НИЭННАХ ИЛЛЕТ - ЧЕРНАЯ КНИГА АРДЫ

• Название: ЧЕРНАЯ КНИГА АРДЫ
• Автор: НИЭННАХ ИЛЛЕТ
• Жанр: Фэнтези

---

Опустил глаза. Долго молчал.

– Трава Странников. Трава Дороги… Ахтэнэ, ты совсем не за этим пришла. Ты ведь знаешь все это не хуже меня.

– Трава Дороги… – повторила она и неожиданно для себя самой спросила. – Учитель… а вернуться можно? Если шагнешь за грань?

– Не знаю, – глухо, словно через силу. – Но… если нужно, если что-то не окончил, не завершил, и больше некому…

Так-уже-было.

– Когда-нибудь и я…

Неоконченная фраза обожгла ее – стало невыносимо, до немоты страшно. Как от того видения, о котором не могла рассказать даже Учителю. Даже ему. Именно ему.

Ее взгляд упал на узкую руку с тяжелым браслетом наручника на запястье – он больше не прятал от нее рук.

– Оковы ненависти, – бессмысленно-размеренно, не осознавая смысла слов.

– Что?..

Она смотрела прямо в его растерянное лицо, смотрела невидящими, широко распахнутыми глазами:

– И оковы ненависти не разбить… Ортхэннэр однажды ведь пытался…

Потом – вдруг, порывисто:

– Учитель, откуда я помню это?

Он почти бессознательно отметил: не «знаю» – «помню».

– Ведь это было так давно…

– И танец Хэлгэайни…

– И танец Хэлгэайни… Откуда ты?..

Он поднялся, прошелся по комнате, стараясь не хромать – по привычке.

– Ахтэнэ…

Как тебе объяснить это, как рассказать тебе это?.. Я многое знаю; многое – но не все. Меня почитают бесстрашным – и вот теперь я боюсь. Боюсь ошибиться. Боюсь разбудить твою память – не знаю, не понимаю, почему. Одного слова будет довольно, а я не смею произнести это слово… Скажи, полынный стебелек, видишь ли ты то, что вижу я? И что будет с тобой, если ты вспомнишь? Что станешь делать ты? Что делать мне?..

– Ахтэнэ, я… я не знаю.

Благоразумие – милосердие – трусость… не все ли равно, как называть. Не понимаю себя. Или – это ты, та – ты, и ты вернулась?..

– Учитель…

Голос позади – неожиданно глуховатый. Он, не оборачиваясь, почувствовал, как она склоняет голову, как бессильно опускаются ее плечи.

– Ты, наверно, устал… Я… пойду.

Без надежды на то, что он остановит ее.

– Приду… в другой раз. Потом.

Он не смел обернуться.

– Я пойду, – совсем тихо. И вдруг: – Кори'м о анти-этэ.

Он вздрогнул и обернулся. Она повторила, глядя ему в глаза:

– Кори'м о анти-этэ, Мелькор.

И, мгновение помедлив, подняла руки – открытыми ладонями вверх.

Знак открытого сердца – знак того, что этот разговор останется между ними – просьба об ученичестве, в которой нельзя отказать – или… Или – все это вместе? И – имя вместо привычного – «Учитель»… Он коснулся ее рук – ладонь к ладони:

– Кор-мэ о анти-этэ.

Взял в ладони ее лицо – как доверчиво, как беззащитно смотрит, Тьма, какие глаза, губы почти детские – сердце мое в ладонях твоих, слова древнего языка…

– Я пойду.

Он молча кивнул. Она пошла к двери – легко и странно неуверенно, снова чем-то напомнив еще беспомощного маленького олененка; он закрыл глаза – и услышал тихое, похожее на стон:

– Учитель, Мелькор – кто я?

И – нет ее в комнате. Как сон.

Он подошел к столу, невольно прислушиваясь к затихающим – неверным, словно вслепую – шагам и поднял сухой стебель серебристой полыни.

Больше она не приходила. Не спрашивала ни о чем. Когда они все же встречались – нетрудно затеряться среди полутора тысяч людей – приветствовала его легким поклоном, прижав ладонь к сердцу, и проскальзывала мимо – легкая, тоненькая, кажущаяся невероятно юной в своей мужской одежде.

…Она вошла – нерешительно, словно силой заставляя себя идти. В этот час обычно редки были гости – люди все-таки спят по ночам. В такие минуты он принадлежал только себе. Он мог быть самим собой. И были это страшные часы, потому что это были часы откровенности. Днем – он еще мог надеяться на лучшее, на то, что все будет хорошо, а в тишине ночи беспощадное осознание надвигающейся беды, неотвратимой и жестокой, все сильнее сжимало его сердце. Он совсем не казался величественным сейчас – усталый седой человек. Он сидел, ссутулившись, за низким столом, обхватив голову руками, и, не мигая, смотрел на белый огонек – маленькую звездочку в хрустальном кубке. Крохотный магический светильник. Тоскливое развлечение. А ночь тянется, тянется без конца… Много ли еще осталось таких ночей… Уже скрылся в тумане нездешних морей горький свет похищенного Сильмарилла. Скоро взойдет он кровавой звездой – знаком войны и мести Врагу…

Тихий-тихий голос сзади:

– Учитель… Можно?

Он вздрогнул, неожиданно выхваченный из бесконечной круговерти своих мыслей:

– А? Кто здесь? Ты? Зачем ты здесь, дитя мое?

Отчаянные горькие глаза, покрасневшие от слез:

– Ты сейчас так сидел, Учитель… И рукава сползли… Так тяжело стало…

Он внутренне выругал себя. Неужели даже наедине с собой нельзя быть самим собой… Но что с ней такое? На себя непохожа… Всегда такая спокойная, уверенная, а тут… И голос…

– Так с чем ты пришла? – спросил, как мог, мягко.

– Я? Я… так. Учитель, знаешь… – она попыталась улыбнуться, но губы ее жалко задергались. Она расплакалась – так дети плачут от горькой обиды, нелепо вытирая руками глаза. Он быстро встал и, взяв ее за плечи, слегка подталкивая, подвел к столу.

– Садись. Успокойся, пожалуйста. Вот, выпей. Так что случилось?

– Да нет, я уйду… Как глупо…

Попыталась усмехнуться сквозь слезы.

– Никуда ты не уйдешь. Говори, что случилось? Разве я могу отпустить тебя с твоей бедой – одну?

Ему показалось – она немного успокоилась. Он медленно ходил взад-вперед, глядя куда-то мимо нее. А через мгновение она дрожащим комочком прижалась к его ногам и зашептала, смеясь и плача:

– Учитель, я люблю тебя. Люблю. Вот я и сказала…

Наверное, ничего глупее нельзя было ответить:

– Что же теперь делать…

Таким беспомощным он себя еще никогда не чувствовал. Он поднял ее – осторожно, дрожащими руками.

– Дитя мое… бедная девочка… Что же мне делать с тобой…

Она стояла, закрыв глаза; потом вдруг гордо, почти с вызовом, вскинула голову; губы искривились в горькой улыбке:

– Знаю, ты – для всех, ты не можешь быть – для одного. Но я люблю тебя, и перед всеми готова сказать это. Что мне до того, что ты никогда не сможешь полюбить меня? – я живу во имя твое, и за тебя умру, когда придет час. Я знаю, что будет, и прошу тебя лишь об одном: позволь остаться здесь, не отнимай у меня хотя бы этого последнего счастья – умереть за тебя. Ведь большего ты не можешь мне дать. Знаю все, что будешь говорить, все, что подумаешь – все равно. Я прошу тебя.

«Нет. Нет! Никто больше не умрет за меня – так. Никогда я не смел заставлять. Теперь так будет… Ты не умрешь. Ты не будешь меня любить. Великая Тьма, у тебя такие же глаза… как же я раньше не понял… ведь просто не позволял себе понять, поверить… Ты – та же? Другая? Не надо, не надо, зачем тебе, это страшная кара…»

– Но почему же – я…

– Потому, что тебе плохо. Тебе больно за всех. Неужели никому не дано взять хоть часть твоей боли? И еще одно… Да, женщины любят за страдания. Но разве ты не знаешь, что ты прекрасен? Прекраснее всех в Арте? А я только женщина…

– Прекрасен… – он криво усмехнулся. – Посмотри на меня получше.

Она выдержала его взгляд:

– Да. Ты прекрасен.

– Девочка. Уж кому-кому, а мне известно, кто красив, а кто нет. Гортхауэр – во всем лучше меня. Я сам дал ему этот образ. Я знаю. Почему не он?

Она тихо и грустно улыбнулась:

– Я люблю тебя, Мелькор… – и повторила на древнем языке. – Мэллъе-тэ, мэл кори.

…Как сказка. Печальная и прекрасная сказка. Красавица спит в пещере у темного озера среди елей; спит волшебным сном – пока не придет тот, кому суждено будет разбудить ее… Он приходил сюда, подолгу стоял у ее ложа, вглядываясь в лицо спящей, не смея понять, почему оно кажется ему таким мучительно-знакомым, не смея назвать ее по имени…

…Он был предводителем одной из многочисленных шаек изгоев, изверившихся во всех – и в Эльфах, и в их западных покровителях; враги всем, кроме самих себя. И все же Враг был первым врагом. Наверное, он здорово насолил Оркам – видавшие виды воины Аст Ахэ не помнили, чтобы отбитый у Орков человек был искалечен до такой степени. Орки пытались вытянуть из пленного ответ – где скрываются его люди. Золотоволосые потомки народа Хадора были лютыми врагами Орков, и те вырезали их вплоть до грудных младенцев. В потаенном месте в лесу жили его люди – с женами и детьми; и потому человек молчал. В течение бесконечно длинных часов ему методично переламывали ноги – все кости, одну за другой. Тело его давно уже стало сплошным ожогом. Наконец, взбешенные его молчанием, Орки решили заживо содрать с него кожу. Они уже начали осуществлять свой замысел, когда отряд черных рыцарей, привлеченный орочьим гвалтом, разогнал злобных тварей. Страшный плод висел на низком суку дуба. Хуже всего, что Орки влили человеку в горло какое-то зелье, не позволявшее впасть в забытье. Первой мыслью было – прикончить его, чтобы не мучился. Но потом решили все-таки попробовать спасти ему жизнь. Сначала везли осторожно, потому что он кричал от боли при малейшем сотрясении. Затем пустились во весь опор, уже не обращая внимания на крики – иначе не довезли бы.