Джудит Айвори - Искусство соблазна

• Название: Искусство соблазна
• Автор: Джудит Айвори
• Жанр: Исторические любовные романы
• Год: 2004

Стюарт Эйсгарт, виконт Монт-Виляр, не мог и вообразить, что скромная хозяйка маленькой фермы, золотоволосая Эмма Хотчкис, которую он твердо решил сделать своей новой любовницей, в действительности — решительная и опасная женщина, способная на равных противостоять любому мужчине.

Страсть выступает против страсти, искусство соблазна — против ума и хитрости...

Так кто же обольститель?

Кто победит, кто проиграет?

И как быть, если в игру вступает любовь?..

---

Он сложил руки на груди и, глядя на нее сверху вниз, ждал продолжения. Ждал, что она скажет что-нибудь, что превращало бы ее комплимент в нечто менее приятное. Но так и не дождался, и это сильно его удивило. Видимо, она сказала то, что думала.

Она и представить не могла, как приятно его поразила. С чего бы вдруг ей любить тот недостаток, который другие с трудом переносят... Он сперва улыбнулся, потом быстро спохватился — не хотел выглядеть глупо — и сделал серьезное лицо.

— Вы много путешествовали.

— Да, это так. — Он взглянул на стену с фотографиями.

— Их у него было очень много. Он снимал на Востоке, на Ближнем Востоке и в Аравии. Он указал на другой снимок, с деревьями в снегу, со скамьями со снежными шапками и со зданием в неоклассическом стиле, с массивными многочисленными колоннами. То был Казанский собор как раз после снегопада. — Это Россия, — с удовольствием сообщил он. — Высший свет зимой съезжается в Москву, но только не я — я люблю Петербург, особенно когда царь и его двор покидают город. — Он улыбнулся своим мыслям. — Мне нравились яркие морозные дни. Не могу представить ничего более спокойного, умиротворяющего, чем солнечный зимний пейзаж, и в то же время ничто так не веселит душу, как прогулка по сугробам по колено высотой, когда кажется, что весь мир принадлежит только тебе.

Эмма посмотрела на него так, словно понимала, о чем он говорит.

— Петербург — это столица России, да? — несмело переспросила она. — Она далеко на севере? Там гораздо холоднее, чем у нас?

— Да, все верно. Петербург расположен на берегу Финского залива, Дания гораздо южнее. А севернее столицы России только тундра. Там, кстати, я тоже бывал.

— Тундра, — повторила она, и по ее лицу было видно, что она совершенно не представляет, что это такое.

Он слегка улыбнулся и отвел глаза. Он понял, что окончательно ее запутал.

— Я заставляю вас скучать.

— Нет, — быстро ответила она, — вовсе нет. — Она прогнулась в спине, потом изогнулась, чтобы подтянуть к плечам одеяло, и все это время продолжала разглядывать фотографии. — Я не могу представить, что живу где-то в другом месте, — сказала она. — Мне нравится слушать об этих местах.

— Берегитесь, я вас замучаю рассказами, — со смехом сказал он, но на самом деле ему был очень приятен ее интерес. — Тундра — это такая ледяная равнина, покрытая снегом. Земля раскисла бы от дождя и ручьев, которые там текут в изобилии, если бы не холод, который проморозил ее бог знает до какой глубины. Лед твердый, как земля под ногами. И кругом одна белая гладь, куда ни взглянешь.

Она пристально смотрела на него, и, как он понял, на уме у нее была не тундра, а тот, кто про нее рассказывал.

— Почему? — спросила она. — Почему эти места привлекали... привлекают вас?

— Потому что они не английские, — немедленно ответил он. И состроил гримасу. — Они и не европейские, хотя Петербург представляет собой приятный компромисс. Они другие. Я думаю, моя любовь к другим местам как-то связана с желанием держаться как можно дальше от моего отца и от той ответственности, которая была бы с этим связана. — Он презрительно хмыкнул. — Полагаю, эта любовь или страх ответственности завели меня слишком далеко. Я охотился на медведя в горах Кавказа — весьма далеко от моего петербургского жилья, когда весть о смерти отца достигла моего дома. Старому черту было всего пятьдесят семь. Я, честно говоря, думал, что такой мерзкий человек, как Донован Эйсгарт, проживет лет до ста, к такому и смерть не захочет близко подходить.

Лицо ее ничего не выражало. Она не собиралась обсуждать с ним эту тему, не хотела никак касаться в разговоре его отца.

Он все же решил уточнить:

— Мой отец застрелился.

— Да. — Она кивнула. — Я, кажется, вспомнила — читала об этом в газете. Я вам сочувствую.

— Не надо. Он всем нам сделал одолжение.

Она нахмурилась — взгляд сочувствия, обращенный к человеку, который презирал своего отца.

Хотя если бы она понимала, то припасла бы этот взгляд для человека, который своего отца не презирал.

— Он был ужасным человеком.

«Ужасный» тоже не подходило под определение Донована Эйсгарта. Слишком мягкое определение. Стюарт боялся, как бы очередной всплеск откровенности не вызвал в ней нового приступа страха — он был сыном своего отца, и его кровь текла у него в жилах.

— Ну, — сказал он, повернувшись к столу, — мои откровения существенно укоротили вашу ложку. — Он запомнил ту шотландскую поговорку, смысл которой она объяснила ему в первую ночь пребывания в его доме.

Вначале она не поняла, а когда до нее дошло, она рассмеялась — звонко, весело, словно колокольчики зазвенели.

Этот звук выбивал почву у него из-под ног, и то, как она сегодня выглядела, тем более. Или она становилась все красивее день ото дня? Такое возможно? Господи, сегодня она была необыкновенно хороша — раскованная, менее зажатая, чем обычно.

— Ну, — сказала она, — спасибо вам за краткую кругосветку. Мне очень понравились ваши фотографии.

Ему не хотелось с ней расставаться, особенно сейчас, когда атмосфера общения оказалась столь необычно приятной. Но именно расставания она и добивалась.

Бой часов заставил обоих вздрогнуть. Половина четвертого. Этот бой послужил горьким напоминанием того, что происходило здесь в первую ночь. Он помнил и ее страх, и ее слезы, и свое в этом участие. Эта женщина обладала невиданным запасом жизненной прочности, и посему он отказал ей в праве на слабость, на ранимость. Теперь он, наверное, не допустил бы той ошибки. Он рассеянно взял в руки колоду, и тут его осенило.

— Сыграем в карты, — предложил он, — раз никто из нас не может уснуть.

Он поднял бровь: бросил вызов женщине, которая в картах разбиралась — по крайней мере умела сдавать и мошенничать, как заправский шулер.

— Покер? — спросил он. — Тянем три карты, ничего особенного. Мы можем сыграть, — он вытащил из стола кости, — на что-нибудь. Приз победителю. Так, чтобы игра была интереснее.

Она слегка растерялась, но карты и кости притягивали к себе. Он увидел, как блеснули ее глаза. Она решила, что сможет его обыграть.

— На что бы вы хотели сыграть? — спросила она.

— Если я выиграю, я привяжу вас к стулу. — Он сделал страшные глаза. Она должна понять, что это всего лишь шутка.

— О, прошу вас!

— Нет, в самом деле!

Она засмеялась.

Он, продолжая улыбаться, дугой изогнул брови. Он чувствовал себя победителем.

— О, подождите. Вам понравилась эта идея. Ладно. Я передумал. Если вы выиграете, мне придется привязать вас к стулу. — Он засмеялся, довольный собой.

— Перестаньте. — Она тряхнула головой, хотя улыбка ее исчезла не совсем. Она играла у нее в глазах, в уголках губ.

— На пять минут, — сказал он. — В течение которых я могу делать все, что захочу.

Она посмотрела на него так, как учитель смотрит на расшалившегося ученика. Со взрослым снисхождением к неразумному ребенку.

— Вы знаете, что я этого не допущу. Чего вы на самом деле хотите?

Эмме было тепло и уютно во всех смыслах. Она даже чувствовала в себе силы в непринужденном тоне обсуждать обстоятельства их знакомства, даже шутить по этому поводу. И впервые она практически не чувствовала смущения. На самом деле все это казалось ей забавным, смешным. Кто мог бы такое придумать? Если бы она попыталась объяснить кому-то в Хейуард-он-Эймсе, что происходило в течение тех двух памятных минут на стуле, никто бы ей не поверил. Это вообще казалось невероятным. И тем не менее они оба знали и понимали, что именно там произошло. Они оба оказались на грани сумасшествия. И эти общие ощущения, казалось, принимали странные формы.

— Я только что сказал вам, чего я на самом деле хочу, — настаивал на своем Стюарт.

Она поморщилась.

— Вы такой странный.

— Это вы мне все время говорите. — Он вытянул ноги, — удобно расположившись в кресле за

столом. Он нисколько не выглядел задетым или обиженным. — Может, я и странный, а может, и нет, — сказал он, раскинув руки и пожав плечами.

Она следила за ним внимательно, слишком внимательно. От взгляда ее не ускользало ничего — ни вальяжность его позы, ни размах плеч, ни то, как он повел ими — очевидно, чтобы расправить мышцы. Как она понимала, все это ради нее, чтобы произвести впечатление. Она хотела бы отвести взгляд, но не могла. Она стояла возле камина, теребя края одеяла, и смотрела во все глаза на мужчину, необычного, с причудами, обожающего власть, того, кто никак не мог пресытиться этой властью, на мужчину, имеющего явные склонности манипулировать людьми, который нисколько этого не скрывал и даже гордился этим, мужчину, к которому ее влекло против воли.

Он потянулся и обхватил руками грудь, расслабив спину. — Мне нравится терзать вас мыслью о том, что вы находитесь в руках безумца, в его полной власти, — с легкой улыбкой сказал он, склонив голову. — Но не до такой степени, чтобы заставлять вас плакать. Я чувствую себя очень виноватым из-за того, что было. Но если хотите знать, если говорить о странности, то это скорее относится к вам. Вы так скованны, Эмма, так напряжены, хотя при этом открыто гордитесь тем, что это не так.