Елена Арсеньева - Берег очарованный (Елизавета Кузьмина-Караваева, мать Мария)

• Название: Берег очарованный (Елизавета Кузьмина-Караваева, мать Мария)
• Автор: Елена Арсеньева
• Жанр: Исторические любовные романы
• Год: 2005
• ISBN: 5-699-09962-X

Даже лишившись родины, общества близких людей и привычного окружения, женщина остается женщиной. Потому что любовь продолжает согревать ее сердце. Именно благодаря этому прекрасному чувству русские изгнанницы смогли выжить на чужбине, взвалив на себя все тяготы и сложности эмиграции, — ведь зачастую в таких ситуациях многие мужчины оказывались «слабым полом»… Восхитительная балерина Тамара Карсавина, прекрасная и несгибаемая княжна Мария Васильчикова — об их стойкости, мужестве и невероятной женственности читайте в исторических новеллах Елены Арсеньевой…

---

Елена Арсеньева Берег очарованный (Елизавета Кузьмина-Караваева, мать Мария)

В середине лета 1942 года к русскому эмигранту Александру Угримову (он жил в провинциальном французском городке Дурдане и работал техническим директором на кооперативной мельнице) приехала посетительница, с которой он был связан общими делами. Чтобы добраться до квартиры Угримова, ей надо было войти в ворота и пройти весь двор. Угримов уже ждал ее и смотрел в окно, как она идет. У него мелькнула мысль: «Что-то подумают рабочие?!» — так необычен был ее облик.

Да, рабочие, грузившие на машины мешки с мукой, не могли удержаться, чтобы не проследить за ней взглядом. Монахиня! Это было «явление», которого они никогда не видели, что-то совсем особенное, ибо католические монахини разных орденов (монастырей) совершенно не похожи ни по одежде, ни по облику, ни по манере себя держать на православную монахиню вообще, а в особенности на такую, какой была эта. У нее было круглое приветливое лицо с очень темными глазами. Высокая, полноватая, сильная, она шла широким, стремительным шагом, прямо глядя перед собой через круглые очки в простой оправе — «нянькины очки», как сказала потом жена Угримова.

Монахиня осталась у Учримовых обедать и уехала с вечерним поездом. От этой встречи у них осталось ощущение чего-то светлого, легкого, чувство полного взаимного доверия.

Мало сказать, что гостья была бодра и оживленна. Угримов запомнил ее улыбающейся, так сказать, духовно радующейся, как это может быть у человека, нашедшего настоящий путь в жизни.

На следующий день после разнарядки на утренней смене в выбойном цехе, как обычно, рабочие обменивались новостями обо всех событиях, происходивших на мельнице, во Франции и во всем мире. На этих «летучих собраниях» обсуждались и проблемы войны, политики и прочего. Не обошлось без насмешливых замечаний в адрес вчерашней посетительницы. Угримов объяснил рабочим (с которыми был в очень хороших, простых отношениях), что это русская монахиня, но при этом заметил, что это объяснение никого не удовлетворило: очевидно, скептические французы имели уже свое мнение… Наконец старик Куапель, сплюнув табачную жвачку, заявил: «Говорите мне все, что хотите, но я никогда не поверю, что это — женщина: я хорошо видел большие мужские ботинки, высовывавшиеся из-под сутаны». И в знак того, что он не дурак и не желает больше разговаривать на эту тему, упрямый старик закатал себе за щеку новую порцию самосада.

— Это — женщина, — усмехнулся Угримов. — Ее зовут мать Мария.

Больше он ничего не сказал. Не обмолвился ни словом, зачем к нему приезжала эта необычная женщина. А ей нужно было переговорить с Угримовым о доставке в больших размерах, чем раньше, продуктов для питания всех тех людей, о которых она заботилась и которых скрывала от преследования немцев.

В феврале 1908 года девушка в финской шапочке с опущенными ушами, сунув руки в карманы шубки и зябко ежась, бродила туда-сюда по Невскому проспекту, стараясь, впрочем, далеко не удаляться от дома 41 по улице Галерной. В этом доме ее интересовала квартира под номером четыре. Она уже побывала здесь дважды, но никак не могла застать дома того человека, которого так хотела увидеть. Наконец решила вернуться и ждать его прихода.

Прислуга провела ее в гостиную, но девушка — кстати, ее звали Лиза — любопытным и очень приметливым взглядом прошмыгнула по сторонам и успела разглядеть некоторые подробности квартиры, которые ее удивили. В кабинете вещей немного, порядок образцовый. На письменном столе почти ничего не стоит. В маленькой комнате почему-то огромный портрет Менделеева. Что он, химик, что ли? А как же стихи?..

Девушке по имени Лиза было чуть больше пятнадцати лет, и она почти ничего не знала о человеке, к которому пришла. Например, она не знала, что Дмитрий Менделеев — отец его жены. Она знала только, что самого его зовут Александр Блок, что его стихи затуманили ей голову и он не просто взял в плен ее сердце, но полностью подчинил себе все ее существо. С этой иссушающей мукой, которую Лиза сразу, без колебаний, безошибочно назвала любовью, она не могла примириться. И вот — пришла признаться тому, кого любила с первой встречи, с первой минуты этой встречи.

А ведь любимый даже не подозревал о ее существовании. И она собиралась так много рассказать ему о себе…

Например, о том, что она родилась в Риге 8 декабря 1891 года. И день ее рождения чуть не стал днем смерти. Малышку удалось спасти, но ей сделали серьезную операцию. Через несколько дней, во время крещения, Лиза захлебнулась в купели, и ее второй раз вернули к жизни.

Впрочем, в Анапе, маленьком городке у Черного моря, она чувствовала себя великолепно. Но каждую зиму они всем семейством ездили в Петербург на один-два месяца гостить к бабушке, Елизавете Александровне Яфимович.

После вольной и простой жизни дома бабушкина квартира казалась каким-то совсем другим, сказочным миром. Она была огромная, в четырнадцать комнат, на Литейном проспекте, 57. На полу лежали ковры, не снимавшиеся восемнадцать лет. В гостиной мебель была резная, работы Лизерэ. В каждой комнате стояло несколько часов. Во время боя вся квартира наполнялась своеобразной музыкой: низкий и медленный гул столетних часов переливался и обгонялся серебристым звоном севрских, потом начинали бить часы с башенным боем, потом вообще нельзя уже было разобрать, сколько и какие часы бьют.

Сама бабушка была человеком, надолго пережившим свое время. Она часто говорила: «Люблю я вас всех, друзья мои, и все же вы мне чужие. Близкие все давно в могилах». Восемнадцати лет бабушка стала фрейлиной великой княгини Елены Павловны и любила рассказывать о том, как Николай II велел всем фрейлинам большого двора учиться у нее делать реверансы, приседая очень низко и не сгибая головы. Может быть, это звучит забавно, однако Лиза именно от бабушки от первой узнала основные принципы равенства и демократизма. Старая дама утверждала, что настоящий аристократ должен быть равен в отношениях со всеми. Только parvenu, выскочка, будет делать разницу в своих отношениях между знатными и незнатными!

Среди ближайших друзей бабушки был Константин Петрович Победоносцев, обер-прокурор Синода. Он страстно любил детей. Вообще всяческих детей — знатных и незнатных, любых национальностей, мальчиков и девочек, — вне всяких отношений к их родителям. А дети платили ему настоящим обожанием. Лиза очень любила его и считала своим самым настоящим другом.

Лиза ездила к нему в гости. Бабушка ее сопровождала, однако сама проводила время с женой Победоносцева, а Лиза пила чай с хозяином дома. Однажды он пригласил ее в свой деловой кабинет. Там было много народу. Огромная и толстая монашенка, архиерей, важные чиновники и генералы. Лиза не помнила, какие вопросы они ей задавали и что она отвечала, но все время у нее было сознание: она тут со своим ДРУГОМ, и все это понимают, и это вполне естественно, что уже немолодой Победоносцев — ее друг.

Когда Лиза приезжала Петербург, бабушка в тот же день писала Победоносцеву: «Любезнейший Константин Петрович. Приехала Лизонька!» А на следующее утро он появлялся с книгами и игрушками, улыбался ласково, расспрашивал о ее делах, рассказывал о себе.

В минуты всяческих детских неприятностей и огорчений Лиза садилась писать Константину Петровичу, и ее письма к нему были самым искренним изложением детской философии. Победоносцев быстро и аккуратно отвечал. Лиза помнила, как знакомые удивлялись всегда: зачем нужна Победоносцеву эта переписка с маленькой девочкой? У Лизы на это был точный ответ: «Потому что мы друзья!»

Когда в 1905 году вспыхнула революция, Лиза восприняла ее как нечто, направленное против самого Победоносцева! И как ни странно, из всей семьи поначалу именно она наиболее нетерпимо отнеслась к революции.

К весне 1906 года началась реакция, Лиза не понимала, что происходит, и решила выяснить все свои сомнения у самого Победоносцева. С каким волнением она шла к нему!

— Константин Петрович, мне надо поговорить с вами серьезно, наедине.

Он не удивился, повел девочку в свой кабинет:

— В чем дело?

Как объяснить ему, в чем дело? Надо одним словом все сказать и в одном слове получить ответ на все. Лиза сидела против него в глубоком кресле. Он пристально и ласково смотрел на нее сквозь свои большие очки.

— Константин Петрович, что есть истина? — сформулировала наконец Лиза свой вопрос.

Победоносцев понял, что творится у нее в душе. Усмехнулся и ответил ровным голосом:

— Милый мой друг Лизонька! Истина в любви, конечно. Но многие думают, что истина в любви к дальнему. Любовь к дальнему — не любовь. Если бы каждый любил своего ближнего, настоящего ближнего, находящегося действительно около него, то любовь к дальнему не была бы нужна. Так и в делах: дальние и большие дела — не дела вовсе. А настоящие дела — ближние, малые, незаметные. Подвиг всегда незаметен. Подвиг не в позе, а в самопожертвовании, в скромности…