Владимир Высоцкий - Черная свеча

• Название: Черная свеча
• Автор: Владимир Высоцкий
• Жанр: Современная проза

Роман «Черная свеча», написанный в соавторстве Владимиром Семеновичем Высоцким и Леонидом Мончинским, повествует о проблеме выживания заключенных в зоне, об их сложных взаимоотношениях.

---

Каштанка опять шмыгнул разбитым носом, как можно любезней поинтересовался у того, кто назвал его «говном в кандалах»:

— Гражданин начальник, место не шибко знакомое. Что это за командировка?

— Повылазило, не видишь — Крученый! Ты ж тута ужо блатовал тем годом. Ну и память! Дрочишь, поди, часто?

— Все по распорядку, гражданин начальник. А верх чей на Крученом?

Гражданин начальник расплылся в довольной улыбке, в этот момент с вахты крикнули:

— Прекратить разговоры! Дежурный, принять двоих по спецнаряду.

Ветер ударил снежным зарядом в провода, они загудели голосом затухающего колокола.

— Шагом марш!

В помещении вахты было жарко. Солдаты спали вокруг круглой печи на лавках. Один из них, с курносым веснушчатым носом, вскочил при появлении зэков, уставился непонимающим взглядом.

— Вы чо гремите? Вы чо шум поднимаете?! — с трудом проговорил он заспанным голосом, взглянув на кандалы, смачно потянулся. — Козырные, видать, изловились. Все равно не гремите. Поспать дайте…

Калачиком улегся на лавку, поджав под себя ноги.

Тотчас заснул здоровым, молодым сном.

Упоров едва подавил в себе желание подойти к печке, прижаться спиной к ее нагретым кирпичам, вбирая живительное тепло измученным телом. Он смотрел и искренне завидовал беззаботному сну солдата: в такие сны приходят загорелые девки, их можно любить открыто, как любят только в сытых снах, да еще где-нибудь в далекой деревне без сельсовета…

Из боковой комнаты вышел коренастый лейтенант в небрежно накинутой на плечи шипели. Глубокие залысины придавали его совсем юному лицу выражение взрослой озабоченности, отчего лейтенант был похож на играющего в шахматы малолетнего вундеркинда.

Дежурный остановился перед кандальниками, начал покачиваться с пятки на носок.

— Душевно с вами побеседовали, Опенкин, — произнес он насмешливо, но без улыбки. — Свои или…

— Ваши, гражданин начальник. Почерк не узнаете?

— Значит, заработал!

И уж забыв о побитом воре, уставился на второго заключенного, слишком спокойного, чтобы лейтенант мог в это поверить.

— У вас, Упоров, было время подумать о своей судьбе. Советую не примыкать ни к каким группировкам, особенно к тем, к которой принадлежит этот тип…

Телефон за дверью прервал это нудное наставление. Короткий сигнал перешел в дребезжащий металлический хохот.

— Снимите кандалы, — лейтенант говорил уже с порога боковой комнаты. — Обоих — в карантинный барак.

Он пробыл в комнате не более минуты и снова появился на пороге, но без шинели.

— Старшина Мякшин! В шестом бараке — труп. Убийцу — в карцер!

— Взвод! — рявкнул пожилой старшина, застегивая широкий офицерский ремень. — В ружье!

Солдаты загрохотали сапогами и, разобрав оружие, выбежали на улицу.

Носатый конвоир терпеливо дождался их ухода и, подавив зевок, скомандовал зэкам:

— Руки — за спину!

Снял кандалы, положил их в рюкзак и кивнул в сторону двери с короткой табличкой: «Стой! Предъяви пропуск!»

Рассвет уже подбил соболиную шубу ночи голубым песцом молодого утра. Стало проглядней, и фигуры часовых на вышках обозначились застывшими куклами. Звездный свет пошел на убыль, растворяясь в робком рождении дня, звезды посерели какой-то чахоточной серостью, смотреть на небо стало неинтересно.

Вадим вспомнил свое последнее утро во Владивостоке с такими же серыми звездами на небе. Он возвращался на корабль по утренним улицам вместе со старым официантом ресторана «Золотой Рог», и тот устало кивал на копошившихся в подворотнях дворников:

— Вдивляюсь! Нет, это меня просто поражает!

Раньше каждый дворник мечтал найти золотой червонец, который потерял пьяный купец. Интересно, что ищет советский дворник?

Ему объяснили в кабинете следователя — и про дворников и про многое другое, о чем он шутливо спрашивал у своих клиентов.

Взволнованный старик попросил воды, ему дали в лоб, и задавать вопросы стало некому…

«Дед мог обслужить в долг, — думал заключенный, шагая по мерзлой дорожке. — Если бы такой нашелся среди чекистов и дал тебе в долг немного свободы… Недельку! Нет, маловато. Хотя бы месяц, и можно досиживать. Дурак! Ты еще сидеть не начал!»

От внутренних переживаний он даже не почувствовал, как его обыскали у входа в карантинный барак.

Двери барака открылись после двух длинных звонков и удара по рельсу. На пороге возник высокий простуженный старшина, кашлянув в кулак, спросил с раздражением в хриплом голосе:

— Кого еще тут черти принесли?

— Двух прими, Кокошкин. По спецнаряду прикатили.

— Масти какой?

— Один из воров, Каштанка это. Другой — политический из замка.

— Шмонали?

— Да. Оттуда чо привезешь?

— Есть ловкачи… Из замка? — бубнит Кокошкин. — По запарке небось залетел. Оттуда добры-то не возвращаются.

— Залетел, как положено, гражданин начальник, — не утерпел задетый небрежным тоном старшины Каштанка.

— А ты вообще глохни! Не то под раздачу попадешь!

«Не стоило с ним заводиться», — подумал Упоров, наблюдая за тем, как старшина поднимает задвижку и смотрит в камеру. После этого повернул в замке ключ, отбросил со звоном засов.

— Входите, членоплеты!

Они вошли и остановились в шаге от порога. За спиной лязгнул засов.

Камера встретила новичков выразительной, настороженной тишиной. Но тишина была нетерпеливой, а потому скоро кончилась, и Каштанка, чуть ерничая, проговорил:

— Приветствую уважаемых каторжан!

Ему не ответили. Тогда он повернулся к Упорову и сказал:

— Нс обижайтесь: народ устал на трудовой вахте!

Вадим пожал плечами, продолжая осматриваться.

Камера была опоясана двухъярусными нарами, сколоченными из толстого листвяка. Посредине стол, привинченный к заплеванному полу массивными болтами.

Справа от двери параша, на ней старый узбек, сохранявший вид почтенного аксакала.

Пахло человеческим потом, прелой кожей, еще чем-то всегда тюремным, наверное, потным страхом.

Вадим остановил взгляд на задумчивом узбеке, и тот сразу начал тужиться, имитируя запор.

Каштанка неожиданно психанул:

— Да что это за кодляк, в котором нет места приличным людям?! Или вам глаза не служат?!

В левом углу на верхних нарах, где двое играли в карты, закрутили головами. Не принимавший участия в игре громадный зэк с наколотой на щеке бабочкой потребовал с угрозой:

— Кажи масть, гости!

Тут же с нижних нар соскочил шустрый, похожий на зачумившуюся обезьянку кавказец и, пощупав телогрейку Упорова, предложил:

— Слышь, мужик, играем гнидник?

— Оставь меня в покое, — попросил шустряка Упоров.

— Ну, чо ты менжуешься, легавый буду! В нем уже двадцать сидельцев умерло. Ставлю рубаху с одной заплатой.

— Ты будешь двадцать первым, — уже сурово предупредил кавказца Вадим, чувствуя — тот подскочил не случайно.

— Я вас спросил за масть, гости! Почему молчим?

Тот, с бабочкой на щеке, уже спустил с нар ноги в сапогах ручной работы.

— За мою масть, хозяин, можешь спытать у Заики. И придержи язык, пока он у тебя во рту, а не в моем кармане!

Один из играющих захлопнул в ладонь три карты, сощурившись, поглядел вниз.

— Ба-ба-батеньки, никак Каштанка?! Говорили, тебя в замок устроили, поближе к врагам народа.

— Рылом не вышел для замка. Вчера мы слиняли с той командировки. Этот каторжанин… — Федор Опенкин положил руку на плечо Упорова, — почти два года пролежал в сейфе.

— Надо же! — Заика сделал удивленные глаза. — Из воров?

Федор вздохнул, развел руками, избегая глядеть на своего сокандальника и одновременно изображая разбитой рожей высшую степень огорчения:

— Увы, мастью не вышел: он — политический.

— Может быть, сын Зиновьева или этого, как его, ну…

— Можешь не продолжать! Каштанку с сукой в одни кандалы не закуют! Где наше место?

— О чем ты спрашиваешь, Федя?! — огорчился тот, кто только что пытал их за масть. — На верхних нарах.

Они легли рядом, расстелив на неструганые доски телогрейки. Заика сбросил карты и вытащил из-под телогрейки кусок хлеба:

— На, Федя, подкрепись с дороги.

Опенкин подмигнул Вадиму заплывшим глазом, разломил хлеб на две половины:

— Я же говорил тебе, Вадим, плохих воров не бывает. Чо играешь, Заика?

— Чу-увствую — голый васер.

— А с кем садился и зачем?

— Вором назвался.

Они разговаривали между собой в полный голос, так, словно их беседа не касалась сидящего напротив Заики крепкого, но какого-то суетливого, не но ситуации разговорчивого зэка.

Между тем игра подходила к концу. Тот, кто играл с Заикой, смахивал трясущейся ладонью капельки желтого пота со лба, хотя в камере было совсем не жарко, и говорил, пытаясь разрядить обстановку и размягчить сурового партнера:

— Фарту нынче нема, а на Широком я усю зону обыграл…