Александр Дюма - Папаша Горемыка

• Название: Папаша Горемыка
• Автор: Александр Дюма
• Издательство: АРТ-БИЗНЕС-ЦЕНТР
• Жанр: Исторические приключения
• Год: 2003
• ISBN: 5-7287-0001-2

---

— Вы сломали мой метр, — кричал он, — вам придется за него заплатить, слышите!

— Я сломал ваш метр, потому что вы вели себя как наглец, — ответил рыбак, — и, как бы ни был я стар, я обойдусь с вами так же, как с ним, если вы не уйметесь.

— Ах, оставьте, дедушка, — вмешалась Юберта, — не стоит обращать внимания на такие глупости. Он хотел бы быть наглецом, но это ему не дано: такой страшила только и может, что кривляться, как обезьяна. Пойдемте, дедушка, пусть он строит рожи своим каменщикам.

— Ты права, Беляночка. Хорошо, что ты меня удержала, а то бы я натворил бед. Ах, эти окаянные парижане!

Последнее восклицание донеслось до слуха г-на Батифоля.

— Все вы одинаковы! — вскричал он. — Вы всегда ругаете тех, кто вас кормит, шайка бездельников! Но мы еще посмотрим, кто кого. А для начала, умник, скажи мне: ты ютишься в этой лачуге?

— Да, ну и что? — с вызовом произнес Франсуа Гишар.

— А то, что если ты не хочешь иметь дело с законом, то будь любезен в течение суток заложить камнем окно, которое смотрит на мою усадьбу, понял?

— Только попробуйте его заделать! — воскликнул папаша Горемыка, с угрожающим видом потрясая веслом. — Только троньте мое окно!

— Я и не собираюсь его трогать, а вот судебный пристав, которого я к тебе завтра пришлю, быстро заставит тебя это сделать.

Со времен своей последней стычки со стражами порядка старый рыбак относился ко всему, что имело какое-то отношение к правосудию, с большой опаской; тем не менее он противился Беляночке, пытавшейся его увести.

— Заделать мое окно! — кричал Франсуа Гишар. — О, я расскажу в суде, почему вы хотите, чтобы я это сделал. Да потому, что из этого окна мне видно нижнее течение реки, и, пока я не спускаю с вас глаз, нельзя воровать у бедных людей рыбу и снасти, как привыкли делать вы, ни на что не годные парижане! Нет, нет, закон слишком справедлив, чтобы заставить меня так поступить, и не надейтесь!

— И все же он имеет право это требовать, папаша Горемыка, — сказал один из подошедших каменщиков, — не судитесь с ним: вы наверняка проиграете.

— Имеет право! Право отнимать воздух и свет у бедного христианина? Право лишать меня того, что дал всем людям Господь Бог?

— Это еще не все, — продолжал Аттила Батифоль звенящим от возмущения голосом, — это твоя груша? Отлично! Ее ветки свисают над моим участком. Срубить эти ветки! Я собираюсь возвести здесь стену. Я определенно полагаю, что такому голодранцу, как ты, не пристало пользоваться обращенной к тебе стороной этого заграждения, так что не смей забивать в мою стену гвозди, позволять виться на ней вьюнку или упираться в нее ногой, а не то я подам на тебя в суд, запомни это хорошенько! Я буду следить за каждым твоим шагом, соседушка, и, стоит тебе посягнуть на мои права, я разорю тебя и ты лишишься своей хибары, лодки и всего своего барахла!.. Не говори потом, что я тебя не предупреждал. А вы, — продолжал он, обращаясь к каменщикам, — пошевеливайтесь: мне не терпится увидеть возведенным мой дом, чтобы устроить этому человеку то, что я ему обещал. Ну-ка, ну-ка, за работу, а то вы тоже совсем разленились в деревне, я вам покажу, как надо вкалывать! Живо за дело!

Чеканщик удалился, а папаша Горемыка еще некоторое время молча и неподвижно стоял на месте, словно его поразило ударом молнии.

Он и прежде отказывался верить в то, что захватчики отняли у него реку, которую он считал своей, но теперь стало еще хуже. Среди всех бед, какие рыбак усматривал в нашествии парижан в Ла-Варенну, наибольшим злом для него оказалось соседство, о котором он прежде даже не помышлял. Он и не предполагал, что когда-нибудь рядом с его домом может вырасти другой дом и от него потребуют пожертвовать живой изгородью из боярышника, весной так сладко благоухавшей и летом окаймлявшей зеленой рамкой садик, изгородью, населенной веселыми пернатыми певцами, чьи концерты радовали всю округу, в то время как дед с внучкой чинили сети, сидя под сенью деревьев.

Все старые душевные раны Франсуа Гишара открылись и принялись кровоточить; он заплакал и почувствовал такой упадок духа, что решил вернуться домой, а не идти работать.

Юберта, понимавшая, что старому рыбаку сейчас как никогда надо отвлечься от своих мыслей, сумела убедить его отправиться на реку, но, как она ни старалась, распевая самые веселые песни и передразнивая их будущего соседа посредством забавных гримас, ей не удалось хоть немного разгладить морщины на лице деда.

VIII. НАШЕСТВИЕ ВАРВАРОВ

Вскоре г-н Батифоль построил свой дом, и Франсуа Гишара обязали именем закона заделать окно, смотревшее на усадьбу соседа.

Рыбак рвал и метал, злился и бранился, но ему уже приходилось сталкиваться с законниками, и он на собственном опыте убедился, что значит вставать им поперек дороги.

Поэтому он подчинился.

Сначала все смеялись над чеканщиком, который ставил вехи на дорогах, мостил улицы щебнем и устанавливал указатели с их названиями, хотя этим улицам недоставало главного, что их обычно образует, а именно — домов; но вскоре все насмешники переметнулись на сторону пришельца.

Разбег был дан: бараны Панурга мало-помалу сдвинулись с места, и за невероятно короткий промежуток времени пустынное место наполнилось людьми, поля превратились в сады, а кусты сменились изгородями.

Пример Батифоля воодушевил других покупателей земли. Подобно ему, каждый взялся за дело. По мере того как каменные дома росли ввысь и выстраивались вдоль берега Марны, приток горожан увеличивался. Торговый мир Парижа от площади Шатле до заставы Трона пришел в возбуждение; огромное желание всех людей иметь собственный клочок земли, которой каждый из нас — малый или великий — обязан вернуть прах, заимствованный у нее для его сотворения, было использовано так умело, его обещали удовлетворить за такую низкую цену, его выдавали за невинную и столь неразорительную прихоть, что даже самые благоразумные заболели лихорадкой загородной жизни, и многие счастливчики, располагавшие небольшими капиталами, принялись возводить на острове шедевры строительного искусства, не подозревая грядущих разочарований, неминуемых на пути всякого творца.

Один из таких счастливчиков, чувствительный и скромный человек, решил дать приют своей любви под соломенной крышей хижины, взяв за образчик наиболее примитивные строения из тех, что производило такого рода искусство от Эвандра до наших дней; другой, разъездной торговец винами, недавно вернувшийся с Женевского озера — он совершил прогулку в Оберланд ради вящей славы трехпробной водки, — вынес оттуда неистребимую страсть к шале. Эта страсть воплотилась в деревянном доме с зелеными решетчатыми ставнями, резными балконами и с устланной камнем крышей, призванной противостоять горным лавинам. Белые стены, не дававшие вздохнуть саду, который они окружали, были призваны изображать заснеженные луга на склонах Монблана и Юнгфрау. Третий обзавелся итальянской виллой с плоской крышей и балюстрадой, образующей террасу. Наконец, четвертый дошел до того, что построил греческий храм.

Растительность садов нового селения поражала еще большим разнообразием, чем его архитектурный облик, впрочем она была живописной, поскольку трудно опошлить цветы и сделать посмешищем деревья. Так, один из владельцев удовольствовался тем, что украсил цветочную клумбу грядкой шпината и грядкой салата-латука, стыдливо совместив приятное с полезным; другой мужественно занялся на своих двадцати квадратных метрах злаками и, посеяв на них шестьдесят шесть зерен ржи, задумал предоставить в Академию наук доклад о спорынье и головне, которые поражают эту культуру, подобно оспе, поражавшей людей до человеколюбивого открытия Дженнера.

Между тем развитие торговли удостоверило этот новый образ жизни в Ла-Варенне.

Не прошло и полугода, как здесь обосновалось полдюжины виноторговцев; они вступили в соперничество с Матьё-паромщиком и отняли у него исключительное право на утоление жажды публики, право, которым он так долго пользовался.

Отныне люди могли удовлетворить в этих краях и прочие разнообразные желания своих желудков. По воскресеньям с берега пахло жареными отбивными и жареной кровяной колбасой, а напоминающий о восточных ароматах запах кофе, который обжаривали у дверей, разносился по всей округе вместе с потоками воздуха, передвигающимися вверх и вниз по течению Марны.

Затем по соседству с шестью или семью виноторговцами, выдававшими шенвьерское вино за вино из Жуаньи, а полынную водку с улицы Ломбардцев за швейцарский абсент, последовательно обосновались мясник, булочник, бакалейщик и даже одна модистка.

И это еще не все: в то время как равнина превращалась в селение, на побережье возникала пристань: около двух десятков лодок, шлюпок и челноков стояли друг рядом с другом на якоре вдоль берега — там, где старое суденышко папаши Горемыки провело столько лет в одиночестве. Сам этот берег тоже не остался в стороне от повсеместных перемен — его сглаживали, выравнивали и улучшали, где-то оставляли отвесный склон, а где-то делали пологий спуск; оттуда тщательно удаляли заросли камыша с его длинными копьевидными стеблями и тростника, легкие хохолки которого с тихим шелестом покачивались на ветру, кислицу с нарядными пурпурными и изумрудными метелками, а также окопник с широкими листьями и белыми или фиолетовыми колокольчиками — короче говоря, все растения, придающие пейзажу живописный и дикий вид. Отныне порядок стал единственным украшением здешних берегов, и желтоватый цвет обнажившейся на откосах глины постепенно вытеснил зеленый ковер мягкой густой травы, прежде расстилавшийся вдоль реки.