Джойс Оутс - Сад радостей земных

• Название: Сад радостей земных
• Автор: Джойс Оутс
• Издательство: «Радуга»
• Жанр: Современная проза
• Год: 1984

---

Тихонько, бочком он придвинулся к Кларе, но она уже говорила с Ревиром про другое. Про каких-то людей, которые сейчас приедут, про этот дом, про сестру Ревира. Когда Кречет бывал не наедине с матерью, он больше молчал и лишь силился уловить в головокружительном потоке слов и впечатлений связные мысли… что же еще оставалось делать? Он только одно и мог – наблюдать и слушать. Мать может взять в руки что хочет и может любую вещь выбросить на помойку, она может дать ему затрещину, отлупить его, а может обнять и расцеловать; может наорать из окна на чужих мальчишек – зачем идут через их участок? – может в сумерках сидеть в кухне, курить и улыбаться неизвестно чему. Она взрослая, ей все можно, а Кречет маленький – и ничего он не может. Вот этот человек, добрый, с большими сильными руками и пристальным, озадаченным взглядом, – он тоже все может, нетрудно догадаться, как много он может, ведь у него такой большой дом, а за домом сараи, и амбары, и возделанные поля, конца им не видно, и все его собственное, а сколько есть людей, у которых совсем ничего своего нет. Он может преспокойно шагать по своей земле, он знает – это все его, потому что он мужчина, взрослый, он обладает загадочным могуществом, той силой, какой у детей не бывает – даже у мальчишек в школе, от которых Кречету вечно достается. Даже у них нет настоящей силы: над ними хозяева – взрослые. Каждый кого-нибудь да боится, подумал Кречет. И даже сам толком не понял, что это он такое подумал.

– Ну, что скажешь? – спросил Ревир и провел рукой по волосам мальчика. – Ты ведь не боишься братьев, правда? Они славные ребята. Вы друг с другом поладите.

– Да уж, пускай обращаются с ним по-хорошему, – сказала Клара.

– Они не станут его обижать, – сказал Ревир. – Они славные ребята.

– Знаю я мальчишек…

– Не тревожь его, Клара. Ты разумный мальчик, Кристофер, – Ревир наклонился к нему, – ты ведь знаешь, мама будет о тебе заботиться. Ни о чем не надо тревожиться. Просто мы теперь будем жить все вместе, под одной крышей. Мы долго этого ждали. И теперь у тебя три брата, есть с кем играть… ты больше не будешь один.

– Он никогда и не был один, – сказала Клара.

Кречет уже знал этих «братьев». Он боялся их до смерти, потому что они никогда с ним не говорили, только смотрели на него. Большие ребята – десять лет, двенадцать и пятнадцать, – крепкие, плечистые, в отца, и у всех отцовские темные волосы и спокойные синие глаза. Казалось, они выжидают – что Кречет скажет, что он сделает? Несколько раз Ревир привозил их к Кречету, хотел, чтобы они познакомились поближе, и каждый раз ему приходилось одному говорить за всех, даже Клара и та молчала. Ревир говорил, как они станут все вместе ходить на охоту, на рыбалку, ездить верхом. Говорил, как они станут вместе помогать по хозяйству. Говорил про школу… А мальчики молчали, разве что Ревир клещами вытянет из них два-три словечка, но эти слова ровно ничего не значили.

– Послушай, все будет прекрасно. Ты и сама это знаешь, – сказал Ревир Кларе.

Она пожала плечами, однако улыбнулась. Достала сигарету и подалась вперед, чтобы Ревир дал ей огня; о Кречете на минуту забыли, и он как завороженный разглядывал горящую спичку и красноватый мерцающий огонек на кончике сигареты, будто видел их первый раз в жизни. Надо замечать каждую самую малую мелочь, может быть, тогда заставишь время идти помедленней, потому что сегодня случится что-то очень важное, и это страшно…

– Нехорошо мальчикам расти так… без матери, – говорил меж тем Ревир.

Кречет всегда зорко следил за людьми, которые появлялись около матери. Он видел, как им передается от нее какая-то кошачья уютная непринужденность, даже если пришли они злые и недовольные. Вот и этот огромный Ревир, у него такой квадратный подбородок и широкий, умный лоб, изрезанный морщинами, но даже он сейчас глядит на Клару так, будто между ними проносятся какие-то неразличимые, слепящие искры. Кречет быстро перевел глаза на мать – что же это видит в ней Ревир? – но не увидел, не поймал. Мать улыбнулась ему, блеснули зубы. Это была совсем особенная улыбка – только для него. Прямо на глазах у этого человека с такими большими руками, что он, наверно, может сделать им обоим очень больно, эта улыбка говорила Кречету: наконец-то мы здесь, вот они мы, вот повезло-то!

– Я уж знаю, чего вам тут не хватает, – сказала Клара. – Надо окна пооткрывать да проветрить малость. Кой-что из этого старья почистить, верно я говорю? Ну на чем ты сидишь, миленький? Это кресло все насквозь пропылилось. Что ж, твоя сестра за домом не смотрит?

– Она не совсем здорова, – с запинкой сказал Ревир. Кречет заметил: в глазах у него что-то дрогнуло; должно быть, Клара нахмурилась. – Ведь только месяц прошел после похорон. Она просто еще не оправилась… они были как родные сестры.

Кречет уставился на башмаки Ревира: черные, на вид очень жесткие и совсем не запачканные, даже по самому краю подошвы нет каемки засохшей грязи.

– Они были много в чем похожие, – негромко сказала Клара. – Все говорят. Хотя твоя сестра старше, чем… чем жена.

Мальчик стоял между ними и слушал. Он все принимал уж слишком всерьез, а смеяться не выучился – он и сам это знает, разве мать не говорит ему про это каждый день? Но одно прочно засело у него в голове: надо повнимательней смотреть и слушать. Надо побольше узнавать. Жить – хитрая игра, правила ты должен выучить сам, а для этого надо получше, повнимательней следить за всеми взрослыми. Был в его жизни один взрослый… не учитель, тот не считается, а еще один мужчина, он почти уже забылся – чужой человек с очень светлыми волосами, он задел Кречета за живое, а потом исчез… Иной раз Кречет замечал, что поневоле думает о том человеке, пытается вспомнить – что же он тогда сказал? Но слова смешались, пропали. Кречет был еще совсем маленький. А теперь оттого, как внимательно смотрел, как говорил с ним Ревир, проснулось воспоминание о том человеке и набросилось на него, будто коршун на цыпленка, будто всем ненавистный хищник машет огромными пыльными крыльями, выставил когтистые лапы, так и обдает тебя зловонным дыханием. («Никогда ни слова про него не говори», – сказала тогда Клара, один только раз. Ей ничего не приходилось повторять сыну дважды.)

– Понимаешь… Эстер не просто моя сестра, она и ей была как сестра, – говорил Ревир. Кречет понял, что теперь они совсем про него забыли, и вздохнул с облегчением. – Жила тут с нами, в глуши, даже замуж так и не вышла… в сущности, она больше была привязана к Маргерит, чем ко мне. Она такая спокойная, не навязчивая. Никогда не вмешивалась в наши отношения. Но теперь ей некуда деваться, она слишком горда, чтобы просить у кого-то приюта. А этот дом – столько же ее, сколько и мой…

Клара презрительно фыркнула.

– Отец оставил его нам обоим.

– А кто содержит дом? Деньги чьи? – быстро спросила Клара.

– У нее есть свои средства, не в том суть. Денежная сторона меня не интересует. Но она не хочет жить в Гамильтоне, ей там не по душе, и я ее понимаю. Она не любит нашего дядюшку. Мы с сестрой никогда не были по-настоящему близкими людьми, но…

– Она меня, верно, ненавидит! – сказала Клара.

– Она тебя не ненавидит, Клара.

– Она ни разу не говорила тебе?

– Никто ни слова не сказал за все эти годы.

– Они тебя боятся, только и всего. А все равно они меня ненавидят и всегда будут ненавидеть. Они и правда сегодня приедут?

– Да.

– Все приедут? Правда? И женщины… и жена Джуда тоже? – жадно спрашивала Клара.

– Они всегда делают так, как я прошу.

Кречет ощутил в воздухе что-то опасно хрупкое, вот-вот сломается. В животе немножко защемило, будто он боязливо ступал по льду; а мать, видно, ничего не замечает, говорит, будто дразнит:

– Твоя жена не делала, как ты просил.

Ревир покачал головой:

– Это все позади.

– Если б она делала, как ты хотел, мы бы с тобой давно поженились. Не так, как сейчас, малому уже семь лет, и наконец-то обвенчаемся… курам на смех! Но куда там, разве такую уломаешь? Из хорошей семьи женщина, с хорошей немецкой фамилией… да неужто она даст человеку развод, чтоб он стал счастливый. Дудки! Она с места не сдвинется, как вцепилась в тебя зубами и ногтями, так и держит до последнего.

Губы Клары дернулись, будто она хотела сплюнуть; но она спохватилась, нахмурилась и сняла с языка табачную крошку.

– Вот теперь и толкуй малому, как его фамилия, и он боится тебя. Твой собственный сын боится тебя. Можешь гордиться.

– Я не горжусь.

– Мужчины все гордые, только и знают, что задаются. Женщины не такие, – сказала Клара. И закинула ногу на ногу. Шелковое голубое платье туго обтянуло бедра, поперек натянулись тонкие складочки-морщинки, точно жилки на коже. Ноги гладкие, стройные; сегодня она надела чулки, и не видно, какая на круто выгнутых икрах блестящая кожа. – У женщин гордости нет. Что мужчины захотят, то мы и делаем, вон как я, ну и черт с ним со всем. Станут какие-то сволочи передо мной нос задирать – и пускай. Не нравлюсь им – не надо, я и не набивалась.