человек, который устроил оскорбительное бесчинство в двенадцатом отделении милиции... Одно и то же лицо.

— И нет никаких сомнений? — настороженно спросил Пафнутьев.

— Никаких. Сличай! — Дубовик кивнул в сторону снимков.

— Так... Значит, немного повезло...

— Повезло?! — возмутился Дубовик. — Ты что же считаешь, можно совершить кучу преступлений и не оставить никаких следов? Следы, Паша, всегда остаются. Хоть на земле, хоть в воздухе, хоть в душе человека остаются следы! И толковый следователь их найдет и прочтет. Свидетелем чему ты сейчас являешься.

— Прости, я хотел сказать, что кто-то может назвать это везением, но мы-то с тобой прекрасно знаем, что это настоящая профессиональная работа.

— Это другое дело, — сжалился Дубовик.

— Документально все закреплено?

— Паша! — укоризненно протянул следователь. — Как ты можешь?

— "Опять виноват, — быстро сказал Пафнутьев. — Прошу великодушного прощения... От радости не те слова выскакивают.

— Я пойду? — Дубовик поднялся.

— Значит, наследил все-таки, значит, оставил пальчики... Дерьмо вонючее.

— Полностью с тобой согласен, Паша. — Я недавно разговаривал с Шаландой... Его ребята совместными усилиями сочиняют словесный портрет злодея... С художниками пытаются его нарисовать... Если не исчезнет — возьмем.

— Не исчезнет, — сказал Пафнутьев. — При одном условии.

— Каком? — обернулся Дубовик от двери.

— При условии, что, — начал было Пафнутьев и вдруг что-то заставило его остановиться. И он не стал продолжать. — При условии, что ты его не предупредишь, — неловкой шуткой он попытался снять недоумение Дубовика. — Принеси мне документы, снимки, протоколы и прочее, связанное с этим делом.

— Зачем?

— Хочу углубиться.

— Надо же, — пожал плечами Дубовик и через несколько минут принес Пафнутьеву папку с десятком страничек текста и снимками, оформленными печатями и подписями. Пафнутьев быстро просмотрел содержимое папки. Мелькнули снимки окровавленной куртки, разгромленный кабинет Шаланды, увеличенные отпечатки пальцев, заключение экспертов...

— Оставь пока, — сказал Пафнутьев. — И одна просьба — не болтать.

— Заяц трепаться не любит, — заверил Дубовик.

— Даже в этих стенах, — Пафнутьев выразительно посмотрел на Дубовика.

— Особенно в этих стенах, — поправил тот, подмигнув Пафнутьеву уже из коридора.

Пафнутьев задержался в кабинете дольше обычного. Копался в бумагах, куда-то звонил, бездумно листал свой блокнот. Он не мог остановиться ни на одной мысли. Его словно несло в теплых волнах и он только поворачивался, подставляя солнцу то спину, то живот.

Позвонил Тане, которая всегда относилась к нему так неровно, меняя свое отношение от подневольной жертвенности до полного неприятия.

— Здравствуй, Таня, — сказал Пафнутьев.

— Здравствуй, Паша, — ответила женщина, и не услышал он в ее голосе ни радости, ни воодушевления, ни желания говорить с ним, с Пафнутьевым.

— Очень рад был услышать твой голос, — сказал он и положил трубку на рычаги. Подумал, посмотрел на залитое осенним дождем окно и сладкая грусть необратимости уходящего времени охватила его. Он подпер щеку кулаком и некоторое время смотрел, как струятся потоки воды по стеклу. Пафнутьева посещало такое состояние и он ему никогда не противился, чувствуя, что это хорошо, полезно, что идет внутри его какая-то напряженная работа, идет очищение. В такие минуты он мог говорить только с близкими людьми, только на житейские темы, только благожелательно и сочувствующе.

Неожиданно позвонил Вике.

— Здравствуй, Вика, — сказал он, и слова его получились теплыми, почти отеческими.

— А, Павел Николаевич... Здравствуйте-здравствуйте.

— Как поживаешь?

— Плохо.

— Что так? — обеспокоился Пафнутьев, но не очень сильно.

— Обижают.

— При таких-то друзьях?

— Вот и я думаю, — что это за друзья у меня такие, если позволяют со своей лучшей подругой, красавицей поступать как кому захочется!

— Прийди, пожалуйста... Примем меры.

— Уж пожаловалась... Андрею.

— А он? Помог?

— Обещал.

— Это хорошо, — проговорил Пафнутьев. — Обещания надо выполнять. Я ему напомню.

— Напомните, Павел Николаевич. Ему о многом надо напоминать. И, как я понимаю, постоянно. Или не делать этого вовсе.

— У вас нелады? — удивился Пафнутьев. — Это меня радует.

— Почему? — удивилась Вика и он, кажется, увидел ее широко раскрытые от изумления глаза.

— У меня появляются шансы.

— Не надо мне пудрить мозги, Павел Николаевич! Ваши шансы всегда были достаточно высоки, чтобы отшить кого угодно. И я вам сказала об этом открытым текстом в первую же нашу встречу. Забыли?

— Не то чтобы забыл... Не придал должного значения. Оробел. Подумал — шутит девочка.

— Я никогда не шучу, — отчеканила Вика. — С мужчинами.

— И правильно делаешь. Они шуток не понимают.

— Они и прямые слова понимают далеко не всегда.

— Исправлюсь, — заверил Пафнутьев, мучительно размышляя о том, что в их разговоре шутка, а что объяснение в любви. И холодок, тревожный холодок молодости пробежал по его душе, вызывая те чувства, ради которых, собственно, и стоит жить. — До скорой встречи, Вика, — обычной своей скороговоркой поспешил попрощаться Пафнутьев, осознав вдруг, что дальше продолжать этот разговор он не готов, потому что закончиться он мог только одним — розами. С букетом красных роз должен был явиться Пафнутьев к Вике сегодняшним же вечером, если бы их разговор продлился еще минуту-вторую. А это разрушило бы его сегодняшнее состояние, которое он ценил в себе больше всего на свете. Это была сохранившаяся с мальчишеских времен способность отрешиться от дел, от будничных забот, впасть в необязательное настроение, когда ничто не вызывает гнева, ярости, страха. В таких случаях хотелось одного — сидеть, откинувшись в кресле, снисходительно улыбаясь миру и всем его проблемам.

Но это было и наиболее опасное состояние для окружающих, потому что в такие часы Пафнутьев начисто отметал служебную почтительность, терял всякую способность произносить слова щадящие, двусмысленные. Он просто и ясно говорил то, что думал, делился самыми неуместными своими мыслями. Позвони ему сейчас Сысцов, Халандовский, та же. Таня — со всеми он разговаривал бы одинаково — с ленцой, терпением и откровенной снисходительностью, Да, в опасное состояние впал Пафнутьев. Такое состояние напоминало ему давние времена, когда он был молод, глуп и влюблен, когда только искренность имела право на существование, когда только искренность он позволял себе в отношениях с девушками и с друзьями. Это и тогда приводило к частым осложнениям, а уж сейчас, в наше время, в его должности быть искренним равнозначно проявлению хамства, самонадеянности, полнейшей беспардонности.

Пафнутьев это знал.

И улыбался, глядя в диск телефона и пытаясь угадать — кто нарвется на это его настроение. И действительно, телефонный звонок не заставил себя ждать.