Чабуа Амираджиби - Дата Туташхиа. Книга 4

• Название: Дата Туташхиа. Книга 4
• Автор: Чабуа Амираджиби
• Издательство: Известия
• Жанр: Историческая проза
• Год: 1979

В романе известного грузинского писателя Ч.Амирэджиби на широком фоне жизни Грузии конца XIX–начала XX вв. рисуется образ человека, не мирящегося с нравственными позициями общества, отошедшего от него, ведущего поиски в нравственной сфере. Сюжет романа построен на острых ситуациях.

---

– Он очень пристально поглядел на меня, но мне кажется, не понял, я это или кто-то другой.

– С тех пор прошло сколько времени,– рассмеялся Иалканидзе.– В тюрьме у тебя была борода, а бритого поди узнай тебя. Да и темень какая... Сколько времени вы провели тогда вместе?

– Дня два, от силы – три. Арестанты распознали, что он за птица, начальство перепугалось, что его пришьют, и забрали куда-то... Бикентий... я привел коня!..

– Ты что говоришь? Значит, ты узнал, кто он, тот человек? Да говори, ради бога...

Туташхиа долго набивал трубку.

– Мне верные люди сказали, но и других надо спросить... тогда уже совсем поверю. Я сейчас дорогой повидаюсь с одним... проверю... – Туташхиа взглянул на Иалканидзе и, увидев, в каком тяжелом он напряжении, сказал: – А человек этот – мой двоюродный брат Мушни Зарандиа.

– Я так и думал, Дата, да не набрался духу сказать тебе... Двоюродный брат!

Сильнее подул ветер, и похолодало. Они долго молчали, пока Иалканидзе не продрог.

– Может, пойдем?

Они забрали стулья и закрыли за собой дверь. Туташхиа взял со стола газету, взглянул на число, проглядел заголовки и принялся читать.

– Я открою дверь, здесь душно,– и духанщик распахнул дверь, ведущую в зал.

В духане было два этажа. Первый этаж был отведен под обеденный зал, кухню и всякие службы. На втором этаже размещались жилые комнаты: по три с каждой стороны вдоль фасада и по две – на торцах. Все комнаты выходили на узкий внутренний балкон, который галереей обвивал весь зал изнутри. С каждой стороны в зал сбегало с балкона по лестнице. Из распахнутой двери был виден сейчас почти весь балкон и часть обеденного зала внизу. Зал был освещен огромной керосиновой лампой, спускавшейся с потолка. Если посетители хотели, можно было зажечь маленькие лампы, развешанные по стенам, над столами.

– Это тот самый Квалтава, который погубил семью духанщика из Чаладиди?.. А потом ты встретил сына духанщика в Тифлисе? Этот?

– Да, он самый. Сколько же теперь лет этому Квалтава? Всю жизнь он только и делает, что обдирает и грабит, почти вся добыча остается ему одному, а какова доля его товарищей, я тебе сказал. Куда ему столько денег? Хотел бы я знать, зачем ему столько? Где-нибудь его да пристрелят, и прахом пойдут все эти грабежи, убийства и сколоченное на крови богатство. Чего-то я здесь не пойму.

Туташхиа снова взялся за газету, а Иалканидзе принялся ходить взад и вперед, что-то обмозговывая и прикидывая. Наконец, видно что-то придумав, присел к столу и сказал:

– Не хотел я тебя тревожить... здесь, может статься, шуметь начнут...

– Пусть шумят, раз тебе так нужно,– сказал Туташхиа, не отрывая глаз от газеты.

– Нужно.

Абраг придвинул к себе хурджин и снова ушел в чтение. Из комнаты напротив вышли двое в великолепных чохах, украшенных драгоценными поясами и кинжалами. У каждого – маузер.

– Не узнал? – спросил Иалканидзе, когда гости спустились вниз.

– Узнал. Этот негодяй сильно сдал. Второй – Дата Чочиа. Отгрохал пятнадцать лет каторги и, вернувшись, вроде бы взялся за ум. Но вижу, набрел наконец на ту смертную дорожку, что ему суждена. Он и до каторги живую душу во много не ставил, а уж сейчас за двугривенный любую голову принесет. Когда они пришли?

– Сегодня, после полудня. Держатся так, будто все грехи, что на них висят, бабьими языками понавешаны, а если кто и гонится за ними, так чтоб догнать и спасибо сказать. Как их зовут, Астион уже разнюхал, теперь – уши торчком – фамилии хочет поймать.

– В молодости я был знаком с Чочиа. Мы с ним почти ровесники.

Завидев Астиона, приближающегося к гостям, Иалканидзе поднялся:

– Погляжу-ка, что там делается, и вернусь.

Бикентий спустился в кухню и наказал повару Закарии, как ему, Закарии, отвечать, когда Бикентий заговорит с ним при Астионе. Повар не сразу понял, чего от него хотят, а потом заучил свою роль, трижды повторил хозяину, и успокоенный Бикентий отправился в зал. Он подошел к гостям и, пожелав им доброго здравия, спросил, что подать на ужин. Прихватив с собой Астиона, вернулся в кухню.

– Давай поднос, Астион,– приказал он, подходя к плите, снимая крышки с котлов, пробуя и нюхая.

Закариа возился в углу, но, увидев хозяина, ополоснул руки и подошел.

– Что господа заказать изволили?

Иалканидзе сказал и, когда вернулся Астион с подносом, спросил повара:

– Тот, что лицом сюда сидит,– Дата Туташхиа?

– А черт его знает, как он там сел, мне отсюда не видать,– ответил бестолковый повар, которому ведено было сказать: «Подвинься чуток, дай гляну!»

Астион замер, и замер поднос в его руках. Иалканидзе краем глаза поймал это, но виду не подал, что хоть что-то заметил.

– Дата Туташхиа – тот, что бритый, а Бодго Квалтава – с козлиной бороденкой.

– Хотел бы я знать, как это они до сих пор на воле гуляют?

Астнон уже пришел в себя и расставлял на подносе тарелки с ужином.

– Прислуживай, чтоб комар носу не подточил. Охота мне с ними связываться... Астион, займись вином. Из маленькой бочки набери александреули. А ужин Закариа понесет. И давайте побыстрей!

Мысли Астиона, видно, метались как в лихорадке. Чтобы взять яд, надо выскочить из духана, да незаметно, да еще успеть бросить яду в вино, а тут хозяин – на тебе – сам все устроил. Он схватил два узкогорлых кувшина и бросился вон из кухни с ловкостью и быстротой самого расторопного слуги.

Иалканидзе переждал, пока Астион успеет сбегать к себе, забежать за вином и вернуться в зал, и сказал Закарии:

– Бери поднос и ступай. Остальное возьмешь из буфета.

– Бикентий! – Повар запнулся на секунду, но любопытство, видно, взяло верх, и он не удержался: – Богом заклинаю, это правда Дата Туташхиа?

Иалканидзе лишь покосился на него и, выйдя из кухни, отправился наверх.

– Похоже, не миновать войны,– сказал Туташхиа, откладывая газету и располагаясь на тахте.

Иалканидзе застыл у окна, вглядываясь в темноту.

– На тебе лица нет, дорогой мой,– сказал Туташхна,– ты встретил меня этим Тугушевым «ти-ту», а теперь, боюсь, мне самому придется тебя откачивать.

– Ти-ту,– покорно согласился духанщик.

Не удивление и не испуг заставили Бикептия просвистеть это «ти-ту», когда на пороге его жилья возник Туташхиа, который всегда тащил за собой опасность. Просто у Бикентия была такая память – он запоминал людей через смешное. Па этот раз он вспомнил Тугуши, сидевшего вместе с ним и Датой. В ту пору Бикентий был в тюрьме фельдшером, и однажды, когда они болтали с Туташхиа, к нему пришел Тугуши с жалобой на зубную боль. В зубном деле Бикентий ничего не смыслил, и инструмента у него, конечно, никакого не было. Он сунул больному пилюлю, чтобы унять боль, по бедняга вскоре опять вернулся – боль не утихала. Он дал еще одну пилюлю, но тот опять пришел и приходил через каждые десять минут, стеная и заклиная выдрать проклятый зуб. У Бикентия были только старые, затупившиеся кусачки, и он сопил их под нос бедняге, объясняя, что щипцами этими не схватишь обломок зуба, от которого остались лишь корни. Но Тугуши стоял па своем. Деваться некуда – Иалканидзе усадил Тугуши на табурет, вытер щипцы о фартук и велел Туташхиа крепко держать пациента за голову, чтобы не дергался. Больной открыл рот. Туташхиа одной рукой зажал его голову, другой прижал руки к груди. Когда Иалканидзе ухватился наконец за сломанный зуб и попытался расшатать корень, Тугуши дернулся, и щипцы соскочили.

– Крепче держи, кому сказано!

– Держу, куда крепче! Ты что, хочешь, чтоб я его раздавил?

Туташхиа, схватившись за виски Тугуши, так стиснул его голову, что Тугуши показалось, что череп у него лопнет сейчас, как орех. Он трясся и дергался, а зуб ни с места.

– Да что ты там ковыряешься?.. Он же богу душу сейчас отдаст! – разозлился Туташхиа.

– А тебе-то что, не у тебя болит! Он, сволочь такая, к десне прирос, никак не сдвинешь. Ты его, сукина сына, держи! Не отпускай! И щипцы ни к черту, будь они прокляты! – Иалканидзе сплюнул и продолжал операцию.

Тугуши не вынес боли от этих двойных тисков и схватил Иалканидзе за руку. Как раз в эту минуту корень подался, но щипцы от толчка соскользнули, и больной, почувствовав, что его отпустили, завопил не своим голосом:

– Ти-тууу!!!

Иалканидзе не успел извергнуть третью очередь отборных проклятий, как Туташхиа побледнел и ему стало дурно. Почувствовав свободу, Тугуши бросился вон из комнаты, а Туташхиа плюхнулся на его стул.

– Тоже мне разбойник, абраг, гроза Кавказа,– потешался Иалканидзе. – Да ты и курицы не зарежешь! – хлопотал он, приводя приятеля в чувство.

С тех пор прошло уже много лет, но Туташхиа любил вспоминать эту историю и рассказывал ее всегда обстоятельно, ценя в ней подробности. А Иалканидзе все молчал, ожидая возвращения Астиона.

– Ты помнишь, какой носище был у Тугуши?! – не отставал Дата.

Иалканидзе быстро отошел от окна – хлопнула дверь, ведущая в подвал.