Владимир Высоцкий - Черная свеча

• Название: Черная свеча
• Автор: Владимир Высоцкий
• Жанр: Современная проза

Роман «Черная свеча», написанный в соавторстве Владимиром Семеновичем Высоцким и Леонидом Мончинским, повествует о проблеме выживания заключенных в зоне, об их сложных взаимоотношениях.

---

— Утрудился, соколик! — ерничала женщина, похожая голосом на ту случайную, оказавшуюся с ним в бане на Хабаровской пересылке. Они так ничего и не успели, помешал настырный дежурный, и женщина явилась в сон, чтобы высказать ему свою обиду. Уходя, она сказала: «Больше не приду».

Зэк проснулся в плохом расположении духа и все пытался угадать, к чему бы ей его тревожить. А гадая, краснел.

В тот день он отжался девяносто раз. Долго не мог подняться с холодного пола…

— Что 753-й? — спросил у старшины Пидорко лейтенант Казакевич.

— Молчит. Так, прикидываю, полгода не разговаривает. Заметил за ем одну странность.

— Я вас слушаю, Пидорко! — поторопил начальник шестого блока.

— Отощал, как гонный волк, а телом вроде укрепился.

— Это все?

— Та еще одна странность, говорить неловко.

— Онанирует? Валяйте, рассказывайте, я ж не девица. Я — ваш начальник и должен знать все о заключенных.

— Зараз подкрался я к глядунку. Та в аккурат было в четверг, да, в четверг, сосед баню топыв. Глянул тихонько, а вин стину кулаком дубасит. Открыл глядунок. Думаю — померещилось. Трохи переждав, шасть ище… Дубасит! Мабуть, умом подался? По времени — пора…

— Есть опасение — может повредить стену?

— Шуткуете, товарищ лейтенант. Таку стену гаубица не пробье. С ума спрыгнул.

— Запретить ему сходить с ума мы не в силах.

— Почему? — искренне удивился Пидорко.

Казакевич улыбнулся и погладил старшего надзирателя по вьющимся волосам:

— Замечательно вам живется, Пидорко. Просто и ясно.

— Та не худо, — заважничал надзиратель. — Нынче кабанчика зарежу, салом вас угощу. Теща скоро уезжае… Жить можно.

— Сверьте поведение 753-го с правилами. Если есть отклонение — накажите.

— Слушаюсь! Нэпрэмэнно накажем!

— Пидорко! — вспыхнул Казакевич, но, взглянув в чистые, как степные роднички, глазки надзирателя, тут же остыл.

— Надежный вы человек, Пидорко: в вас невозможно ошибиться. Кстати, для чего у вас голова?

— Соображать должна! Гы-гы!

— Попробуйте этим заняться, чтобы не беспокоить меня по пустякам.

— Поняв, товарищ лейтенант!

Козырнул старшина и четко замаршировал по коридору. Через несколько минут из торчащей в потолке трубы в камере заключенного номер 753 хлынула ржавая вода. Старший надзиратель открыл глазок, крикнул в приподнятом настроении:

— Охладись, придурок лагерный! Будешь знать, как стену дубасыть! Гы-гы…

Ключ поворачивается в замочной скважине, делает оборот, но почему-то замирает. Он должен повернуться еще раз, и тебе прикажут нести парашу. Девять шагов по желтой кишке безлюдного коридора. Выплеснул содержимое и вернулся в сопровождении молчаливого охранника. Все знакомо. Или войдет старшина, последует команда: «Лицом к стене!» Тебе сунут под колени расшатанный табурет.

— Повернитесь! Руки за спину!

Парикмахер из крымских татар, с лицом, на котором плясала старая ведьма, будет крушить тупой бритвой недельную щетину. Кажется, татарин специально не точит ее: ему нравится наблюдать за мутнеющими от боли глазами клиентов. Садист!

Он ничего не угадал.

— Лицом к стене! Смирно!

За спиной шелестят бумаги, голоса звучат по-деловому, без сильных интонаций. Должно быть, большое начальство.

— Где карточка 753-го?

— У начальника тюрьмы, товарищ генерал.

— Пусть Челебадзе принесет ее сам.

— Слушаюсь, товарищ генерал!

Шаги усыхают за дверью. Кто-то задержался. Кажется, Казакевич. Он говорит — голос его не всегдашний, а ближе к человеческому:

— Не шевелитесь, Упоров. Вы находитесь здесь, как шпион. Постарайтесь корректно объяснить генералу. И забудьте наш разговор.

Дверь встала на место. Ключ сделал положенные обороты. Заключенный прижался лбом к стене и немного погодя сообразил — у него появился шанс. Неужели?! Он стал потным, словно стоял перед огнедышащей топкой и жар обнимал его огнедышащим вихрем.

— Ну, Господи…

Потер виски, пытаясь восстановить душевное равновесие.

— Стоять смирно!

— Зураб Шалвович, доложите ситуацию по 753-му.

Челебадзе помедлил, наверное, нарочно, чтобы дать понять всем — его не пугают генеральские погоны. Он начал говорить чуть с юмором, как за обеденным столом:

— По картотеке он — шпион, но по жизни — дурак. Верно я говорю, 753-й? Молчит восьмой месяц, стену кулаками бьет…

— Давайте по существу, Зураб Шалвович, — перебивает генерал.

— Можно по существу. Казакевич, расскажи генералу об этом подонке. Одни хлопоты с ними, понимаешь!

— Слушаюсь! — щелкает каблуками начальник шестого блока. — Статья 58 прим. пункты 17 и 19. Провоз из Америки нелетальной литературы. Три тома Есенина, два тома Ницше и Бунин. Контакт с иностранными гражданами. И последнее — избиение начальника режима парохода «Парижская Коммуна».

— Чекиста ударил! — кончик хищного носа начальника тюрьмы лег на щетку подкрашенных усов. — Такое должно караться высшей мерой!

— 753-й, кругом!

Заключенный повернулся и увидел, что генерал похож на корабельного повара с «Парижской Коммуны», у которого не было даже имени, потому что все, включая замкнутого испанца капитана, звали его Егорыч.

Генерал тоже был слегка кособок, но особенное сходство проявлялось в положении широко поставленных глаз, страдальчески распахнутых и одновременно грустных.

Еще он чуть-чуть смахивал на больного ребенка.

— В чем выражался ваш контакт с иностранцами? — спросил генерал.

— Боксировал с чемпионом Лос-Анджелеса, без ведома капитана.

— С негром?! — грузный Челебадзе сразу же оживился и, забыв про генерала, ехидно переспросил: — Хочешь сказать, что дрался с негром?

— Я нокаутировал его, гражданин начальник.

— Ты?! — у Челебадзе испортилось настроение. — Он что, больной был? Ты кого хочешь обмануть?! Чемпион Лос-Анджелеса!

— Ну и что? Я сам был чемпионом Тихоокеанского флота.

Челебадзе покрутил мягкой, как подушка, ладонью у виска, словно ввинчивал лампочку, но не нашел нужных для выражения своего состояния слов и, тем раздосадованный, крикнул, багровея плывшим лицом:

— Повернись к стене! Какой подлец! Нет, вы посмотрите, товарищ генерал: страна его боксу учила для защиты Отечества, а он чекиста… челюсть сломал! Что он тебе — негр, что ли?!

Генерал молча глядел над головой начальника особой тюрьмы, и тот вдруг осознал, что у генерала есть что доложить там, в Москве, потому-то он такой неприступный. По Челебадзе было известно и другое: пока его полковничьи погоны весят больше генеральских.

Только зачем весь этот сыр-бор? Лучше решить дело миром…

— Много накопили хлама, товарищ полковник. Место этого уголовника — в колонии строгого режима!

Голос генерала прозвучал сурово, но все же начальник тюрьмы уловил в нем внутреннюю дрожь от неполной решительности. Желание и возможности явно были не согласованы. К толстому грузину тотчас вернулось прежнее благодушие:

— Дорогой, враги народа не грибы, я их не собираю. Мне их присылают такими, какие они есть.

— Существует инструкция! Ее надлежит неукоснительно выполнять!

— Много чего существует. Но мало еще людей тщательных, преданных делу товарища Сталина. Они позорят звание советского чекиста!

Отработанную фразу Челебадзе говорил всем проверяющим, всем подчиненным, которых отправлял в командировку, чтобы без лишних нервных издержек переспать с их женами.

— Вот недавно звонил Лаврентий Павлович. Спрашивает: «Зураб, ты куда Алиева девал?!» Ну, этого, который хотел стать над партией.

«Зачем они говорят при мне? — с тревогой думал заключенный. — Неужели я уже списан? Или привычка не замечать заключенных. Все равно не к добру такие разговоры…»

Зэка потрясывал легкий озноб. Генерал мельком взглянул на Упорова, сохраняя во взгляде то же незлобное выражение, с которым появился в камере, и, не обращая внимания на жестикулирующего грузина, шагнул за порог.

— Дорогой, — донеслось уже из коридора. — Я живу в мире со своей партийной совестью.

— Как же отец Макарий?

— Вах! Бах! Сплетни!

Заключенный номер 753 не знал, что Зураб Шалвович исповедуется в 47-й камере у отца Макария и это стало предметом разговоров и поводом для доносов.

Заключенный думал о своей дальнейшей судьбе, и когда за спиной раздался голос Казакевича, вздрогнул от неожиданности:

— Вы что, на самом деле побили негра-чемпиона?

— Я же сказал, гражданин начальник, — нокаутировал в четвертом раунде.

— А начальника спецотдела?

— В первом…

Казакевич хохотнул и прикрыл дверь.

— Устать!

Крик бьет по расслабленным нервам. Заключенный не сразу находит себя в реальном мире. Цепкая рука старшины сдергивает его с нар. Шлеп! Удар плашмя о цементный пол приводит зэка в чувство, но человек еще лежит у яловых сапог надзирателя сырой тряпкой.