Дина Данович - Страсти по Анне

• Название: Страсти по Анне
• Автор: Дина Данович
• Издательство: Гелеос
• Жанр: Исторические любовные романы
• Год: 2006
• ISBN: 5-8189-0612-4

Начало XX века. Молодая провинциалка Анна скучает в просторном столичном доме знатного супруга. Еженедельные приемы и роскошные букеты цветов от воздыхателей не приносят ей радости. Однажды, пойдя на поводу у своих желаний, Анна едва не теряется в водовороте безумных страстей, но… внезапно начавшаяся война переворачивает ее жизнь. Крики раненых в госпитале, молитвы, долгожданные письма и гибель единственного брата… Адское пламя оставит после себя лишь пепел надежд и обожженные души. Сможет ли Анна другими глазами посмотреть на человека, который все это время был рядом?

---

— Вы думаете, мне просто было вот так взять и уйти!.. — уже начинала оправдываться я, но не смогла остановить себя. — У меня брат на войне!.. Вы понимаете — брат! Еще совсем мальчик… И если бы знали, как я его люблю, как он дорог мне!.. У меня нет никого ближе… Никого…

И уже Вирсавия Андреевна обнимала меня, утешала.

— Что вы, милая моя, не надо! Прошу вас! Я сама была не своя, когда узнала, что вы ушли!.. Но и вы поймите меня! Вы — молодая женщина, полная сил, способная, вы пришли работать ради своего брата, это же каждый без труда понимает!.. И вдруг — прилюдная истерика, крики. Все бы вас поняли, если бы вы, почувствовав себя дурно, ушли тихо, незаметно, растворились без следа, но уйти со скандалом!.. Это же немыслимо!.. Хотя кто я такая, чтобы давать вам указания? Простите меня, милая Анна Николаевна!

— Вы простите меня! — в ответ твердила я. — Но я не могу быть там!.. Уже запах медикаментов приводит меня в полнейшее отчаяние!.. Нет!.. Я не смогу быть в госпитале…

— Не тревожьтесь!.. Не вы — так будет другая!.. Вы правы, не стоит мучить себя, раз душа не лежит к делу… Господи…

И мы плакали обе, пока не появился Александр Михайлович. Он сделал несколько шагов по зале, увидел нас — заплаканных, обнимающихся и уже обессилевших от слез, замер, словно ожидая услышать что-то ужасное, но я слабо махнула рукой, и прогоняя, и одновременно успокаивая его.

— Интересное дело! — наконец опомнился мой супруг. — Прихожу домой в надежде увидеть что-нибудь приятное, а нахожу неиссякаемый источник влаги! Это нехорошо, дамы! Что стало причиной рыданий?

Мы с Вирсавией Андреевной, смущаясь и оправляясь, стали приходить в себя, смеясь, перебивая друг друга, уверяя, что слезы себе выдумали только для того, чтобы поплакать: слезы ради слез.

— Милые дамы, — с улыбкой проговорил Александр Михайлович, — у вас есть четверть часа до обеда, так как за столом я хотел бы видеть вас в добром расположении духа.

Он пошел в кабинет, но остановился и заметил:

— Вирсавия Андреевна, вы можете снять пальто. К счастью, у нас дома достаточно тепло.

Аверинцева покраснела, с изумлением заметила, что она еще в верхней одежде, рассыпалась в извинениях, рассмеялась.

— Как с вами легко, Александр Михайлович, — тепло сказала она, — вы сказали всего несколько фраз, а вся неловкость исчезла… — но после разрумянилась еще больше, извинилась и пошла отдать пальто прислуге.

Во время обеда Александр Михайлович пробыл с нами совсем недолго, вернулся к своим делам в кабинет и велел принести ему туда кофе, а мы с Вирсавией Андреевной проговорили почти до темноты, пока ей не настало время ехать в госпиталь.

— Скажите мне, Анна Николаевна, сильно я поменялась за последнее время? — спросила она.

— Трудно сказать, — честно ответила Аверинцевой я. — Для многих было бы весьма неожиданно узнать, как вы переменили образ жизни. Но мне кажется, что только сейчас вы стали собой.

— Мне и самой кажется странным, что я начала работать в госпитале, — отозвалась она задумчиво. — Хотя… На все есть явные и тайные причины… Вы пришли туда ради брата… И у меня есть на душе кое-что… Да-авний грех… Возможно, я его сейчас и отмаливаю. Я понимаю, что говорю загадками, но мне непросто говорить с вами откровенно.

Она встала, подошла к окну, потерла висок. Ее стройная, словно девичья, фигура вырисовывалась в проеме окна и казалась вырезанной из бумаги.

— Ответьте мне еще на один вопрос… Только по чести! — она говорила жестко, нервно. Резко повернулась ко мне и сказала: — Может ли убийца работать в больнице? Имеет ли он право лечить или помогать в лечении, если уже убил однажды? Я вздрогнула.

— Что вы имеете в виду?

— Ничего! Просто ответьте мне!

— Если доктор убил по оплошности, то это его врачебная некомпетентность, но иногда случаются трагические ошибки, от нас не зависящие…

— Значит, оправдать можно все? — со злой усмешкой спросила она меня.

— Нет, не в оправданиях дело, а в истинных причинах, — сказала я, не совсем понимая, о чем идет речь.

Вирсавия Андреевна присела рядом со мной, прикоснулась к моей руке своими ледяными пальцами и сказала, глядя мне в глаза пытливо:

— Я убила своего супруга… Вернее, не убила, а стала причиной его смерти. Мы поехали на богомолье… В монастырской гостинице не хватило места, и мы остановились в ближайшей деревне… Был Чистый Четверг… Мы с мужем пошли в баню… Потом хозяин дома, в котором мы остановились, угощал нас ужином, за столом по обычаю была вся семья. И мальчик… Лет двадцати… Вот нам с ним двух взглядов и хватило… Поверите ли, я даже имени его не помню… Или не знала никогда?.. На следующий день я сказалась больной, на молитвы не поехала. Не знаю почему, но супруг вернулся раньше, — и тут она рассмеялась, обнажив белые зубы. — Я тогда тоже так смеялась, увидев мужа из-за плеча этого мальчика! Смеялась! Смеялась! Голая, бесстыжая… Но как же мне было сладко знать, что супруг увидел меня в постели, — она запнулась.

Пальцы ее дрожали.

— Вы понимает меня? У супруга тогда случился удар. Он умер через два часа — на Страстную Пятницу. Боже мой!.. На Пасху его, конечно же, не отпевали… Перенесли похороны на понедельник. И весна стояла теплая, нежная… Помнится, я плакала только потому, что много нервничала, принимая соболезнования. А на похоронах закрывала лицо платком и смеялась. Смеялась!.. Несколько минут мы молчали.

— Не думайте об этом, — сказала я. — Наверно, мои слова бессердечны, но — забудьте о той Страстной Пятнице.

— Я и не помню почти ничего, — сказала Аверинцева серьезно. — Но как вы думаете — могу я после всего случившегося быть сестрой милосердия?

— Да, — сказала я, пожимая ее холодные пальцы. Вирсавия Андреевна улыбнулась и опустила ресницы.

В госпиталь я больше не вернулась.

Глава 10

Второе Николкино письмо меня испугало.

«Прости меня, моя дорогая Анненька, за все мои грехи — большие и маленькие, за совершенные и несовершенные, — писал он. — Не спрашивай ни о чем — просто прости. Мы все под Богом ходим, и только один Бог ведает — как долго. Я жив и здоров, за меня не волнуйся, просто молись. Мне, кроме твоих молитв, больше ничего не надо, только знать, что ты счастлива, вот и все мои желания.

Поклонись от меня Александру Михайловичу. Честь имею.

Николай».

— Как понимать Николку? — спросила я Александра Михайловича, прочитав ему письмо.

— Как? — переспросил он. — Понимайте буквально.

— Вероятно, случилось что-то серьезное.

— Вероятно. Просто ваш брат, Анна Николаевна, повзрослел, — сказал Александр Михайлович, закуривая.

«Повзрослел, — подумалось мне, — Боже мой, знать бы, через что он прошел, взрослея…»

От Вадима Александровича приходили письма не так часто, как от Николки, но каждое письмо было праздником. О том, что Любомирский пишет мне, мой супруг, как я думала, не знал: вся корреспонденция приходила в полуденное время, когда его не было дома.

«…Я знаю, — читала я в очередном его письме, помеченном серединой сентября, — что вы ничего не измените ни в себе, ни в своей жизни. Фамильная честь для вас важнее счастья. И — простите. Пишу так, как будто виню вас. Но я не могу больше ждать изо дня в день ваших писем, молиться на них, вглядываться в строчки и угадывать среди них ваш взгляд. Я не могу больше целовать ваши конверты, вдыхать едва оставшийся аромат ваших духов. О, если бы вы отпустили меня! Я бы уехал на край света, в провинцию. Завел бы жену, воспитал бы четверых детей, только скажите — прощайте…»

С досадой я отложила письмо. «Что за жестокие слова! — подумала я, прижимая руки к вискам. — Да, я не изменю ничего в своей жизни. Но позвольте мне любить вас! Только любить! И я ничего не попрошу в ответ. Женитесь, уезжайте на край света, но позвольте мне думать о вас, видеть вас в снах, перечитывать ваши письма. Позвольте мне волноваться и молиться за вас!»

Я положила перед собой лист бумаги и открыла чернильницу. Нашла перо в ящике стола. Надо написать ответ. «Добрый день, Вадим Александрович! С радостью…» Нет! «Милый мой Вадим Александрович!» Что за фамильярный тон! Как мне написать о своих чувствах? Как мне дать понять этому жестокому человеку, что я не желаю расставаться с его тенью? Почему я должна забыть его поцелуи? Это несправедливо! Почему, в конце концов, он требует от меня всего этого?! Я взяла новый лист и вывела без слов приветствия: «Я вас не отпускаю».

Вечерами Александр Михайлович читал газеты, хмурился, курил уже в моем присутствии. Я просматривала списки погибших, Таня обычно стояла рядом, за моей спиной.

— Нет, — как счастливое заклятье произносила я.

— Слава Богу, нет!.. — говорила Таня и уходила. Я откладывала газету, брезгливо осматривала свои руки.

— Ненавижу типографскую краску! Каждый раз руки словно в саже! Отвратительно! Что за мука читать списки…