Александр Дюма - Сан-Феличе. Книга вторая

• Название: Сан-Феличе. Книга вторая
• Автор: Александр Дюма
• Издательство: АРТ-Бизнес-Центр
• Жанр: Исторические приключения
• Год: 1998
• ISBN: 5-7287-0038-1

Одно из самых выдающихся произведений Дюма, роман «Сан Феличе» — история трогательной любви молодой неаполитанки из семьи, близкой к королевскому двору, и французского офицера-республиканца, итальянца родом, — разыгрывается на фоне революции 1798 — 1799 гг. в Королевстве обеих Сицилии.

---

В каждой роте есть два человека, несущие запальные факелы для артиллерии. Когда бессильны пушки, топор и штык, огонь, как в непроходимых лесах Америки, должен открыть дорогу в непроходимом лабиринте улиц и переулков.

Почти в одно и то же время, то есть около семи утра, Келлерман вошел, предшествуемый своими драгунами, в предместье Каподимонте; Дюфресс во главе гренадеров — в предместье Каподикино; Шампионне пробился через Капуанские ворота, а Сальвато с трехцветным знаменем Итальянской республики в руках — синим, желтым и красным — форсировал мост Магдалины и видел, как пушка из форта дель Кармине косила вокруг первые ряды его солдат.

Проследить эти три атаки во всех подробностях невозможно. Впрочем, подробности были везде одни и те же. В нескольких кварталах, там, где французы пытались проложить себе дорогу, они встретили одинаковое сопротивление — яростное, неслыханное: люди стояли насмерть. Не было ни одного окна, ни одного балкона или подвальной отдушины, которые не имели бы своих защитников и не извергали бы огонь и смерть. Французы, со своей стороны, шли, продвигая вперед артиллерию, предшествуемые градом картечи; они врывались в дома, круша все на своем пути, проходя дом за домом и оставляя на своих флангах и в тылу пожарища. Таким образом, дома, которые они не могли взять, предавались огню. Тогда из глубины огнедышащего кратера, откуда подымались языки пламени и дым, сгущавшийся над городом, как погребальная пелена, вырывались предсмертные стоны и проклятия несчастных, сжигаемых заживо. Улицы представляли собой огненный свод, под которым тек поток крови. Обладатели грозной артиллерии, лаццарони защищали каждую площадь, каждую улицу, каждый перекресток с умом и мужеством, которых нельзя было ожидать от солдат регулярной армии. То оттесняемые, то наступающие, попеременно то побеждающие, то побежденные, они находили убежища в знакомых переулках, не переставая сражаться, и снова переходили в наступление с энергией отчаяния и упорством фанатизма.

Французские солдаты, не менее яростные в атаке, чем их противники в обороне, преследовали лаццарони среди пламени, которое, казалось, должно было пожрать их, между тем как они, подобные дьяволам, сражающимся в родной стихии, черные от копоти, в дымящейся одежде выскакивали из горящих домов, чтобы снова ринуться туда с еще большей отвагой. Вот они дерутся, кидаются вперед, наступают, отступают по грудам развалин. Рушащиеся дома погребают под собой сражающихся; штыки вонзаются в тела, но ряды смыкаются снова, являя небывалую картину битвы врукопашную тридцати тысяч воинов или, вернее, зрелище тридцати тысяч поединков, когда обычное оружие становится бесполезным. Французские солдаты ударом ружья о пушку сбивают с него штык и колют им как кинжалом, а оставшиеся без штыков ружья, которые уже нет времени перезаряжать, превращаются в дубинки. Руки ищут горло врага, зубы вгрызаются в плоть, тела наваливаются на тела. В золе, по камням, по пылающим углям, в ручьях крови ползают раненые; их, как змей, давят ногами, и, растерзанные, они испускают дух. Земля отвоевывается шаг за шагом, и на каждом шагу нога наступает на мертвого или умирающего.

Около полудня возникла опасность, что к лаццарони прибудет подкрепление. Десять тысяч фанатиков, подстрекаемых Церковью, отправились накануне по дороге в Понтано, чтобы отбить Капуа. С церковной кафедры им обещали победу. Они не сомневались, что стены Капуа падут перед ними, как стены Иерихона рухнули перед израильтянами.

Эти люди шли из кварталов Малого мола и Санта Лючии.

Видя, как эта толпа подымает пыль по равнине, отделяющей Санта Марию, старую Капую, от новой, Макдональд, даже будучи в полной отставке, но оставаясь в душе французом, добровольно возглавил гарнизон крепости и, в то время как десять пушек с высоты крепостных стен поливали картечью толпу лаццарони, предпринял одновременно две вылазки через двое расположенных друг против друга ворот, образовав огромный круг, центром которого была Капуа и ее пушки, а двумя флангами — его пехота и ее ружейная стрельба; он произвел страшные опустошения в рядах противника. Две тысячи лаццарони, убитых и раненых, остались лежать на поле боя между Казертой и Понтано. Все, кто остался жив и невредим или был легко ранен, бежали и соединились только в Казальнуово.

На другой день пушечная канонада раздалась в стороне Неаполя. Измученные, еще не оправившиеся от вчерашнего поражения, лаццарони, подкрепляя себя вином, ждали вестей с поля боя. Утром они узнали, что битва принесла победу французам, которые, захватив у их товарищей двадцать семь пушек, убили тысячу человек и взяли в плен шестьсот.

Тогда лаццарони снова собрались и в составе семи тысяч человек спешно двинулись на помощь защитникам Неаполя, оставляя на своем пути, как кровавые вехи, раненых, которые, присоединившись к ним накануне и ночью, сейчас уже не имели сил следовать за ними.

Прибыв на площадь Кастелло, они разделились на три группы: одни через улицу Толедо должны были подать помощь площади Пинье; другие через улицу Трибунали — Кастель Капуано; третьи через улицу Марину — Старому рынку.

Покрытые пылью и кровью, пьяные от вина, которым их поили на протяжении всего пути, лаццарони из этого нового пополнения стали вливаться в ряды тех, кто накануне сражался за город. Уже раз побежденные и пришедшие на помощь своим побежденным братьям, они не хотели вторичного поражения. Каждый республиканец, который и без того сражался один против шести, теперь должен был одолеть еще одного или двух человек; а чтобы одолеть, он должен был не только ранить, но и убить, потому что, как мы уже говорили, те, у кого оставались хоть какие-то признаки жизни, продолжали сражаться упорно, до последнего вздоха.

Итак, битва длилась почти до трех часов пополудни, не давая перевеса ни одной из сторон. Монье, Сальвато и Матьё Морис взяли замок дель Кармине и Старый рынок. Шампионне, Тьебо и Дюгем овладели Кастель Капуано и продвинули свои аванпосты до площади Сан Джузеппе и на треть улицы Трибунали. Келлерман дошел до конца улицы Кристаллини, меж тем как Дюфресс после ожесточенных боев захватил приют Неимущих.

И тогда в результате изнеможения наступило как бы перемирие: с обеих сторон люди устали убивать. Шампионне надеялся, что этот ужасный день, когда лаццарони потеряли четыре или пять тысяч человек, послужит им уроком и они запросят пощады. Но, не видя с их стороны никаких попыток к примирению, Шампионне под звуки выстрелов примостил бумагу и перо на барабане, написал обращение к неаполитанскому народу и поручил своему адъютанту Вильнёву, который вновь вернулся к прежним обязанностям, отнести его магистратам Неаполя. Как парламентёру, ему вручили трубу и белое знамя. Но среди ужасающего беспорядка, добычей которого стал Неаполь, магистраты потеряли всякую власть. Патриоты, зная, что дома их убьют, скрывались. Вильнёва, хотя у него в руках была труба и белое знамя, встречали ружейными выстрелами везде, где он ни пытался пройти. Пуля пробила седельную луку, и он был вынужден вернуться, так и не получив возможности ознакомить врага с воззванием генерала.

Вот это воззвание: оно было составлено на итальянском языке, который Шампионне знал почти так же хорошо, как французский.

«Главнокомандующий Шампионне неаполитанскому народу.

Граждане!

Я на минуту приостановил месть моих солдат, вызванную страшными бесчинствами и яростью некоторых лиц, оплаченных вашими убийцами. Я знаю, как добр неаполитанский народ, и от глубины сердца скорблю о том зле, которое вынужден был причинить ему. Эту минуту спокойствия я посвящаю тому, чтобы обратиться к вам, как отец обратился бы к своим непокорным, но неизменно любимым детям, чтобы сказать: откажитесь от бесполезного сопротивления, сложите оружие, и люди, имущество и религия останутся неприкосновенны.

Каждый дом, из которого раздастся выстрел, будет сожжен, а его обитатели расстреляны. Но пусть восстановится спокойствие, я забуду прошлое, и благословение Неба вновь снизойдет на этот счастливый край.

Неаполь,

3 плювиоза VII года Республики (22 января 1799 года)».

После приема, оказанного Вильнёву, не осталось никакой надежды на прекращение бойни, по крайней мере в этот день. В четыре часа военные действия возобновились с еще большей ожесточенностью, чем прежде. Даже ночь, спустившаяся с небес, не могла разделить сражавшихся. Одни продолжали стрелять из ружей в темноте, другие заснули прямо на земле, посреди трупов, горячего пепла и пылающих развалин.

Французская армия, изнемогающая от усталости, потеряв тысячу человек, больше убитыми, чем ранеными, водрузила трехцветное знамя над фортом дель Кармине, Кастель Капуано и приютом Неимущих.

Как мы уже сказали, почти треть города была захвачена французами.

Был дан приказ ночью быть при оружии, сохранять занятые позиции и с рассветом возобновить бой.