Наталья Лукьянова - ВИА «Орден Единорога»

• Название: ВИА «Орден Единорога»
• Автор: Наталья Лукьянова
• Жанр: Юмористическая фантастика

Немного рок-н-ролла в мире гномов, летучих кораблей, Великих Хомоудов и кухонных троллей. Фэнтази? Есть немного. Юмор? тоже присутсвует. Стёб? Замечен. Вот тольк жанр определяется затруднительно. Скорее всего это стебно-лирическая фэнтези-поэма в прозе. О чем она? Сразу не скажешь. ЭТО надо прочитать. Необычно как по стилю, так и по содержанию. Понравится или нет — сказать невозможно. Но что запомнится — это точно.

---

Рэн покачал головой.

— Ну, надо — так оставайся, квартируй. Коли надолго — спрошу у Плеховны, сколько с квартирантов берет. У нее всегда — полон дом.

Рэн запрятал меч в огороде, под иргой, глубоко загнав в землю. Обмотать ножны баб Нюра дала полиэтилена. Оказывается есть здесь такая волшебная материя — не гниет. Что ж делать — хозяйка права. За все время пребывания в городе Рэн ни разу не заметил ни одного человека с оружием. Только у стражей — небольшие, но, видимо, прочные, гладкие палки. С его полутораручником мудрено затеряться в толпе. А теперь от дома пенсионерки Забелиной шел себе мальчик как мальчик: в белой футболке «Рибок», в синих потертых «Кевин кляйнах»и китайских кроссовках с гордым «Адидас»на боку. Ветер лохматил темные волосы со стрижкой а ля сороковые годы ( волосы спереди длинные волной зачесаны назад, на затылке — короткие). А безопасность свою придется пока обеспечивать парой кинжалов. Впрочем, кто бы еще узнал его в этом прикиде.

ГЛАВА 13

Тонечки все не было. Небо затянуло тучами, и поэтому, не смотря на белые солнцекамские ночи — уже стемнело. Капли дождя скатывались по стеклу с противной монотонностью.

Эрих косился на хозяйку с непониманием: уже двадцать минут, как он вошел на кухню, а тарелочка пуста. Рыжий, не склонный к меланхолическому философствованию и психологическому анализу, гортанно мяргнул и, прыгнув на подоконник, бесцеремонно толкнул локоть Инны Георгиевны.

Та быстро и нервно шагнула к холодильнику и, постукивая десертной вилкой, разложила отварное рыбное филе по кошачьим мискам.

Клеопатра Федоровна сунула в дверь изящную трехшерстную мордочку и с недоумением подняла крыжовниковые глаза на светловолосую стройную женщину в теплом сине-сиреневом халате: ее блюдце оставили пустым. Эрих многозначительно обменялся взглядами с сестрой: хозяйка молчала, просто наложила еду и даже не позвала, не пригласила к столу, а снова отвернулась к окну.

Рыжий только фыркнул на них и принялся грубо и вульгарно насыщаться. Время от времени он дергал порванным в драке ухом: его беспокоили доносящиеся с улицы звуки — похоже, кто-то чужой покушался на давно завоеванные территории.

«Безмозглый, трущобный самец»— лениво прищурился Эрих.

«Кастрат», — привычно отсалютовал Рыжий.

Оба ревниво покосились на Клеопатру Федоровну.

Двор мок и темнел. Сирень качала отцветающими гроздьями. В полуразрушенной беседке вспыхивали огоньки сигарет. Инна Георгиевна в очередной раз протерла очки, прищурившись, вгляделась в темноту. Да, нет, там слишком взрослая компания для одиннадцатилетней девочки.

Инна Георгиевна хмурилась и изредка ловила себя на том, что постукивает ухоженным ноготком по глянцевому боку керамического цветочного горшка.

И, все же, в полуночном ожидании были и приятные моменты. «Я чувствую в себе жизнь», — отметила Инна Георгиевна с некоторым умиротворением.

Тонечка появилась в одинокой жизни сорока восьмилетней учительницы музыки около трех месяцев назад. К тому времени, жизнь Инны, по ее мнению, окончательно превратилась в кошмар. Новая директриса и бесконечные интриги на работе, болезни родственников, пусть и живущих далеко от нее, трагическая гибель Снеговичка, котенка Клеопатры Федоровны; непонимание вечно собою и своими семьями занятых подруг; солдафонство последнего «lover»с неизящным именем «Витек»и, безусловно, одиночество.

Одна из бывших учениц предложила в качестве спасательного круга своего племянника из Подмосковья в квартиранты. Тот писал какую-то то ли кандидатскую, то ли докторскую по калийной промышленности. Племянник был тридцати трех лет, длинен, мрачен, выпуклолоб и звался Богданом. Поначалу имя Инне казалось символичным. Она спешила домой легкой походкой, и смех ее обрел утраченную было глубину и бархатистость. Но со временем все как-то незаметно испортилось. Богдан избаловался, закапризничал, раскомандовался.

Инне Георгиевне начало казаться, что в ее уютную квартиру, с разросшимися цветами, циновками и милыми безделицами, вошел кто-то страшный и чужой, в заляпанных грязью кирзовых сапожищах. Ей стало душно, страшно… К счастью, вскоре у кандидата кто-то умер в Саратове, и он уехал вступать в права наследства.

С облегчением скользила Инна по чистым теплым половицам, притрагиваясь кончиками пальцев то к рамам картин, то к полированной крышке фортепьяно, то к вишневому лаку нецке. Казалось, от этих прикосновений, как от касаний волшебной палочки, все возвращается на свои места.

Но на свое место вернулось и одиночество. А с ним истерики, слезы, отчаянье…

Пожаловалась «трахарю»(Ну не любовником же его называть? У любовника шире круг обязанностей,,,) по телефону, а он в ответ: «А я люблю веселых женщин!». Обида…

Тонечка вошла в жизнь незаметно, потихоньку, исподволь. Девочка жила этажом ниже. Многодетная и многопьющая семья. Что ребенок ест, пьет, во что одет, да и где спит — никого толком не волновало. «Можно, тетя Инна, я у Вас посижу?», «А я Вас жду, тетя Инна!»..

Котенком молчаливым пригрелась, притулилась, прижилась. Раньше обитала у Шурейки, тоже холостого, забавного такого, на Бармалейку из мультфильма похожего, соседа из двенадцатой квартиры. Тот не церемонился особо: гонял Тонечку за хлебом, припрягал и пол помыть, и мусор вынести, но подкармливал. Своей холостяцкой едой.

Инна Георгиевна, конечно, «Маленького принца»читала и осознавала ответственность «за того, кого приручил». Но общество тихой Тонечки, незамысловатые беседы с ней «за жизнь», приятная роль «благодетельницы»гнали прочь тоску, приступы депрессии и истерик. Потом подруга принесла кое-какие платьица, кофточки своей подросшей дочери: все это подогнали, приладили. В день рождения наготовили вкуснятины. «Ведь она такого никогда не ела раньше…»— сжалось у Инны сердце…

Иногда Тонечка начинала раздражать женщину. Просто тем, что есть. Тем, что постепенно становилась как бы чем-то постоянным, чем-то навсегда. Надоедала…

Но потом думалось о том, что «нашли друг друга», о материнском счастье, причем, дочь (?) сразу же была взрослой, подругой, славно же? И о человеческом долге, и о конце одиночества.

… Тик-так. Тик-так. Кап — кап —кап. ..

Маленькие обезьянки-перечницы шепчутся на клетчатой салфетке. Рядком расписанные разделочные доски, низко свесившийся абажур уютно очерчивает мир кухни. В ванной бархатисто светятся бутыли шампуней и гладкие новые упаковки мыла, дышит теплом титан, пушисты полотенца. В шифоньере, старинном, важном, рядком наряды. «Мэри Кей»на туалетном столике. С пластиночной обложки следят за ней огромные тревожные глаза знаменитого певца. У нее есть и фотокарточки, где они вместе. Юные, талантливые, влюбленные, в костюмах в стиле «диско». Она не выставляет их напоказ. Если он — за границей, в Москве, на экране телевизора, а она — в заштатном городишке, просто учитель — это совсем не значит, что жизнь не сложилась. Жизнь, если и не сложилась — то в другом. И в этом, в другом, у него — так же.

Как-то был в соседнем городе на гастролях, написала записку, пропустили в гримерку. Оба были искренне рады и долго говорили, взявшись за руки. Сердечный друг, он так же одинок, и горькой усталости полны его когда-то озорные и сумасшедшие глаза. «Приходи еще, приходи обязательно!»Хвастаться этим? Обменивать теплое зерно воспоминаний о старой дружбе на фальшиво-завистливые «Охи»и «Ахи».

Где же? Дождь не проходит. Хорошо, что отдала Тонечке зонтик. Вот уж, на что мне три зонта? Внезапно представилось, что самой ей одиннадцать лет. У нее волосы до плеч, завиваются непослушно, кверху, длинные гольфы и лакированные полуботинки. Дождь плещет по листьям сирени. Она прыгает через лужи. Ноги тоненькие, легкие, и мерзнут коленки. Чуть страшновато, что уже темнеет. Но зато как радостно-тревожно бьется сердце: «Что-то впереди…Что-то впереди!..»

Инна Георгиевна улыбнулась.

В дверь позвонили. Метнулась было: «Тонечка!». Одернула себя и пошла к двери, сурово нахмурившись. Не лучше ли изобразить, что уже легла? Да, ну, это уже излишне.

Пришел Шурейка. Нервно почесывая брюшко сквозь застиранную рубашку, прошлепал к столу. Пристроился как на жердочке на стул.

Предложила кофейку. Достала маленькие чашечки и блюдца. Печенье в вазочке, порезанную колбаску, батон. Посетовала меж хлопотами, что вот, долго нет Тонечки. Шурейка заерзал, запыхтел, схватился за спасительную чашку и обжегся.

Ты тут же поняла: что-то случилось. Что-то случилось снова. Снова жизнь преподносит очередную гадость. Начала шутить, растягивая слова, любезничать. Мол: вот и я, заходи, беда.

— Тонечка украла у меня пятьсот рублей, — будто выдернул кирпичик из-под самого низа высокой башни. И посыпалось все, посыпалось. Неуклонно.

Она даже не подумала, что глупо разменивать деньги в магазине в их же доме на первом этаже. Где все продавцы — старые знакомые.