Юрий Брайдер - Гвоздь в башке

• Название: Гвоздь в башке
• Автор: Юрий Брайдер
• Жанр: Научная Фантастика
• Год: 2002
• ISBN: 5-699-00327-4

Олег Наметкин, ставший жертвой терроризма и собственного добросердечия, за мгновение превратился из здорового молодого парня в беспомощного инвалида, навсегда прикованного к постели. Однако в качестве компенсации за мучения он приобрел удивительный дар: теперь его душа может, покидая на время бренную оболочку, путешествовать по ментальному и временному пространству. Но игры со Временем очень опасны: одна из вылазок «душеходца» Наметкина в глубокое прошлое заканчивается катастрофическими последствиями для всего человечества…

---

— Ага.

— За что?

— За дело.

— За какое?

— Кабы я знал! Но он-то свою вину чуял. Поэтому сначала и не сопротивлялся. Только под конец опомнился. Но поздно было. Пуля в виске. Умереть, умереть, умереть…

Тэк— с, -Михаил Давыдович выпрямился. — Похоже, долечиваться ты будешь в психушке. А пока поспи еще. Нюра, сделай соответствующий укольчик. И глаз с него не спускай.

В тот же день, но уже ближе к вечеру, меня посетил толстяк-психиатр, на этот раз соизволивший представиться. Звался он простецки — Иван Сидорович, а вот фамилию имел забавную — Котяра. Не Кот, не Котик, не Котов, а именно Котяра.

Перечисление всех его ученых степеней, титулов и званий заняло бы слишком много места. Скажу только, что докторскую диссертацию Иван Сидорович Котяра защитил еще в те времена, когда я под стол пешком ходил.

— Я закурю, с вашего позволения, — сказал он первым делом.

— Пожалуйста, — я постарался изобразить радушного хозяина. — Закуривайте, располагайтесь, чувствуйте себя как дома. Можете даже галоши снять.

— Как я понимаю, мысль о самоубийстве вас не оставляет, — не обращая внимания на мои шуточки, поинтересовался он.

— Есть такое, — признался я.

— И говорят, что под эту марку вы кого-то уже застрелили? — курил он тоже по-простецки, стряхивая пепел в кулек из газетной бумаги.

— Так то во сне!

— Ничего себе сон у вас. С полным прекращением мозговой деятельности. Честно скажу, что с подобным явлением я сталкиваюсь впервые.

— Сон у меня обыкновенный, как у всех. Вы лучше свои приборчики отрегулируйте, чтобы у них стрелки не зашкаливали.

— Поучи, поучи меня, старика… А не то я за тридцать лет практики в своем деле так ничего и не понял…

— Вот вы сразу и обиделись, — печально вздохнул я.

— Нисколечки, — он едва заметно улыбнулся (улыбаться заметно ему не позволял добрый слой подкожного жира), — это хирурги на своих пациентов могут обижаться. Или венерологи. Но только не психиатры. Как можно обижаться на шизофреников или маньяков?

— А я по вашей классификации кто буду?

— Пока только неврастеник… Но вы бы лучше про свой знаменитый сон рассказали.

А почему бы и нет, подумал я. Сон-то действительно странный. Чертовщиной какой-то попахивает. Вот пусть этот Котяра и разбирается. Как-никак доктор медицинских наук. Светило. На разных там психоанализах собаку съел.

И я как можно более подробно пересказал все, что приснилось мне прошлой ночью. Упомянул и про чужую постель, в которой я оказался на пару с любвеобильной женщиной, и про свое скверное самочувствие, и про дом номер десять по улице Солнечной, и про странный разговор в ночи, и про приставленный к виску пистолет, и про случившееся в последний момент раздвоение личности.

Умолчал я только про свои опыты, связанные с выработкой психологической установки на самоубийство.

— Забавно, — сказал Иван Сидорович, дослушав мою исповедь до конца. — Весьма забавно. Так говорите, вы во сне и запахи ощущали?

— Ощущал.

— А сейчас? — он помахал перед моим носом дымящейся сигаретой.

— А сейчас ничего.

— И половое удовлетворение испытывали?

— Как вам сказать… — я замялся. — К тому времени уже все закончилось. Осталось за пределами сна… Ну, короче, вы меня понимаете.

— Если я не ослышался, сначала вам казалось, что вы в той истории — главное действующее лицо. Так?

— Так.

— Но потом возникло подозрение, что здесь вы не один? — н постучал пальцем по своей башке, очень напоминавшей приплюснутый с полюсов рельефный глобус, на котором из розового океана лоснящейся кожи торчали лесистые острова бровей, архипелаги мелких бородавок и обширные континенты губ и носа.

— Примерно… Хотя сон есть сон. Как его объяснить? Все так смутно…

— У вас как раз и не смутно! — возразил он. — Сколько деталей. Да еще каких! А ведь обычно они выветриваются из головы сразу после пробуждения.

— У нормальных людей они выветриваются, — произнес я многозначительно. — А у меня гвоздь в мозгах застрял. Возможно, он сновидения к себе магнитом притягивает.

— Возможно, возможно, — задумчиво повторил Иван Сидорович. — Сон, знаете ли, явление весьма загадочное. Относительно его природы существует множество гипотез. Но истина пока не установлена.

— Кто же вам мешает ее установить? Действуйте. Нобелевку получите.

— Совет дельный. Вот если бы вы мне еще и помогли… — Трудно было понять, шутит он или говорит серьезно.

— Много вам проку от калеки.

— Не скажите… Так, значит, на этой Солнечной улице вы прежде никогда не бывали?

— Даже не знаю, где это.

— Тогда на сегодня, пожалуй, и хватит, — прежде чем встать, он уперся руками в колени. — Я тут распорядился телевизор в вашу палату поставить. Если хотите, медсестра книжки почитает. Вы какие больше любите? Поэзию?

— Нет, эссеистику. Что-нибудь из Карлейля или Монтеня… А за что такая честь?

— Потом узнаете… Время у нас еще будет. А мысли о самоубийстве советую из головы выбросить. Теперь я сам буду вами заниматься. Если на ноги и не поставлю, то к активной жизни обязательно верну. Президент Рузвельт полжизни в инвалидном кресле провел, зато, неслыханное дело, на четыре срока подряд избирался. Главное, не падать духом.

— И за чей же счет, интересно, я буду существовать? — Фраза братца о центнере мотыля, необходимого на мое содержание, не шла из головы. — За ваш?

Пока за счет науки, — ответил Иван Сидорович. — А впоследствии, в чем я почти уверен, вы и сам научитесь зарабатывать.

Едва только дверь за психиатром Котярой закрылась, как ко мне заявилась медсестра Нюра.

— Что этот бегемот хотел от тебя? — осведомилась она тоном ревнивой жены.

— Сказал, чтобы все вы ублажали меня. Телевизор сюда поставили. Книжки читали.

— Про эти новости я уже знаю. А что еще?

— А еще медсестры должны беспрекословно исполнять все мои пожелания. Ну-ка быстренько изобрази стриптиз!

— Я не против. Только за белье стыдно. Вторые сутки без смены. Взмокла вся, как сучка.

— Это меняет дело, — сразу согласился я, тем более что великовозрастная Нюра не привлекала меня ни в одетом, ни в голом виде.

— Я вот что хочу тебе сказать, — она подошла поближе. — Ты, Олежек, с этим бегемотом не связывайся. Он не лечить тебя будет, а опыты над тобой ставить. Как над морской свинкой.

— С чего ты это взяла?

— С того! Лечат врачи. Ординаторы. А он, заметь, профессор. У него амбиций выше нашей крыши. Болезнь Альцгеймера есть. Болезнь Боткина есть. А болезни Котяры нет. Вот он и мечется по клиникам, отыскивая для себя какой-нибудь уникальный случай. А потом раскручивать его будет. Не ты первый, не ты последний.

— Так я, значит, уникальный случай?

— Ему виднее.

— Вот подвезло так подвезло! Гвоздь из моей башки потом, наверное, в музее выставят. Вместе с дырявой черепушкой.

— Не заводись, Олежек. Большая просьба у меня к тебе будет. Пусть этот разговор останется между нами.

— Обещаю. Но любезность за любезность. Не коли мне сегодня на ночь снотворное. Я и так усну. Естественным образом.

Ладно, — согласилась она. — Только смотри у меня, без фокусов…

Свое решение я менять не собирался. Тем более что это было никакое не решение, а принципиальная жизненная (вернее, антижизненная) позиция. Такими вещами не шутят.

А главное, я уже почти дозрел до такой кондиции, когда поступок, прежде абсолютно неприемлемый, кажется единственно возможным. Вчера ночью я уже почти добился своего, да силенок не хватило. Зато сегодня, чувствую, все должно решиться раз и навсегда.

Что касается лукавых посулов Котяры, то меня они ничуть не заинтересовали. Я не хочу быть обузой для семьи, но и в подопытного кролика превращаться не собираюсь. Нашли дурачка! Если этим нехристям одного гвоздя мало покажется, они мне и второй в голову забьют. Им ведь наука превыше всего.

А самое смешное то, что он хотел меня купить телевизором. Как будто бы мне интересно смотреть, как другие гоняют мяч, рубятся на мечах и огуливают барышень. Это то же самое, что голодного дразнить видом самой аппетитной снеди. Вот был бы специальный канал для инвалидов — тогда другое дело.

Нюра, убавив свет до минимума, удалилась к себе на пост. Клиника затихла, только в корпусе напротив орали роженицы да возле подъезда приемного отделения то и дело хлопали дверцы машин «Скорой помощи».

Я расслабил все мышцы, еще пребывавшие под моим контролем, и постарался отрешиться от суеты, которой за сегодняшний день хватало с лихвой. Все тленное, сиюминутное, суетное уходило из меня, уступало место пустоте, в которой мерно — в такт ударам сердца — звучало сакраментальное: «Умереть, умереть, умереть… уйти, уйти, уйти…»

Сначала я утратил ощущение времени, а потом — ощущение своего тела. Казалось, еще чуть-чуть — и последняя ниточка, связывающая меня с этим миром — мое деформированное гвоздем сознание, — навсегда оборвется.