Амин Маалуф - Странствие Бальдасара

• Название: Странствие Бальдасара
• Автор: Амин Маалуф
• Издательство: АСТ
• Жанр: Историческая проза
• Год: 2005
• ISBN: 5-17-028515-9

… 1666 год.

Европа, истерзанная бесконечными войнами, с ужасом ждет прихода… КОГО? Мессии — или Зверя?

Мир, по которому генуэзский торговец древностями Бальдасар Эмбриако, человек, принадлежащий в равной степени Западу и Востоку, начинает свой мистический путь — поиски Книги, что, согласно легенде, способна принести испуганным, растерявшим ориентиры людям Спасение…

Новое — «Имя Розы»?

Прочитайте — и узнаете!

---

8 января.

То, что я узнал сегодня, может перевернуть весь ход моей жизни. Некоторые скажут, что, только сбившись со своей стези, можно добраться до того пути, который навсегда станет твоим. Возможно…

Я никому еще об этом не говорил, а особенно Марте, хотя она заинтересована в этом в первую очередь. Конечно, в конце концов я расскажу ей об этом, но прежде я должен хорошенько подумать — один, не позволяя никому влиять на себя, — и выбрать дорогу, по которой следует идти.

Так вот, сегодня днем, когда я поднялся после сиесты, пришел Хатем и сказал, что меня желает видеть какой-то молодой человек. Он принес записку, написанную рукой Абделятифа, с вопросом, не почту ли я своим присутствием его дом, дорогу в который укажет мне его сын.

Он живет недалеко от крепости, в доме гораздо менее скромном, чем я мог бы предположить, но он, как мне показалось, делит его с тремя своими братьями и их семьями. Там царит вечная беготня дерущихся друг с другом ребятишек, босоногих женщин, гоняющихся за ними, и постоянно кричащих мужчин, желающих заставить себя слушаться.

Как только были закончены обычные изъявления вежливости, Абделятиф отвел меня наверх, в комнату поспокойнее, где усадил рядом с собой.

— Думаю, я знаю, где тот человек, которого вы ищете.

Одна из племянниц хозяина дома принесла нам прохладительные напитки. Чтобы продолжить, он дождался, пока она уйдет и закроет за собой дверь.

Тогда он сообщил мне, что упомянутый Сайаф на самом деле был арестован в Смирне пять или шесть лет назад за мелкую кражу, но оставался в тюрьме только год. С тех пор он вроде бы устроился на Хиосе, где, как говорят, нашел способ добиться процветания — бог весть какой темной торговлей.

— Его больше не беспокоят, потому что он пользуется известной защитой… Кажется даже, что местные жители его опасаются.

Мой друг помолчал несколько мгновений, будто для того, чтобы перевести дыхание.

— Я слегка колебался, прежде чем просить вас прийти ко мне, я предполагал, что не стоит кормить слухами генуэзского купца. Но я бы не простил себе, если бы позволил такому человеку и дальше транжирить деньги и время, разыскивая этого вора.

Я выразил ему свою благодарность всеми арабскими и турецкими словами, которые только могли слететь у меня с языка, долго обнимал и целовал его в бороду как брата. Потом попрощался, не позволив ему догадаться, в какое отчаяние он меня ввергнул.

Что же мне теперь делать? И что делать Марте? Она отправилась в это путешествие с единственной целью: доказать, что ее муж мертв. Или доказать обратное, именно это только что и выяснилось. Тот человек жив, и она больше не вдова. Можем ли мы продолжать жить под одной крышей? Сможем ли мы когда-нибудь вместе вернуться в Джибле? От всего этого у меня голова пошла кругом.

Я только два часа как вернулся от Абделятифа и заявил ждавшим меня с нетерпением домашним, что он просто хотел показать мне старинный золотой кувшин, имевшийся в его семье. Марта, кажется, мне не поверила, но я еще не чувствую себя готовым открыть ей истину. Возможно, я сделаю это завтра или, самое позднее, послезавтра. Потому что она, конечно, захочет узнать мое мнение о том, что делать дальше, а я сейчас чувствую себя неготовым что-либо ей посоветовать. Что, если ей захочется отправиться на Хиос, надо ли мне отговаривать ее от этого? А если она заупрямится, надо ли мне ехать туда вместе с ней?

Хотел бы я, чтобы Маимун был здесь сегодня вечером, я бы обратился за помощью к нему, как уже делал в Тарсе и в стольких других случаях. Но он обещал раввину из Константинополя провести шаббат с ним, поэтому он вернется только к ночи в субботу или в воскресенье.

Хатем тоже хороший и здравомыслящий советчик. Я вижу, как он возится с чем-то в другом углу комнаты, ожидая, пока я закончу писать, чтобы подойти поговорить. Но он мой приказчик, а я его хозяин, и мне претит обнаружить пред ним свою нерешительность и растерянность.

9 января.

В конце концов я рассказал Марте правду раньше, чем думал.

Мы лежали в постели вчера вечером, и я обнимал ее. Когда она положила голову мне на грудь и прильнула ко мне всем телом, я вдруг почувствовал себя ее соблазнителем. Тогда я выпрямился, прислонился к стене, усадил и ее и горячо сжал ее руки в своих.

— Я узнал кое-что сегодня у секретаря и ждал, пока мы останемся одни, ты и я, чтобы рассказать тебе об этом.

Я постарался произнести это самым безразличным тоном, не так, как извещают о прекрасной новости или приносят соболезнования. Мне кажется все же, что сокрушаться о том, что человек не умер, было бы недостойно. Человек, которого она, конечно, привыкла ненавидеть, но он все еще был ее мужем, он был когда-то ее большой любовью и держал ее в своих объятиях задолго до меня.

Марта не проявила ни удивления, ни радости, ни разочарования, ни отчаяния — ничего. Она только словно окаменела. Не произнося ни слова. Едва дыша. Ее руки еще лежали в моих, но только потому, что она забыла их отнять.

И я сам тоже замер и онемел, глядя на нее. До тех пор, пока она не произнесла, так и не выйдя из своего оцепенения:

— Что же я ему скажу?

Я не стал отвечать на этот вопрос, который ее вовсе не интересовал, я посоветовал ей выспаться сегодня ночью, прежде чем принять какое-то решение. Казалось, она меня не слышит. Она повернулась ко мне спиной и не произнесла больше ни слова до самого утра.

Когда я проснулся, в постели ее не было. Я на мгновение забеспокоился, но, выйдя из спальни, сразу увидел ее в гостиной, где она протирала дверные ручки и смахивала с полок пыль. Некоторые люди, охваченные тревогой, не в силах просто стоять на ногах, тогда как другие, напротив, начинают двигаться и что-то делать, доводя себя до изнурения. Прошлой ночью я подумал, что Марта принадлежит к первым. Очевидно, я ошибся. Ее оцепенение было временным.

Приняла ли она уже решение? В то время, как я пишу эти строчки, я этого еще не знаю. Я не задал ей этого вопроса, боясь, что она почувствует себя связанной тем, что сказала мне ночью. Мне думается, что, если бы она и правда решила уехать, она бы начала собирать вещи. Должно быть, она еще сомневается.

Я не тороплю ее, я даю ей время на сомнения.

10 января.

Какими нежными были наши первые ночи, когда мы лежали один подле другого, делая вид, что повинуемся капризам Провидения, она играла в то, что она моя жена, а я притворялся, будто верю этому. Теперь, когда мы любим друг друга, мы больше не притворяемся, а от нашей постели веет грустью.

Если я так расстроен сейчас, — это потому, что решение Марты принято и я не нахожу ни одного довода, чтобы отговорить ее. Да и что я мог бы ей сказать? Что она сделала бы ошибку, отправившись на встречу с мужем? Но ведь он живет совсем близко отсюда, а она затеяла эту поездку как раз для того, чтобы уладить это дело и рассеять свои сомнения. В то же время я убежден, что ничего хорошего из их встречи не выйдет. Если этот субъект решит заявить права на свою законную жену, никто не в силах ему помешать — ни она, ни тем более я.

— Что ты думаешь делать?

— Я спрошу его, почему он уехал, почему не давал знать о себе и не хочет ли он вернуться в наш город.

— А если он заставит тебя остаться с ним?

— Если бы он так дорожил мной, он бы меня не бросил!

Этот ответ ничего не значит! Я пожал плечами, отодвинулся на край кровати, повернулся к ней спиной и замолчал.

Да будет воля Его! Повторяю беспрестанно: да будет воля Его! Но молюсь и о том, чтобы воля Его оказалась не слишком жестокой, какой она иногда бывает.

13 января.

Я бесцельно брожу по улицам и по побережью, иногда один, часто вместе с Маимуном. Мы беседуем о том о сем: о Саббатае, о Папе, об Амстердаме, Генуе, о Венеции и об оттоманах — обо всем, кроме нее. Но, вернувшись домой, я сразу же забываю наши прекрасные слова и ничего не заношу в свой дневник. За три дня я не написал ни строчки. Чтобы вести дорожный дневник, нужно иметь много разных забот, а у меня есть теперь только одна. Собравшись с духом, я готовлю себя к мысли, что потеряю Марту.

С тех пор как она объявила мне о своем решении отправиться к мужу, она ни о чем больше не сказала. Не упомянула число, не занялась подготовкой к поездке на Хиос. Может, она все еще колеблется? Чтобы она не чувствовала принуждения, я не задаю ей ни одного вопроса. Я иногда разговариваю с ней о ее отце, о Джибле и о других приятных воспоминаниях, таких, как наша неожиданная встреча у заставы в Триполи или о нашей ночи у портного Аббаса, да хранит его Бог!

Ночью я уже больше не обнимаю ее. Не то чтобы она снова стала в моих глазах женой другого, нет, но я не хотел бы, чтобы она чувствовала себя виноватой. Я даже думал не спать больше в ее комнате, а снова занять свою, которой в последнее время очень мало пользовался. Проведя целый день в сомнениях, я передумал. Я бы совершил этим непростительную ошибку. Мой поступок был бы не жестом любовника-рыцаря, готового жертвовать собой, чтобы не смущать любимую, а отступничеством, отказом от нее, Марта увидела бы в нем приглашение немедленно вернуться к «своему домашнему очагу».