Игорь Голосовский - Алый камень

• Название: Алый камень
• Автор: Игорь Голосовский
• Жанр: Современная проза

Молодые супруги отправляются на теплоходе в свадебное путешествие. В пути возникает пожар — и на глазах у молодой жены на Матвея падает горящая балка... Проходит время, Наташа выходит замуж за Степана, спасшего ее в ту трагическую ночь. Но однажды, они случайно узнают о том, что Матвей жив. Степан принимает решение разыскать его и покидает Москву...

---

Егорышев отнял трубку от уха и нажал рукой на рычаг. Раздались гудки.

— Прощай, моя ладушка, моя девочка, — сказал он холодной, гудящей трубке. — Ни в чем ты не виновата. Никто ни в чем не виноват!

Все это Егорышев произнес про себя, и никто не услышал его. Он осторожно повесил трубку и выбежал на перрон. Вагоны медленно, неслышно двигались мимо… Он схватился за поручни.

— Безобразничаете, гражданин? — строго сказала ему проводница, и Егорышев с невеселой усмешкой подумал, что скоро, наверно, сделается завзятым на-ушителем общественного порядка.

Егорышев боялся, что пять суток покажутся ему годами, но они промелькнули так быстро, что он и не заметил. Вместе с ним в купе ехали молодые супруги. Муж, застенчивый, белобрысый, голубоглазый парень лет двадцати пяти, был без памяти влюблен в свою подругу, пухленькую брюнетку с ямочками на щеках и с множеством маленьких родинок на плечах и на шее. Из их разговора Егорышев понял, что оба они только что окончили станкоинструментальный институт и едут в Абакан работать.

Муж вполголоса рассказывал о том, какие сказочные станки он видел в научно-исследовательском институте, и жалел, что этих станков не будет на Абаканском заводе сельскохозяйственных машин, где им предстоит трудиться, а жена, озабоченно наморщив узенький лобик, с опаской спрашивала, дадут ли им сразу квартиру и будут ли в этой квартире хоть какие-нибудь минимальные удобства… По ночам они без зазрения совести целовались, но Егорышев, лежавший лицом к стене на верхней полке, не завидовал им и думал, что, пожалуй, трудно предсказать их дальнейшую судьбу… Еще Егорышев вспоминал Таню и спрашивал себя, могли бы вот эти молодые люди, дети двадцатого века, стать героями шекспировской драмы или они слишком бедны и легки сердцем, чтобы испытывать любовные муки? Ответа на этот вопрос Егорышев так и не нашел, а молодые супруги сошли вместе с ним в Красноярске и долго махали ему руками из окна автобуса, увозившего их в Абакан…

Егорышев отправился в краевое управление геологии и охраны недр. Начальник отдела кадров сказал ему, что Строганов у них в штате не работает и никогда не работал. Кажется, несколько лет назад он был в Красноярске проездом вместе с московской экспедицией Гольдберга, а что с ним стало потом, неизвестно.

Поблагодарив начальника отдела кадров, Егорышев вышел на улицу, разыскал стеклянную будку справочного бюро и попросил узнать, проживает ли в Красноярске Матвей Михайлович Строганов тысяча девятьсот двадцать восьмого года рождения. Пока наводилась справка, Егорышев пообедал в ресторане и вернулся к будке. Он ни на что особенно не надеялся, но все же сердце его замерло, когда девушка в синем пиджачке заявила ему, поджав накрашенные губы:

— Нет, не проживает.

— Спасибо, — ответил Егорышев и не спеша пошел по направлению к гостинице «Сибирь». Он шел, рассеянно озираясь по сторонам и размахивая чемоданом, в котором постукивали кирзовые сапоги. Спешить было некуда. Не понадобились Егорышеву замечательные сапоги.

Пройдя мимо гостиницы, Егорышев повернул к вокзалу. В Красноярске делать было больше нечего. Поезд на Москву отправлялся вечером. Это был проходящий поезд, следующий из Хабаровска, билеты да него еще не продавались, и Егорышев, сдав чемодан в камеру хранения, отправился побродить по городу.

Он медленно шел по узкой, мощенной булыжником улице, вспоминал поступки, совершенные им с того момента, как он увидел на даче Долгова картину, и приходил к выводу, что его неудачи, пожалуй, вполне закономерны. Они объясняются тем, что он, Егорышев, должно быть, очень несообразительный и неумелый человек. Другой на его месте, конечно, давно бы добился успеха…

Он не представлял, как вернется домой и скажет Наташе о своей неудаче. Она подумает, что он просто не захотел найти Матвея. А может, так оно и было на самом деле? По самому строгому счету Егорышев проверил себя и облегченно вздохнул. Нет, не обманывал он Наташу! Не вина его, а беда, что не нашелся Матвей!

Задержавшись на перекрестке, Егорышев поднял глаза и увидел вывеску, укрепленную над входом в двухэтажный каменный дом старинной архитектуры. «Краеведческий музей», — прочел он и поднялся на крыльцо.

Музей был совершенно пуст. По светлым залам гулял прохладный ветер, пахнущий старой мебелью и кожей. Егорышев переходил от витрины к витрине, с любопытством разглядывая орудия людей каменного века, живших когда-то в этих местах. Потом он стал рассматривать картины, развешанные на стенах. На этих картинах были изображены город Красноярск и его окрестности.

Внимание Егорышева привлекло одно полотно. Оно висело в коротком коридорчике, соединяющем два зала, и освещалось сразу с двух сторон. Должно быть, благодаря такому освещению пейзаж, изображенный на полотне, казался не нарисованным, а настоящим, живым, словно увиденным из окна.

Егорышев долго смотрел на синее безоблачное небо и голубоватые сопки. Они были совершенно такими же, как на картине Матвея Строганова, и та же необъяснимая тревога чувствовалась в алом солнце, зеленых лиственницах и елях. Сопки застыли словно перед грозой, а речушка, стесненная узкими берегами, бурлила, как бы стремясь разлиться и затопить все вокруг.

В правом нижнем углу картины Егорышев увидел неразборчивую подпись художника. Картину нарисовал не Матвей Строганов, а какой-то Никитушкин, и в красках, небрежно брошенных на холст, чувствовалась не добросовестность любителя, а размашистая щедрость профессионала, но местность, послужившая натурой для обоих художников, была одной и той же. Сомневаться в этом не приходилось. Слишком характерным был пейзаж, и не случайно художники выбрали для неба этот одинаковый в обеих картинах глубокий, синий, тревожный тон.

Егорышев разыскал экскурсовода, сонного старичка в пенсне, и спросил, какое место Красноярского края изображено на картине, висящей в коридоре.

Экскурсовод, взглянув на полотно, ответил:

— Это не Красноярский край. Это типичный пейзаж горной Торжи.

— Торжи? — переспросил Егорышев.

— Именно Торжи, — подтвердил старичок. — До революции Торжа входила в состав Красноярской губернии, поэтому музей и приобрел эту картину у известного в те годы торжинского художника Никитушкина.

— Благодарю вас, — сказал Егорышев.

Он вышел на улицу, ноги сами принесли его к вокзалу. Опомнившись, Егорышев с удивлением заметил, что запыхался. Он бежал почти всю дорогу. Еще не зная, как поступит, он взял из камеры хранения чемодан и спросил у кладовщика, долго ли ехать поездом от Красноярска до Улуг-Хема, главного города Торжи.

— До Торжи поезда не ходят, — ответил кладовщик. — Туда только на вертолете можно добраться.

«Полечу», — подумал Егорышев. Ему стало легко и немного страшно, как лыжнику, избравшему для спуска крутой, опасный склон. Но лыжнику по крайней мере известна дорога, а Егорышев не знал ничего. Он не имел никаких оснований предполагать, что Матвей Строганов находится в Торже. Он принял свое решение по какому-то странному наитию, сердцем, а не разумом.

Это было, наверно, так же легкомысленно, как ехать из Москвы в Красноярск, но Егорышев не стал колебаться. Подозвав такси, он попросил отвезти его в аэропорт.

По дороге он попытался уверить себя, что его поступок вполне логичен и даже необходим. Если Матвей Строганов участвовал в Красноярской экспедиции Гольдберга, почему он не мог поехать с Гольдбергом в Торжу? Картина, подаренная Гольдбергу, как раз говорит о том, что Матвей побывал там вместе с ним. А если так, почему он не мог навсегда остаться в Торже? Мог, безусловно мог остаться. Но мог и уехать!.. Егорышев вынужден был признать, что все это, в общем, довольно неубедительно.

Однако раздумывать была уже некогда.

Егорышев впервые летел на вертолете и с любопытством смотрел в окно. Земля под ним горбилась, выгибая спину, покрытую густой шерстью тайги. Горы были совсем рядом. Казалось, что машина вот-вот зацепит их колесами.

Через два часа горы расступились, блеснула голубая лента реки, и вертолет пошел на посадку.

— Торжа! — весело сказал молодой летчик, высунувшись из кабины.

Егорышев взял чемодан и спустился по трапу.

8

Возле одноэтажного домика областного геологического управления стоял маленький каменный столбик с заостренной шестигранной вершиной. Сбоку на столбике темнели старинные славянские буквы: «Центръ Азиатского Материка». Этот «Центръ», как утверждали географы, находился именно здесь, в заросшем лопухами, нагретом солнцем дворике.

Егорышев стоял возле столбика и сосредоточенно смотрел на белые домики Улуг-Хема, рассыпавшиеся на берегу реки. В одном из этих домов, за номером шестьдесят восемь, на Центральной улице, жил геолог и художник по имени Матвей Строганов, муж Наташи.

Да, он жил в Улуг-Хеме! Об этом только что сообщил Егорышеву начальник управления Ройтман. Матвей приехал сюда в пятьдесят седьмом году с Гольдбергом и после смерти Гольдберга остался тут навсегда.