Stephen Leacock - Юмористические рассказы

• Название: Юмористические рассказы
• Автор: Stephen Leacock
• Издательство: Художественная Литература
• Жанр: Юмористическая проза
• Год: 1967

Стивен Ликок

Юмористические рассказы

---

«– Что это вы играли? – спросил я, когда мой друг наконец спрятал свой любимый инструмент в футляр.

– Бетховена. Сонату Q–dur, – скромно ответил он.

– Великий боже! – вскричал я».

Вплоть до этого момента рассказ – любой детектив­ный рассказ – имеет бешеный успех. Труп найден. Все загнаны в тупик и переполнены виски с содовой. Пока все идет хорошо! Но вот беда – ведь надо как-то про­должить эту историю. А как? Преступление бывает по-настоящему интересным только в самом начале. Ка­кая досада, что героям нужно еще что-то делать, что нельзя оставить их в тупике, переполненными виски с содовой, и поставить на этом точку...

Вот тут-то и начинаются ошибки и литературные выкрутасы, которые так портят детективный роман. На этом этапе появляется героиня – героиня! – которая, в сущности, не имеет никакого отношения к рассказу об убийстве и которая попала сюда как пережиток, остав­шийся от рассказов о любви. Появляется Маргарет Олторп, обезумевшая от горя и растрепанная. Не удиви­тельно, что она обезумела от горя! Кто бы не обезумел на ее месте? А растрепана она потому, что лучшие наши писатели всегда считают долгом растрепать своих ге­роинь – иначе нельзя. Итак, появляется Маргарет Олторп в полуобморочном состоянии. Что же делают ин­спектор Хиггинботем и Великий сыщик? Они вливают в нее рюмку «крепкого виски с содовой» и сами про­пускают по стаканчику.

Все это уводит повествование куда-то в сторону, с тем чтобы состряпать роман героине, тогда как этот ро­ман не имеет никакого отношения к делу. На более ран­нем этапе развития литературы, когда круг читателей был невелик, создать героиню ничего не стоило. Не раз­думывая долго автор выпускал на сцену девушку та­кого типа, который нравился ему самому. Вальтер Скотт, например, любил маленьких – рост 2 – и тоненьких, как сильфиды, – таков был его стандарт. Словом, геро­иня была тоненькой и стройненькой, и чем тоньше, тем лучше.

Но Маргарет Олторп должна угодить на все вкусы. Поэтому описание ее внешности выглядит приблизи­тельно так:

«Маргарет Олторп нельзя было назвать высокой, но она не была и маленькой».

Это означало, что она казалась высокой, когда стояла, но когда сидела, ее рост скрадывался,

«...Цвет лица у нее был не смуглый, но и не, белый. Она не была протестанткой, но в то же время не придерживалась и догматов католической церкви. Не была сторонницей сухого закона, но никогда не пила больше двух рюмок джина. „Нет, мальчики, это мой предел“, – неизменно говорила она».

Таков, во всяком случае, дух подобных описаний. Но даже и такая «характеристика персонажа» еще не ка­жется авторам удовлетворительной. Ведь остается вопрос о «темпераменте» героини. Если у нее есть «темпера­мент», она еще может понравиться публике. А «темпе­рамент» состоит в том, что в минимум времени героиня претерпевает великое множество физиологических изме­нений. Вот, например, физиологические изменения, ко­торые я насчитал у героини романа, прочитанного мною несколько дней назад, на протяжении, если не ошибаюсь, семнадцати минут:

«Радостный трепет пробежал по всему ее существу,

• • • • • • • • • • • • 

Дрожъ пробежала по ее телу (надо полагать, в про­тивоположном направлении).

• • • • • • • • • • • • 

В глубине ее существа проснулось нечто такое, что уже давно умерло.

Страстное томление охватило все ее существо.

• • • • • • • • • • • • 

От нее исходило нечто ей не свойственное и к ней не относившееся.

• • • • • • • • • • • • 

Все оборвалось в недрах ее существа»,

Последнее, мне кажется, означает, что у героини что-то там отстегнулось.

Вы и сами видите, что повествование дошло до та­кого места, которое дипломаты называют impasse [38], a люди попроще – cul de sac [39] или пес plus ultra [40]. Даль­ше двигаться некуда. Дворецкий уже арестован. Но он не виноват. И, по-видимому, никто не виноват.

Другими словами, при чтении детективного рассказа неизбежно наступает момент, когда читатель теряет тер­пение и говорит: «Послушайте. Ведь, в конце концов, кто-нибудь да убил же этого сэра Чарлза. Так выкла­дывайте, кто именно». А у писателя нет ответа. Все прежние попытки ответить так, чтобы это звучало убеди­тельно, безнадежно устарели. Прежде виновника зага­дочного преступления находили просто и легко: внезапно обнаруживалось, что убийство совершил «бродяга». Во времена королевы Виктории несчастное существо, име­нуемое бродягой, не имело никаких прав, с которыми по­лагалось бы считаться белому человеку, – ни в книге, ни в жизни. Бродягу вешали так же беззаботно, как ло­вили бабочку. А если он принадлежал к категории лиц, именуемых «бродяга злодейского вида», его зачисляли в преступники первого разряда и его казнь (упомянутая, но не описанная в книге) являлась неотъемлемым атри­бутом «счастливого конца» наряду с замужеством Мар­гарет Олторп, которая – побочная сюжетная линия – выходила замуж за Простака, но, уж конечно, не за Ве­ликого сыщика. Брак не для него. Он приступает к рас­следованию следующей таинственной истории, к которой проявляет большой интерес ни более, ни менее как некая особа королевской крови.

Впрочем, все эти истории с бродягами давно вышли из моды. Когда в стране есть сто миллионов человек, которые живут на пособие по безработице, мы не можем позволить себе посылать их на убийство. Нам прихо­дится искать другой выход.

И вот один из них, использованный многими поко­лениями, но все еще имеющий большой успех. Убийца найден. Да, он действительно найден и даже сознается в своем преступлении, но... но – увы! – его физическое состояние таково, что очень скоро ему придется «пред­стать пред высшим судией». И этот «высший судия» от­нюдь не является верховным судом.

В тот самый момент, когда Великий сыщик и ин­спектор Хиггинботем хватают его, он обычно разра­жается сухим, лающим кашлем. Эта одна из тех ужас­ных болезней, которые встречаются только в романах – вроде «любовной горячки» и «разбитого сердца» – и от которых не существует лекарств. Во всех таких случаях не успевает преступник начать свою исповедь, как его уже начинает душить сухой кашель.

«Да, – сказал Гарт, окидывая взглядом небольшую группу полицейских чиновников, собравшихся вокруг него, – моя песенка спета – кха, кха! – и теперь я могу выложить все начистоту – кха, кха, кха!»

Услыхав этот кашель, каждый искушенный читатель уже точно знает, к чему он ведет. Преступник, который только что, в предыдущей главе, производил впечатление здоровенного детины – он выпрыгнул из окна третьего этажа и чуть не до смерти придушил младшего инспек­тора Джаггииса, – оказывается умирающим человеком. Он болен той ужасной болезнью, которая в романах на­зывается «неизлечимым недугом». Лучше не давать ей точного названия, не то кому-нибудь может прийти в го­лову заняться ею и вылечить больного. Симптомы таковы: сухой кашель, необыкно­венная мягкость в обращении, а в разговоре – полное отсут­ствие бранных слов и склон­ность всех называть «добрыми джентльменами». Все эти явле­ния означают finis [41].

В сущности, все, что требует­ся теперь, – это чтобы Великий сыщик собственной персоной произнес следующую речь: «Джентльмены! (На данном эта­пе развития повествования все действующие лица именуются джентльменами.) Высший суд, который стоит над всеми зем­ными законами, приговорил...» и т. д. и т. д. Тут занавес падает, и все понимают, что преступник должен в ту же ночь покинуть этот мир.

Такой конец лучше, значительно лучше. Но все же он немного мрачноват.

По правде сказать, в подобном решении вопроса ощу­щается некоторая трусость. Автор отступает перед труд­ностями.

Можно привести и еще один, столь же поверхностный вариант. Вот он:

«Великий сыщик стоял, спокойно глядя по сторонам и покачивая головой. На секунду взгляд его задержался на распростертом теле младшего инспектора Бредшоу, потом устремился на аккуратную дыру, проделанную в оконном стекле.

– Теперь все ясно, – проговорил он. – Но мне бы следовало догадаться об этом раньше. Сомнения нет, это дело его рук.

– Чьих? – спросил я.

– Голубого Эдуарда, – ответил он спокойно.

– Голубого Эдуарда? – воскликнул я.