Александр Дюма - Две королевы

• Название: Две королевы
• Автор: Александр Дюма
• Жанр: Исторические приключения

---

— Нет, — порой вслух говорила себе Мария Луиза, выйдя на ночную прогулку (только в эти редкие минуты, когда больной король не ночевал в ее спальне, она ощущала себя вполне свободной), — нет, я не стану клятвопреступницей и предательницей. Пусть произойдет то, что угодно Богу, Он повелитель. Де Асторга разлюбил бы меня, если бы я ради любви забыла свой долг.

В таких колебаниях и противоречивых раздумьях прошло несколько месяцев. Наступала зима; графиня становилась все более настойчивой. Здоровье короля улучшалось, разум его прояснялся. Теперь у него периоды ясного сознания стали такими долгими, что появилась слабая надежда на исцеление, если не полное, то, по крайней мере, значительное. Королева использовала этот благоприятный период для того, чтобы склонить его хотя бы к нейтральной позиции. Она окружила короля нежной заботой и приобрела еще большую власть над его душой с тех пор, как начала за ним ухаживать, и он увидел, насколько она смиренна и преданна. Однако ненависть короля к Франции ничуть не ослабевала; в то же время Мария Луиза так часто повторяла ему, как ей больно делать выбор между прежней и новой родиной, что в сердце короля закралось сомнение, которым она и воспользовалась.

Однажды — этот день, вероятно, и решил ее судьбу — королева вернулась в свою комнату обессиленная борьбой, которую она только что выдержала. После двухчасовых уговоров она добилась от короля обещания, что он не присоединится к коалиции, направленной против Людовика XIV, и во всяком случае подождет принимать решение до тех пор, пока первые результаты военных действий не прояснят положение.

Госпожа де Суасон ждала Марию Луизу. Она держалась строже и серьезнее, чем обычно, посмотрела на королеву и ничего не сказала, ожидая, что она заговорит первая, но та молчала: упала в кресло и стала рассеянно играть со своими собачками, а Нада в это время, присев на корточки, целовал подол ее платья.

— Ваше величество, — обратилась к ней г-жа де Суасон, — могу я спросить, чем вызвано ваше волнение?

— Лучше бы вам пока не знать этого, сударыня, потому что вы будете недовольны мною: я сделала противоположное тому, чего вы хотели; жребий брошен — король дал мне слово. Он не присоединится к лиге, враждебной Франции.

Госпожа де Суасон не сдержала громкого возгласа:

— О ваше величество, что вы наделали!

— Я выполнила свой долг, сударыня; ослабление могущества Людовика Четырнадцатого не в интересах Испании. Союз с Францией наиболее естествен и выгоден для нас, и, если бы король не был болен, он воспринимал бы такой союз настолько благосклонно, что не пришлось бы его в этом убеждать.

Было очевидно, что новость сильно раздосадовала графиню Суасонскую, но, удостоверившись, что зло непоправимо и намерение королевы служить интересам Франции очень твердо, она больше не добавила ни слова и перешла к другой теме.

На следующий день новость стала известна при дворе. Совет в полном составе высказался против решения короля, и разговоры не утихали. Во всем обвиняли королеву, строили предположения относительно будущего Испании, предсказывали беды, какими грозит правление всемогущей теперь француженки. Нада, служанки королевы, главная камеристка и даже герцог де Асторга не скрывали своих опасений, прислушиваясь к нарастающему ропоту при дворе.

— Хуже всего, ваше величество, — сказала Луизон, — что наш посол, господин де Ребенак, влюблен в ваше величество и не скрывает этого, чем дает злым людям повод для пересудов.

— Господин де Ребенак?! Об этом уже говорят?

— Да, ваше величество, и я могла бы рассказать больше других, поскольку он без конца заговаривал со мной об этом. Умолял даже провести его в покои вашего величества по маленькой лестнице, ведущей в кухню, чтобы его никто не заметил. Он предлагал мне большие деньги, но я отказалась наотрез и даже ничего вам не сказала, иначе оказалось бы, что я ему помогаю, а мне этого совсем не хотелось. Но теперь вы должны все знать, поскольку люди об этом болтают и слухи непременно дойдут до вас.

Королева не призналась, что ей уже давно все было известно: в частных беседах посол неоднократно пытался открыть ей свои чувства, но она не позволяла ему заходить слишком далеко. Именно по этой причине она возложила на короля заботу о том, чтобы о принятом решении было сообщено послу, ибо совершенно не хотела удостаивать его чести прямого разговора, который мог быть воспринят им как благосклонность с ее стороны. Она полагала, что свою любовь, от которой он якобы умирал, посол прятал от посторонних глаз, открывая ее только ей одной, но оказалось, что весь Мадрид уже знал о ней. Новая неприятность давала повод для очередных клеветнических измышлений; де Асторга им не поверит, но все же услышит их, а это было крайне неприятно для нее.

Госпожа де Суасон в тот день пришла в обычное время. Она повеселела, вела себя свободнее, а когда королева заговорила о политике, смеясь, попросила у нее разрешения сменить тему:

— Повсюду только об этом и говорят, ваше величество; умоляю вас избавить меня от подобных разговоров. Вы так захотели, и дело сделано. Так что же теперь обсуждать?

Есть более приятные занятия, и, уверяю вас, ваш посол в данную минуту больше заслуживает нашего внимания. Я говорю ваш посол, ибо обращаюсь к вам как к француженке, поскольку вы предоставили неопровержимое доказательство того, что являетесь ею. Посол торжествует и жужжит громче всех мадридских мух, вместе взятых. Он любит вас, ваше величество, и, кажется, — да простит меня Бог! — воспринимает договор о нейтралитете как ответное признание с вашей стороны.

Королева не смогла сдержать улыбку, хотя на душе у нее было невесело. Безрассудства г-на де Ребенака выглядели слишком нарочитыми, чтобы принимать их всерьез. Судя по всему, он затеял свою игру, чтобы бросить тень на королеву, и этот факт, вошедший затем в историю, окутывает дополнительной завесой тайны события, труднообъяснимые сами по себе. Когда такое важное лицо, как посол, по положению обязанный быть сдержанным и скрывать не только свои чувства, но и мысли, когда такой человек делает достоянием всего двора свою безумную страсть к королеве Испании, хотя представляет своего монарха при дворе ее супруга, это означает, что он, повторяю, затеял какую-то игру или ему место в сумасшедшем доме. А если это политическая уловка, то очень уж она неумелая, ибо оказалась как нельзя кстати для того, чтобы погубить королеву. Как бы то ни было, эта любовь, разглашенная на весь свет, вызвала много разговоров во всех странах. Судили о ней кто как хотел, и бедную Марию Луизу, которая была здесь ни при чем, осуждали в первую очередь.

Госпожа де Суасон теперь вела себя с королевой совершенно иначе: в разговорах с нею она не произносила ни слова о политике, намеренно избегала этой темы и ничего не отвечала, когда Мария Луиза затрагивала ее. Она снова стала веселой, беззаботной и легкомысленной и очень забавляла королеву, а та уже не могла без нее обойтись и охотно променяла бы любое общество на встречи с нею, — за исключением общества герцога де Асторга, как можно догадаться.

Госпожа де Суасон часто заговаривала об отъезде: она хотела вернуться в Брюссель, ей надоело в Испании, да и королева ее не послушала, значит, она не нужна ей и нет смысла задерживаться здесь дольше. К тому же семейные дела требуют ее присутствия, ведь принц Евгений, этот герой, не единственный ее ребенок, остальные также нуждаются в матери. Мария Луиза слезно умоляла графиню побыть еще, и та, оставаясь, делала вид, что приносит ей большую жертву.

С некоторых пор ради развлечения королева устраивала небольшие завтраки в обществе графини: в это время они вспоминали Францию и вели веселый разговор. Как приятно было смеяться, ведь во дворце смех звучал так редко! Главная камеристка не присутствовала на этих маленьких праздниках — были допущены только Нада и несколько придворных дам из свиты королевы. Не приглашали и герцога де Асторга, чтобы не вызывать разговоров и не пробуждать ревность у приближенных. Трапеза состояла из неизведанных блюд, воспоминаний о Париже и Версале, а также о Брюсселе, иногда даже о Мадриде. Подавали пироги, пирожные, кремы, все по очереди показывали свое кулинарное умение: графиня, французские служанки, одна немка, фрейлейн фон Перниц, испанские камеристки Сапата и Нина, даже карлик попытался вспомнить кухню своей страны, но ее единодушно признали отвратительной, и он больше к этому не возвращался. Всем руководила королева. Женщины ели, сидя на ковре, а Мария Луиза с графиней принимались за угощение лишь после того, как кушанья были поданы всем остальным, и не было конца шуткам за дверьми, закрытыми от любопытных глаз.

Король знал об этих пиршествах. Он без устали повторял Марии Луизе, что она не права, когда ведет себя недостаточно осторожно. При дворе ненависть к королеве вновь ожила, совет в полном составе и его сторонники осуждали Марию Луизу. Она столкнулась с сильными противником, а в политике для преодоления препятствий все средства хороши. Карл II сохранял ясность мысли. Вот уже несколько месяцев у него не было приступов, он руководил государственными секретарями и министрами значительно лучше, чем многие другие монархи, славившиеся своим умом, и, поскольку король довольно энергично сопротивлялся им, а также потому, что была известна власть королевы над ним, все настроились против нее одной.