Рослин Гриффит - Колдунья

• Название: Колдунья
• Автор: Рослин Гриффит
• Издательство: ОЛМА-пресс
• Жанр: Исторические любовные романы
• Год: 1996

Фрэнсис Макдонэлл, учительница закрытого пансиона для девочек на восточном побережье, к тридцати годам совершенно смирилась со своей репутацией слишком заумной и прямолинейной леди, скучной размеренной жизнью и уч ью старой девы, как вдруг жизнь ее понеслась галопом. За короткое время Фрэнсис лишилась работы и получила предложение от приятного джентльмена средних лет с запада. Стоило ей сойти с поезда на землю Нью-Мексико, как она стала вдовой и… владелицей половины казино и публичного дома! Фрэнсис Ганнон поняла, что в ее жизни безвозвратно изменилась не только фамилия, и если она хочет выжить в суровом краю, то ей придется взглянуть на мир другими глазами. И Чако Джоунс, незаконорожденный полукровка, невольный убийца мужа, которого она ненавидела, предстал в ином свете: в нем не было бессмысленной жестокости и жажды убийства, его поступки были продиктованы инстинктом выживания, силой, стойкостью и мужеством. Чако принадлежит к древнему роду индейских шаманов и лекарей, и только он может остановить зло, которое кружит поблизости, как ветер, не оставляя следов, не отбрасывая тени, принимая облик то животного, то человека, и совершает кровавые изуверства, подбираясь все ближе и ближе к Фрэнки и Чако…

---

Чако кивнул:

— Вчера вы сказали, что правительство все время притесняет индейцев.

Как хорошо она знала об этом. Она часто вспоминала те отдельные эпизоды своего детства, которые оставили неизгладимый след в ее душе.

— Когда я была ребенком, мой отец был священником в резервационном лагере. Правительство переправило с запада индейцев, согнав их с насиженных мест. Отвратительная картина. А мой отец и другие миссионеры считали, что индейцы, не являющиеся христианами, заслуживают, чтобы с ними обращались не лучше, чем со скотом.

— К тому же они не были людьми с белым цветом кожи.

Она согласилась и продолжала:

— Многие считали, что от индейцев исходит только зло. Но я, даже будучи ребенком, знала, что это не так. Среди них были и хорошие и плохие, так же как и среди других людей. — Комок горьких воспоминаний застрял у нее в горле. — Я подружилась тогда с одной семьей. Обычно я играла с детьми этой семьи. И вдруг их забрали у матери и направили в миссионерскую школу, где они должны были усваивать новые «хорошие» правила, необходимые им для новой жизни. — Фрэнсис прочистила горло, где застрял комок горечи, она готова была вот-вот расплакаться, в очередной раз думая, что стало с ее маленькими друзьями. — Свою мать они никогда больше так и не увидели. Каждый день она в трауре сидела на одном и том же месте и в конце концов умерла. Я думаю, что она умерла от разбитого сердца.

Чако так пристально смотрел на нее, как будто пытался заглянуть в ее душу.

— У вас доброе сердце.

— Просто я человек.

— Но люди бывают разные, а некоторых вообще нельзя назвать людьми.

— Миссионерам полагалось быть добрыми, однако они навязывали индейцам то, чего тем вовсе не хотелось. Их совершенно не волновали чувства и переживания индейцев. Их даже не волновало то, что человек кончал жизнь самоубийством, чтобы его только не увезли с его родной земли. — Перед глазами Фрэнсис возник образ индейца, лежавшего в луже крови. — Для миссионеров самоубийство индейца значило только то, что на одного индейца стало меньше.

— Они были уверены, что имеют дело с врагами. Индейцы отстаивали ту землю, которую хотели отобрать у них белые, — добавил Чако.

Об этом она как-то не задумывалась.

— Но это же такая большая страна. Неужели люди не могут жить в мире?

— Смогли бы вы жить в мире с чирикахуа, которые крали бы у вас лошадей и резали скот, когда им это было надо?

Фрэнсис испугалась:

— Вы на что намекаете, что я считаю ваших родственников врагами?

Он отрицательно покачал головой и сказал:

— Просто так легко быть врагами. Люди не могут поделить землю, еду и воду, а потом они ищут разные предлоги, ссылаются на различия между ними, чтобы оправдать себя.

— Как расовые и религиозные различия, — печально покачала головой Фрэнсис.

— Да, именно так. — Он тепло улыбнулся ей, пытаясь развеять ее грустные воспоминания. — Может быть, именно в Нью-Мексико, в этом противоречивом крае, место для вас и вашего доброго сердца.

Немного смутившись, она застегивала пуговицу на рукаве:

— Да, я начинаю думать, что мое будущее здесь. Хотя я далеко не святая.

— Но вы добрая, вы заботитесь о других, — сказал Чако, поднимаясь и глядя в сторону лошадей. — Ну как, вы достаточно отдохнули? Мы можем ехать дальше?

Фрэнсис последовала за ним. Так как солнце уже исчезало в перелеске, через который они пробирались, ветки отбрасывали тени. Но она все же никак не могла поверить в существование видений и ведьм.

— Вы верите в колдовство, о котором говорили вчера девушки? — спросила она.

Чако кивнул головой:

— Хотя и не все колдуньи плохие, апачи убеждены, что зло происходит от ненависти, гнева и зависти, которые съедают человека изнутри.

— Вы так говорите, будто сами столкнулись с чем-то подобным, — сказала она, но он ничего не ответил на это. — Узнали бы вы колдунью, если бы увидели ее?

— Может быть, да, а может, и нет. У нее ведь два лица. Одно — для дня, другое — для ночи. Понадобится время, чтобы распознать ее истинное лицо. Вот шаман-знахарь лучше бы это сделал, — объяснил он. — К этому он специально себя готовит — суметь заглянуть под внешний покров. Гойяхкла — именно такой шаман-знахарь.

Она нахмурилась:

— Но его действиями движет месть, он все еще намерен отомстить за свою семью. — Фрэнсис была убеждена, что человек, которым движет месть, не может быть хорошим.

— Он противостоит врагам его семьи и его народа, но у него нет конкретных врагов. И он знает, что за это в конце концов он дорого заплатит. — Чако говорил с какой-то долей фанатизма. — Пуля не сможет поразить его, но, возможно, он будет страдать от чего-то похуже, чем пуля.

Фрэнсис чувствовала себя немного подавленной, она хотела бы лучше узнать Чако. Она чувствовала, что ему доводилось на собственном опыте испытывать такое, чего она, конечно, никогда не видела. В нем как бы соединились, переплелись все разноликие, порой антагонистические культуры, представленные в Нью-Мексико. Однако, находясь в эпицентре влияния этих культур, он оставался самим собой. Он не был идеалистом, но он был, как она уже поняла, порядочным человеком.

Ее особенно трогало то, что он несколько раз повторил, что у нее доброе сердце. Он и сам должен обладать добротой, если видит ее в других.

Он отвязал лошадей и сказал:

— Теперь постараемся усадить вас в седло. — Он попытался помочь Фрэнсис взобраться на лошадь, но ей это не удалось даже тогда, когда она ухватилась за гриву лошади.

— Какая здоровенная лошадь, — ворчала она.

Он засмеялся и взял ее за талию. Она еще раз почувствовала тепло, исходившее от каждого его пальца. Фрэнсис отвлеклась, и ее нога выскользнула из стремени, а лошадь в это время сдвинулась с места. Фрэнсис упала назад прямо на Чако так, что он даже пошатнулся.

— Извините! — сказала она, очутившись в его объятиях лицом к лицу с ним.

Его улыбка исчезла, лицо стало серьезным. Он помог ей высвободить ногу из стремени. Она вся дрожала, ощущая его прикосновение, ее дыхание стало прерывистым. И в этот момент все, что разделяло их, было забыто, и мир вокруг них перестал существовать.

Удерживая ее в объятиях, он наклонил свою голову, приблизил губы к ее губам и сильно и жадно поцеловал ее. Своим ртом она поймала его язык. Обняв его за шею, она чувствовала, несмотря на его твердую грудь, как сильно бьется его сердце. Какое-то неопределенное чувство протеста она все еще ощущала. Но когда его рука проскользнула к ней под жакет и он еще сильнее прижал ее к себе, она полностью потеряла власть над собой.

Выгибая спину, она сильно прижималась к нему. Ее грудь была сжата, соски стали твердыми. Его рука соскользнула дальше, и он уже ласкал ее бедра. Вдруг она почувствовала, как в ее живот уперлось что-то твердое. Она ощутила, как страстно он желал ее. Внутри нее разлилось тепло, колени совсем ослабли. Чако что-то шептал ей и руками ласкал ее грудь, затем стал расстегивать блузку.

Когда Фрэнсис разгоряченным телом ощутила холодный воздух, она вдруг очнулась и пришла в ужас от того, что она делает.

— Хватит! — схватила она его за руку.

Они стояли, оба тяжело дыша. Она с трудом могла посмотреть ему в глаза. Она была шокирована не его, а своим поведением. Как могла она так низко пасть, и с мужчиной, который лишил жизни Нэйта?

В глазах Чако появилась осторожность, но она не могла справиться с его страстью.

— Ничего нет плохого в том, что двое хотят друг друга, Фрэнки.

Он назвал ее так, как называла ее Бэлл, что крайне не нравилось Фрэнсис.

— И это тогда, когда один из этих двоих убил мужа другого.

Он испугался ее слов и отступил назад:

— Я думал, вы уже поняли, что это был несчастный случай.

— Возможно, я и поняла, но ведь Нэйта этим не вернуть, не так ли? — В глазах Фрэнсис появились слезы, и ей стало стыдно от мысли, что в большей степени она заплакала из-за себя, а не из-за Нэйта, которого она практически не знала. Ложь Нэйта значительно уменьшила те чувства, которые она испытывала к нему, и даже сейчас она тосковала больше по тому, что наобещал ей Нэйт. — Нельзя не признать, что вы оказались на той улице не просто так, а потому, что собирались убить кого-то.

— Я был там, чтобы защитить одного человека!

— С револьвером.

Интонация Чако резко изменилась и стала холодной:

— На Западе оружие — неотъемлемая часть жизни человека.

— Это то, что предназначено для смерти!

— И для смерти, — повторил он. — И если вы не сможете смириться с этим, то вам лучше просто уехать отсюда опять на восток, где живут более цивилизованные люди.

От нежности, которую она почувствовала совсем недавно в Чако, не осталось и следа. Она исчезла так же быстро, как и ее мечта. Или, возможно, она видела то, что хотела видеть, так же как это было с Нэйтом. Да, вероятно, она опять приняла желаемое за действительное.