Анатолий Голубев - Никто не любит Крокодила

• Название: Никто не любит Крокодила
• Автор: Анатолий Голубев
• Издательство: Коммунист
• Жанр: Детская проза
• Год: 1989

---

Хозяйка пожала плечами, и кассовый аппарат медленно прожевал чек и заполненный сертификат. Подавая документы Роже, хозяйка пояснила:

— Стоимость шубы: десять процентов официальной скидки, пятьдесят долларов — моей личной, только для вас…

Роже небрежно полез в задний карман брюк, достал портмоне и извлек из него зеленые бумажки достоинством по тысяче долларов каждая. Это был приз, врученный вчера поздно вечером лично господином Вашоном.

Через минуту шуба, запакованная в черную с золотом коробку, красовалась в руке Мадлен, расцеловавшейся с хозяйкой, как со старой школьной приятельницей. Под проливным дождем пробежали они несколько метров до машины. Хозяйка стояла на пороге магазина и махала рукой.

«Прилипчивая, стерва, — умеет торговать! — подумал Роже, заводя мотор. — За десять минут слопала то, что я две недели зарабатывал едва ли не ценой жизни. И довольна,… Господи, я же собирался перевести призовые деньги жене Тома! Проклятая шуба!…»

Мадлен нагнулась к нему и, поцеловав в щеку, сказала: — Спасибо, милый…

— Не за что,-ответил Роже. Пожалуй, ответ этот как нельзя точнее выразил его отношение к нелепой покупке. Ушли заработанные с таким трудом деньги, вот-вот опоздают на чартерный самолет… Мадлен внезапно разрыдалась. Роже с удивлением посмотрел на нее. И пропустил указатель поворота на аэропорт. Обозленный, он долго кружил по незнакомым, путаным переулкам, натыкался на кровавые знаки «кирпичей» и кое-как выбрался на нужную трассу.

Мадлен забилась в угол сиденья и, уткнувшись в ладони, беззвучно рыдала. Плечо ее билось о края большой черной с золотом, коробки. Роже не хотелось спрашивать Мадлен о причинах столь странного поведения — может, потому, что боялся пропустить очередной указатель за сплошной пеленой воды, которую не успевали сбивать со стекла «дворники», пущенные на полную мощность.

Опустошенность — единственное, что ощущал сейчас он. Впервые так остро почувствовал эту пустоту Роже еще в амстердамской гостинице, когда узнал о смерти Тома… А потом эта второсортная гонка, и этот госпиталь, и эта раздача пустых конвертов, и ссора с Цинцы, и эта покупка…

— Роже, прости меня, — тихо сказала Мадлен. — Мне не нужна эта норковая шуба. Я только хотела… только хотела, — ее тело вновь сотрясли глухие рыдания, — хотела узнать, купишь ты или нет… Наверно, я сделала это со зла на тебя, на себя, на весь мир. Если можешь, прости…

Признание Мадлен даже не удивило, Роже. Он лишь оторвал от руля руку и провел Мадлен по волосам. Он бы и сам не мог объяснить себе, что означал этот жест — то ли знак прощения, то ли укора…

Больше они не говорили. В полном молчании, нарушаемом лишь редкими всхлипами Мадлен, они наконец выбрались к аэропорту. До отправления самолета оставалось пять минут.

У выхода на летное поле их ждали Кристина и Оскар.

— Я вижу, все в порядке. — Она показала на коробку и расцеловалась с Мадлен. — Рада, очень рада! А теперь, пожалуйста, в самолет. Ждут только вас.

Роже попрощался с Кристиной, она не захотела шлепать по мокрому бетонному полю к самолету, распластавшемуся метрах в пятидесяти.

— Вы приедете на гонку следующего года, Роже? — спросила Кристина, позволив задержать свою руку в руке Роже.

— До следующего года еще надо дожить, — неопределенно ответил ой.

— Будем надеяться. Отец непременно решил пригласить вас на гонку следующего года. И вас, Оскар. И вас, Мадлен. Все было так мило.

В салоне стоял невероятный гвалт. Кроме гонщиков, менеджеров, массажистов и механиков здесь находились совершенно непонятные люди, ни по возрасту, ни по виду не имевшие никакого отношения к гонке.

— На дармовщинку летят до Европы…— махнул рукой Оскар.

Пока они устраивались, пока рассовывали свои вещи, не заметили, как машина оторвалась от земли. Когда Роже выглянул в иллюминатор, за стеклом плыли редкие облака, а под крылом самолета, сверкала жирная лента реки Святого Лаврентия. Роже по-старчески облегченно вздохнул, словно только сейчас завершил непосильное, не по годам дело.

«А кто знает, что по годам? Гонщику столько лет, на сколько он себя чувствует. Я встречал профессионалов, которые слишком рано становились слишком старыми. Бедвелу говорили, что он очень стар для профессионала уже в двадцать семь. Тейлору было тридцать, и специалисты считали, что у Тома еще достаточно времени, чтобы совершить невероятное. Пит ван Кемпен, этот старый король шестидневок, стал профессиональным гонщиком в пятнадцать лет и выступал до пятидесяти одного. Попытался вернуться на трек в пятьдесят семь… Правда, неудачно».

Роже старался не обращать внимания на бедлам, который продолжал царить в самолете и после взлета.

Самолет несколько раз встряхивало, когда он пробивал очередное грозовое облако. Потом машина плавно повисла в воздухе. Роже осмотрелся. Самолет ДС-7, четырехмоторный, довольно подержанный, — никто не пустит в удешевленный рейс хорошую машину. Каковы деньги, таков и транспорт: кресла обшарпаны, отделка салона местами напоминала внутренность брошенного лимузина. Моторы, правда, пели ровно, и это успокаивало. Роже с грустью смотрел на шумевших парней.

«Что-то ждет их в Европе? После того как распадутся команды, многие останутся на улице. Пока они гонялись на берегах Святого Лаврентия, сформированы новые эскадроны. Парням придется кормиться на индивидуальных гонках, подвизаясь на мелких договорах с торговыми фирмами… Да, я пережил слишком многое из того, что им еще придется пережить…»

Роже взглянул на Мадлен. Жена сидела, прикрыв глаза. На противоположной стороне салона, уставившись в иллюминатор и как бы отгородившись от них грузной спиной, застыл Жаки.

«Наша память подобна ребенку, бегающему по морскому берегу. Никогда не можешь сказать заранее, что он подберет — пустую ракушку или драгоценный камень. Вот ты, — думал Роже, глядя на бельгийца, нацепившего ковбойскую, с загнутыми кверху широкими полями белую шляпу, — ведь ты наверняка максималист — хочешь покорить весь мир! Не ведаешь, что тебе, возможно, не суждено сделать и миллионной доли задуманного. Когда-то я тоже говорил себе: или я пройду гонку лидером, или не пройду ее вовсе! Потом стал скромнее… Когда это произошло? Да, после нелепого падения на ступеньках своего дома. Поскользнулся, как старая бабка, и повредил два позвонка. Падение вышибло из седла на весь следующий сезон. Лег на операцию, имевшую лишь полшанса на успех. После короткого отдыха я преподнес всем подарочек — в первой же северной гонке ушел от „поезда“ и выиграл на финише пять минут. — Даже сейчас, спустя столько лет и вспомнив об этом случайно, Роже не мог удержаться от улыбки. — Странно, но с годами начинаешь понимать: мы любим наших соседей, если любим себя, ненавидим других, если ненавидим себя, поддерживаем других, если хотим поддержать себя, забываем о других, если плохо помним себя».

В салоне старой машины сиденья стояли просторно, и Роже спокойно устроил свои длинные ноги. Крутая спинка, правда, не откидывалась, и скоро заныла поврежденная рука. Роже скосил глаза в иллюминатор. За стеклом, насколько было видно в предвечернем розовом свете, лежал шоколадный океан — далекий, спокойный и загадочный.

Мадлен, Оскар, Жаки — все спали в самых живописных позах, словно это был не трансатлантический рейс, а обыкновенный паром где-нибудь в Па-де-Кале.

Роже встал между кресел, чтобы размять ноги. На коленях Эдмонда увидел газету, скрученную от безделья в жгут. Развернул номер. Лениво пробежал глазами раздел политических новостей, хронику и спортивные страницы. Только одна заметка остановила его внимание:

«…Когда принцесса Паола и принц Альберт покинули после выступления гонщиков брюссельский „Спортпалас“, последний раз погасли огни: трек, существовавший долгие годы и называвшийся лучшим в Европе, перестал существовать. Сейчас бульдозеры растаскивают остатки здания…»

Роже, читая, пропустил несколько абзацев.

«Причина закрытия в том, что налоги стали слишком высоки, а „звезды“ вроде Роже Дюваллона запрашивают непомерные гонорары. Так, за одну из шестидневок Крокодил получил полторы тысячи фунтов стерлингов. Футбол и телевидение окончательно доконали „Спортпалас“!!!»

Самолет просыпался неохотно, будто жил только сновидениями, а действительность не интересовала и даже пугала его обитателей. Оскар, сусликом спавший рядом, долго ворочался, пытаясь устроиться поудобнее, но, видно так и не устроившись, решил проснуться. Первое, что он сказал:

— Батюшки! Красота-то какая!…

Малиновый горизонт поражал бесконечностью и щедростью тонов. В фейерверке перваншевых красок таяла граница земли и неба.

— Никогда не видел такого фантастического света! — восхищенно произнес Оскар.

Но, как человек деловой, быстро забыл о красоте и занялся будничными делами. Он достал большой блокнот, испещренный мелкими, бегущими вкривь и вкось записями, и принялся составлять отчет.