Ольга Володарская - Плачь, влюбленный палач!

• Название: Плачь, влюбленный палач!
• Автор: Ольга Володарская
• Издательство: Подвиг
• Жанр: Остросюжетные любовные романы
• Год: 2004

ЧЕЛОВЕК ехал в переполненном автобусе и страдал. Страдал от толчеи, запаха бензина, шума, грохота ржавых членов таратайки и какого-то томительного беспокойства… Вместе с ним в вонючем, раздолбанном «Лиазе» маялось еще 40 человек. Всех их ЧЕЛОВЕК знал, потому что проработал с ними бок о бок не один год. Ко всем относился равнодушно…

… Ко всем, но не к ТОМУ, кого приговорил к смерти.

ЧЕЛОВЕК еще не решил, каким образом, в какое время, где, чем и зачем совершит казнь… Но одно он знал определенно — она неотвратима.

ПРИГОВОРЕННЫЙ не догадывался об этом. Не подозревал, не предчувствовал. Он шутил, балагурил, пил пиво, даже флиртовал. Был весел бесшабашен, как всегда.

Ему было невдомек, что он приговорен, и что от смерти его отделяют всего лишь сутки.

---

Я согласно закивала. Одеваться надо уметь. И надо уметь одеваться со вкусом. Это каждая знает. Но не каждой дано! Что ж поделаешь?

— А уши? — продолжала измываться над несчастной бухгалтершей Ксюша. — Они же у нее как у слоника Дамбо. Их надо скрывать под волосами… Хотя под такими разве скроешь… — она горделиво отбросила от лица свои белокурые кудри. — И вообще, Лель, мне этих «серых мышек» не понять…

Мне, честно говоря, тоже. Я никогда не была ни тихой, ни скромной, ни робкой, ни серой. И подруги мои мне подстать. Помню, в 8 классе мы втроем сделали одинаковые стрижки («Взрыв на макаронной фабрике»), выкрасили несколько прядей фиолетовым (осветлили, потом оттенили синькой) и так пришли на урок. Это сейчас можно ходить в школу как угодно — хоть лысой, хоть с пирсингом, хоть с татуировкой на лбу, а в наше время… Нас таскали на все педсоветы, советы, заседания, собрания. Нас клеймили, осуждали, ругали, даже проклинали. Родители более скромных девочек просили директора исключить нас из школы, потому что мы подаем дурной пример их чадам (к слову, чада эти начали потихоньку начесывать челки и тонировать их в щадящий каштановый). Конечно, нас не исключили, но строго настрого запретили появляться в школе в таком виде.

Мы послушались и на следующий день явились на занятия стриженными «под ноль». С той поры директор к нам больше не приставал. К слову, обрились мы не столько из чувства протеста, сколько из-за того, что после пергидроля и синьки наши волосы начали отваливаться от самых корней. И мы стали похожи на лишайных кошек.

Еще нас ругали за то, что мы ходили в школе в рваных на коленях джинсах, что красили ногти зеленым (в бесцветный лак добавляли зеленые чернила), что вместо занятий «Этика и психология семейной жизни» мы посещали подвал, где в компании с парнями из школьной рок-группы слушали Цоя и Бутусова. Кстати, об «Этике…». Предмет этот, и без того бестолковый, преподавала нам недалекая пожилая женщина. Любительница сплетен и пустой болтовни за жизнь. Звали ее то ли Раиса, то ли Анфиса, не помню уже. Эта Анфиса-Раиса меня невзлюбила с первого взгляда, за что — не знаю, то ли за прическу, толи за зеленые ногти, то ли за слишком независимый вид. И буквально на каждом уроке (я, правда, была на немногих) она с достойным другого применения пылом костерила девочку Володарскую (именно так, по имени она меня почему-то не называла) и пророчила мне страшное будущее. «Помяните мое слово, — скрипела она, нависая надо мной, — Она закончить свою жизнь в тюрьме!».

Меня, если честно, эти пророчества скорее смешили, нежели злили, как и ее сентенции на тему «Давать надо только после свадьбы» или «Пусть к сердцу мужчины лежит через желудок» (справка: сама Анфиса так никому и не дала, потому что была «старой девой», а следовательно, путь к сердцу мужиков знала неправильный) …

— Как ты думаешь? — прервала мои размышления Ксюша. — Эта Клотильда… она ну… девственница?

— Понятия не имею, — фыркнула я.

— А помнишь Анфису Павловну нашу училку по этике?

— Конечно, — хохотнула я. — Не поверишь — только что про нее вспомнила…

— Вот эта ваша Клотильда, когда состариться, будет в точности такой же… Желчной, уродливой и жутко правильной…

Она вновь пристально глянула на Изольду, которую уже выудили из сугроба, поставили на ноги и даже отряхнули.

— Смотри, как она Артемону свой костлявый зад подставляет, чтобы он ее там отряхнул! — прыснула подруга. — Думает прельстить его этим каркасом!

— Ксюша, перестань злобствовать…

— Нечего на чужих женихов пасть разевать!

— А чей он жених?

— С сегодняшнего дня будет Сонькиным.

— Это почему? — опешила я.

— Потому, что он ей подходит по всем статьям. Настоящий мужик. Если б не Педик, сама бы его захомутала.

— А она-то ему подходит?

— Наша Сонька может осчастливить любого. Главное — не давать ей пить.

— А мне больше Кука понравился. Мне кажется, он ей больше подойдет. Серьезный, интеллигентный.

— Терпеть не могу интеллигентов. Слабаки они.

— Но Кука не слабак! — возмутилась я.

— Да? — Ксюха скосила глаза на неподвижно лежащего в сугробе телохранителя. — А мне думается, что Артемону он в подметки не годится.

— Ладно, спорить не буду. Все равно у тебя ничего не выйдет.

— Это еще почему?

— Потому что ни Сонька, на Артемон друг на друга особого внимания не обратили. К тому же, нашей подруге всегда нравились невысокие брюнеты с мощным интеллектом, а этот белобрысый громила даже родным языком не владеет — только блатным и матерным.

— Внешность не главное, — изрекла Ксюша уверенно. — А насчет ума… Вот мой Педик, например, считает, что столица Кубы — Мексика, что Марс и Сникерс — планеты Солнечной системы, а «Ромео и Джульетту» сочинил тот же мужик, что и «Санта-Барбару». Но при этом так умно заколачивает бабки, что плевать мне на то, что в кроссворде слово «троллейбус» он написал с двумя «о» и с одной «л».

— Все. Больше спорить не буду. Но не надейся, что я стану тебе помогать.

— Главное — не мешай, — закончила спор подруга, после чего начала гипнотизировать Артемона. Видимо, примериваясь, с какого бока лучше к нему подъехать.

9.

В столовую мы вернулись только через час. Бездна времени ушла на то, чтобы привести в чувства пострадавших — Галину Ивановну и Куку (причем, телохранитель пришел в себя довольно быстро, хоть и шмякнулся головой о корягу). К тому же бедному Артменону пришлось всю дорогу тащить на руках Изольду, а это тоже не способствовало быстроте передвижения.

Короче, когда мы ввалились в музыкальный зал, Сонька вся извелась.

— Где вы застряли, черти? — накинулась она на нас с Ксюшей. — Я же волнуюсь.

— О! — Ксюша восторженно закатила глаз. — Мы наблюдали за тем, как доблестный рыцарь Артемон спасал неуклюжую старую деву, как бишь ее…Матильду что ли.

— От кого спасал?

— От самой себя. Софья, а ты не находишь его симпатичным?

— Артемона? — очень удивилась подружка.

— Ясно, что Артемона. Не тормози — отвечай.

— Ну… Не знаю… — Сонька прокашлялась. — Не нахожу.

— Это говорит только о твоем дурном вкусе, — процедила Ксюша. — Вот Матильда, например, находит его обворожительным. Глянь сама.

Сонька глянула. Я тоже. Оказалось, Ксюха была права — Изольда не сводила с банкира глупо-влюбленных глаз.

— Ха! Эта кочерыжка может кого угодно находить обворожительным, но я то вижу, что он урод.

— А я считаю, что он очень симпатичный, — продолжала упорствовать Ксюша.

— Тоже мне, удивила! Все знают, что для тебя красота мужчины прямо пропорциональна его счету в банке.

— И Леле он нравится, — выдала Ксюша свой последний аргумент.

Я закашлялась, но возразить не решилась — обещала же не мешать. Сонька недоверчиво скосила на меня свои зеленые глаза, спросила:

— Правда?

— Да! — выпалила я. В конце концов, Артем был и вправду неплохим мужиком.

— Ну я тогда не знаю…

Сонька так и не закончила начатой фразы, но, как мы заметили, призадумалась. Думы ее сопровождались пронзительными взглядами в сторону банкира, вздохами, рассеянными вопросами ни о чем. На исходе 5 минут Сонька, видимо, приняла какое-то решение. Она встряхнулась, пригладила волосы, стерла с щек осыпавшуюся туш, подтянула лосины и передислоцировалась поближе к Артемону. Оказавшись в поле его видимости, Сонька грациозно села на кресло, закинула ногу на ногу, нацепила на мордочку скучающе-приглащающее выражение и стала ждать.

Я похихикала. Ксюша довольно крякнула. И мы обе замерли в ожидании. Уж очень хотелось посмотреть, как Сонька будет Артемона очаровывать.

Однако ее маневры были замечены не только нами, но и влюбленным Зориным. И его они привели в крайнее волнение.

— Леля, — громким шепотом позвал он. — Тебе не кажется, что Сонечка неадекватно себя ведет?

— Нет. Не кажется. По-моему, она нормальнее, чем обычно.

— Но она предлагает себя, — всплеснул руками Юрка. — Это так не красиво… И так ей не свойственно…

— Юрок, откуда ты знаешь, что ей свойственно?

— Леля! — возопил он. — Я не понимаю, что вы нашли в этом тупом нуворише?

— Он очень мил, — промурлыкала Ксюша.

— Леля, — Юрка проигнорировал Ксюшину реплику и затряс меня за руку. — Подействуй на нее. Ты можешь. Растолкуй, что здесь есть более достойный кандидаты…

— Что-то ни одного не вижу, — продолжала бухтеть Ксюша.

— Она же тонкая натура. Учительница. Она должна понимать, что деньги — не главное, — гнул свое Юрка.

Я закатила глаза и, возмущенно сопя, потопала от Зорина подальше. Мне он до смерти надоел. А уж Соньке, наверное, подавно!

— Леля! — не унимался Зорин. — Леля! Постой!

— Отстань.

— Помоги мне. Я сгораю от страсти, неужели ты не видишь!

— Быстрей бы уж сгорел. Хоть замолкнешь, наконец.