Pelham Wodehouse - Брачный сезон

• Название: Брачный сезон
• Автор: Pelham Wodehouse
• Издательство: Художественная литература
• Жанр: Юмористическая проза
• Год: 1999
• ISBN: 5-280-03184-4, 5-280-03176-3

Известный английский писатель-юморист Пэлем Грэнвил Вудхауз – автор около сотни книг. Наиболее полюбившийся читателям персонаж – Берти Вустер – настоящий джентльмен и завидный жених. И предприимчивые девицы стремятся поймать Берти в брачные сети. А он доверчиво идет в силки, совершая ради прекрасных глаз безрассудные поступки. Но в последний момент, когда Берти понимает, что капкан вот-вот захлопнется, и хочет дать задний ход, спасти его может лишь один человек на свете – верный Дживс.

---

Он вышел, напевая сентиментальный мотив.

Глава 15

«Лиственницы» – это одно из тех завидных жилищ с большими участками, с отдельным водоснабжением как «хол.», так и «гор.», всеми необходимыми службами и проч., которые расположены в Уимблдон-Коммон с левой стороны, как выезжаешь из Лондона через Патни-Хилл. Кто там домовладельцы, не имею понятия, но очевидно, что люди с полной мошной, и кому принадлежат «Лиственницы», я тоже не знал. Знал только, что завтра утренняя почта доставит по этому адресу письмо, которое Гасси написал и отправил своей невесте Мадлен Бассет, и в мои намерения входило, если только это вообще в пределах человеческих возможностей, перехватить его письмо и уничтожить.

Поднимая руку на Почтовую Службу Его Величества, я вполне мог схлопотать за это что-нибудь около сорока лет отсидки, но риск, на мой взгляд, того стоил. Сорок лет, если на то пошло, скоро пройдут, а иначе как помешав этому письму достичь адресата, я не видел способа получить отсрочку, позарез необходимую, чтобы осмотреться и подумать. Вот почему следующее утро застало на территории «Лиственниц», вдобавок к стриженой лужайке, беседке, цветникам, кустам и разнообразным деревьям, еще и Вустера с сердцем в пятках и со склонностью подлетать на высоту от двенадцати до восемнадцати дюймов всякий раз, как ранняя пташка вдруг чирикнет, склюнув червяка. Названный Вустер сидел, скрючившись, в самой сердцевине куста, росшего поблизости от стеклянных дверей в сад, за которыми, если только архитектор ничего не напутал, располагалась столовая. Этот Вустер сбежал из Кингс-Деверила «молочным» поездом в два пятьдесят четыре утра.

Я говорю «сбежал», но правильнее, наверно, будет – «уполз». Потому что молоко передвигается от станции к станции неспешно, и я едва успел к заветному часу просочиться в ворота и занять выжидательную позицию. Когда я расположился за кустом, вернее – в кусте, солнце уже показалось и было совсем светло, как поется в песне Эсмонда Хаддока на слова его тети Шарлотты. И я задумался, уже в который раз, о том, как хладнокровна и равнодушна Природа, когда требуется подмога угодившему в беду человеческому сердцу.

На самом деле общему положению вещей гораздо больше подошел бы в качестве аккомпанемента вой урагана и свист метели, но так уж сложилось, что то утро было ясным и солнечным – или погожим и лучезарным, если продолжить в стиле тети Шарлотты. Я сижу, у меня нервная система в полном расстройстве, и тут вдруг мне за шиворот падает одна из наименее симпатичных Божьих тварей о ста четырнадцати ногах и принимается делать утреннюю зарядочку на моей чувствительной коже. И что же Природа? Да ничего. Ей дела мало. Небо продолжает голубеть, и дурацкое солнце, уже упомянутое мною, знай себе улыбается в вышине.

Жуки за шиворотом – это крайне неприятно и требует мужества и выносливости. Но тот, кто берется за работу, предполагающую сидение в кустарнике, более или менее сам идет на контакты с жуками. Куда мучительнее, чем деятельность этого представителя животного мира у меня на спине, был вопрос: ну, явится почтальон, а дальше что? Вполне возможно, что все обитатели «Лиственниц» завтракают в постели. Тогда горничная отнесет взрывчатку Финк-Ноттла на подносе в комнату Мадлен, и рухнули все мои планы и расчеты.

Как раз когда меня посетила эта мысль, сильно подорвавшая святую веру в победу, что-то неожиданно пихнуло меня в коленку. Я чуть было не потерял сознание. Мне показалось, что я подвергся нападению многочисленной вражеской засады, и под этим впечатлением я оставался, наверно, секунды две, показавшиеся мне, впрочем, годами. Потом пятна перед глазами растаяли, мир прекратил медленное вальсообразное кружение, и я смог убедиться, что в мою жизнь вторгся всего-навсего небольшой рыжий кот. Переведя дыхание, я протянул руку и почесал его за ухом, я всегда пользуюсь этим приемом, когда остаюсь один в кошачьем обществе. И в это время стеклянные двери из столовой в сад со стуком и дребезгом распахнулись.

А немного спустя отворилась и входная дверь, на крыльцо вышла служанка и стала неспешно вытряхивать половик.

Получив возможность заглянуть в столовую, я различил там накрытый к завтраку стол, и на душе у меня полегчало. Мадлен Бассет не такая девушка, чтобы праздно валяться в постели, когда другие встали, сказал я себе. Если вся бражка кормится внизу, она будет среди ближних своих. Стало быть, один из приборов, которые я сейчас вижу, это ее прибор, и рядом с ним вскоре окажется роковое письмо. Я поиграл мышцами, чтобы быть готовым к немедленному действию, приподнялся на носки, сгруппировался; но тут сбоку, с юго-западной стороны, раздался свист и возглас: «Э-гей!» Прибыл почтальон. Он стоял на нижней ступеньке крыльца и благосклонно глядел на горничную.

– Привет, красотка!

Ох, не понравилось мне это. Сердце неприятно сжалось. Он был мне сейчас отчетливо виден во весь рост, – эдакий молодой красавец почтальон, крепкий из себя и откровенный сердцеед, из тех работников связи, что в свободные часы лихо выплясывают на местных танцульках, а разнося почту, считают впустую потраченным день, когда не удалось для начала в качестве десятиминутной разминки полюбезничать с кем-нибудь, кто подвернется из прислуги. Я-то, по правде сказать, рассчитывал увидеть кого-то постарше и не такого развязного плейбоя. Когда у руля подобная фигура, жди, что утренняя доставка почты затянется на неопределенное время. А ведь каждая минута приближала выход на сцену Мадлен Бассет и ее присных.

Так что мне было от чего трепетать. Летели мгновенья, а этот молодой бодрячок почтальон стоял как вкопанный и знай себе точил лясы, словно он не при исполнении обязанностей, а сам себе хозяин и просто от нечего делать вышел прогуляться с утра пораньше. Я от души возмутился, что государственный служащий, на чье жалованье идут и мои денежки, так безответственно разбазаривает рабочее время, и даже склонялся к тому, чтобы написать об этом письмо в «Таймс».

Но вот он наконец все-таки опомнился, передал с рук на руки пук корреспонденции и, отпустив прощальную реплику, прошел дальше своим путем, а горничная нырнула в дом и вскоре появилась в столовой. Там она прочитала две-три открытки, явно сочла их не стоящими внимания, поскольку на лице у нее выразилась скука, после чего сделала то, что ей полагалось сделать с самого начала, а именно разложила открытки и письма у соответствующих приборов.

Я насторожился, почувствовав, что дела пришли в движение. Сейчас, полагал я, горничная уйдет туда, куда призывает ее долг, и освободит территорию. Подобно боевому скакуну, который, заслышав военную трубу, говорит себе: «Ага!» – я снова напряг мускулатуру. Не обращая внимания на кота, который совсем запанибрата вился у меня между колен, вероятно видя во мне подарок свыше для всего уимблдонского животного мира, я изготовился к прыжку.

Представьте же себе мое отчаяние и сокрушение духа, когда эта недисциплинированная горничная, нет чтобы скрыться за внутренней дверью, наоборот, вышла на террасу, закурила зловонную сигарету и встала у стены, попыхивая, задумчиво глядя в небеса и грезя о почтальонах.

Не знаю, что еще способно так болезненно действовать на нервы, как внезапная преграда у самой цели. Без преувеличения скажу, что прямо корчился от бессильной ярости. Обычно с горничными у меня отношения складываются самые дружественные и сердечные. Встречаясь с горничной, я радостно улыбаюсь и говорю: «Доброе утро», а она радостно улыбается мне и отвечает: «Доброе утро», и все, меж нами мир и благодать. Но этой горничной я бы с удовольствием съездил кирпичом по макушке.

Я сидел, скрючившись, и про себя чертыхался.Она стояла и с упоением курила. Сколько времени я так чертыхался, а она курила, трудно сказать, и я уже думал, что это унизительное положение продлится вечно, как вдруг она вздрогнула, торопливо оглянулась через плечо и, отшвырнув сигарету, рванула в сад и скрылась за углом дома. Ситуация, отчасти напоминавшая историю с нимфой, застигнутой во время купания.

Вскоре вслед за тем я смог увидеть воочию, что ее спугнуло. Поначалу-то я подумал, что в ней внезапно заговорила совесть, но оказалось, дело не в этом: кто-то вышел на крыльцо. Сердце мое выполнило двойной кульбит, так как я увидел, что появилась Мадлен Бассет.

Я уже готов был проговорить: «Это конец», – ведь еще мгновенье, и она войдет в столовую, где ознакомится с последними известиями из «Деверил-Холла», но тут моя joie de vivre [4], достигшая было нижнего предела, снова взмыла кверху – я увидел, что помянутая Бассет повернула от крыльца не направо, а налево. Только теперь я заметил то, что в первый ужасный миг не успел осознать: в руке она держала корзинку и садовые ножницы. Напрашивалось предположение, что она отправилась срезать перед завтраком букет цветов. Так оно и было. Бассет скрылась из виду, и я снова остался наедине с котом.