Фредерик Марриет - Сто лет назад

• Название: Сто лет назад
• Автор: Фредерик Марриет
• Издательство: Logos
• Жанр: Исторические приключения
• Год: 1993
• ISBN: 5-87288-028-6

Героем романа «Сто лет назад» является молодой человек Александр Месгрев, который связал свою судьбу с морем. Изгнанный в 17 лет из родительского дома, юноша поступает служить на каперское судно и проживает полную необыкновенных приключений жизнь: участвует в захвате неприятельских кораблей, сам попадает в руки пиратов, оказывается пленником дикарей в Африке и чудом спасается.

---

— Это хорошо, пусть он так думает как можно дольше! — сказал я.

Инграм предложил мне кашицы и, мне думается, всыпал в нее немного опия, потому что, едва я только успел съесть ее, как почувствовал сильную дремоту и вскоре заснул крепким сном. На этот раз я проспал не так долго, как в первый раз, и когда пробудился, то была еще ночь; но наверху, на палубе, я услышал голос Оливареца. Сколько я мог понять из отрывков, доносившихся до меня слов, мы были в виду берега; и я слышал, как он отдал приказание лечь в дрейф. Поутру ко мне в каюту пришел Инграм и поставил передо мной легкий утренний завтрак, который я уничтожил с жадностью, потому что чувствовал постоянно голод с того времени, как начал поправляться; когда я кончил есть, то сказал ему:

— Берег уже в виду, Инграм?

— Да, сэр, — подтвердил он, — но мы еще очень далеко от него, к северу от Рио, как утверждает Оливарец, а он этот берег прекрасно знает. Сегодня мы ни в коем случае не придем в Рио, разве что завтра!

— У меня теперь очень прибавилось сил, — сказал я, — и я хочу встать хоть на короткое время!

— Что же, сэр, попробуйте! — проговорил Инграм. — Но только, если вы услышите, что кто-нибудь спускается по лестнице, то поспешите лечь в постель.

Это будет лучше.

Инграм принес мне мое платье, и с его помощью я оделся и вышел в смежную кают-компанию; я шатался так сильно, что ежеминутно боялся упасть и хватался за стены и за мебель, но когда мне пахнул в лицо свежий воздух из открытого кормового иллюминатора, я сразу почувствовал как бы приток сил.

— Вы ничего не слыхали, Инграм? — спросил я.

— Сегодня Оливарец спросил меня, как вы себя чувствуете, и я отвечал, что вы быстро начинаете поправляться.

— Прекрасно, — сказал он мне на это, — раз вы так хорошо ухаживали за ним, то и разделите с ним его участь, какова бы она ни была. Во всяком случае, я сумею избавиться от вас обоих.

Я ничего не возразил, так как знал, что это ни к чему не поведет и только еще более раздражит его.

— Вы хорошо сделали, Инграм; а через несколько дней наша судьба будет решена так или иначе. Я не думаю, что он решится убить нас!

— Да, я думаю, что он даже и не думает этого, если только сумеет отделаться от нас так, чтобы мы не могли стать ему опасны! — сказал Инграм.

Прошло еще два дня; на третий Инграм сообщил мне, что мы всего в нескольких милях от города и вскоре станем на якорь.

— Проберитесь туда наверх осторожно и затем придите мне сказать, что там делается!

Он пошел, и я слышал, как он поднялся по лестнице, но тотчас же вернулся назад и сказал, что мы заперты.

Это обстоятельство сильно раздосадовало меня, но делать было нечего, нам оставалось только терпеливо ждать, что будет дальше. Тем не менее, я должен сознаться, что находился в страшно тревожном состоянии. Мы слышали, как отдавали якорь, и как к судну подходили лодки, затем все стихло, потому что наступила ночь. Как только рассвело, мы услышали, как раскрыли все трапы и выгнали невольников на палубу; в продолжение всего дня их свозили на берег, а о нас как будто совершенно забыли. Я был страшно голоден и спрашивал себя, неужели Оливарец решил уморить нас голодом. Инграм поднялся по лестнице, рассчитывая крикнуть кому-нибудь из проходящих, чтобы нам дали есть, но на верхней ступеньке лестницы увидел приготовленный для нас двоих большой котел питьевой воды и достаточное количество варева и консервов, чтобы нам всего этого могло хватить на несколько дней. Вероятно, все это было принесено и поставлено там еще с ночи. Прошел еще день, и никто не показывался к нам, никто не проходил даже близко; у меня явилась было мысль вылезть из кормового иллюминатора и вплавь добраться до берега, но Инграм, высунувшись из иллюминатора, насколько только было возможно, сказал, что мы, по-видимому, далеко от берега, и что под кормой у нас резвятся акулы, как это почти всегда бывает у судов, нагруженных невольниками: акулы всегда чуют их запах и ждут добычи.

Однако на следующее утро наступил конец нашей мучительной неизвестности. Дверь кают-компании отперли, и в нее вошел Оливарец в сопровождении четырех португальцев. Он сказал им несколько слов по-португальски, после чего самым бесцеремонным образом схватили Инграма и меня за шиворот и потащили нас вверх по лестнице, на палубу. Я хотел запротестовать против подобного обращения, но меня не понимали. Тогда Оливарец сказал мне:

— Всякое сопротивление будет совершенно бесполезно, мистер Месгрев; вам остается покорно следовать за этими людьми; как только шунер уйдет отсюда, вы будете свободны.

— Это, конечно, возможно, Оливарец, но попомните мои слова: эта шутка не пройдет вам даром! Вы пожалеете о ней, и я еще увижу вас на виселице!

— Надеюсь, что она про меня еще не припасена, — отозвался он, — но мне некогда больше разговаривать с вами; у меня есть другое дело! — и он обратился снова к португальцам, которые, судя по виду, были какие-то правительственные служащие. Они вывели нас наверх, затем усадили на шлюпку и стали грести к берегу.

— Куда это они нас везут? — обратился я к Инграму.

— А кто их знает, сэр; вскоре и мы это узнаем!

Я пытался было заговорить с нашими провожатыми, но они крикнули грозно «Silentio!» И я понял, что это значило «молчать!» Видя, что они не желают меня слушать, я не стал более заговаривать с ними. Мы пристали к молу, затем нас провели по улицам города к большому скверу, по одну сторону которого громоздилось массивное здание весьма неприглядного вида, куда мы и направились. Дверь отворилась, и мы вошли в какой-то коридор. Здесь наши провожатые предъявили какие-то бумаги или документы встретившему нас человеку; тот снял с них тут же копию в большую шнуровую книгу, после чего наши провожатые удалились, а мы остались с теми людьми, которым они сдали нас с рук на руки, и которых я по виду принял за тюремных сторожей.

— В каком же преступлении обвиняют меня? — спросил я.

Но никто мне ничего не ответил, а только двое из служащих взяли и повели нас к темной тяжелой двери, которую они открыли, отодвинув засовы, и втолкнули нас в просторный двор, переполненный людьми всевозможных рас и типов.

— Ну, — сказал я, когда дверь заперлась за нами, — мы, как вижу, в заключении в какой-нибудь тюрьме; любопытно было бы знать, выпустят ли нас отсюда, когда шунер уйдет, как сказал Оливарец, или нет?

— Трудно сказать, — отозвался Инграм, — весь вопрос в том, что здесь держат людей; вот если бы мы нашли здесь кого-нибудь, говорящего по-английски, то сразу бы узнали это.

Между тем, многие из толпы подошли к нам и стали нас разглядывать, затем они отходили и подходили другие, в числе них подошел к нам один негр и, уловив наш разговор, обратился к нам по-английски:

— Масса желает кого-нибудь говорящего по-английски? Я говорю по-английски, был долгое время на английских судах и готов вам служить!

— В таком случае, приятель, скажите нам, если можете, что это за тюрьма, куда мы попали, — спросил я, — и за что в нее сажают людей?

— Эй, масса, да это всякий знает, кто бывал в Рио! Это тюрьма для тех, кого отправляют в каторжные работы, на алмазные копи!

— Что вы хотите сказать?

— Как, что хочу сказать? Да то, что здесь содержатся люди, обреченные на пожизненные каторжные работы; преимущественно отсюда отправляют на алмазные копи, а пока не соберется таких людей целый транспорт, их временно содержат здесь. Затем их, как стадо, гонят к копям и там заставляют работать в копях и промывать алмазы. Если вам случится напасть на очень крупный алмаз, вас освобождают, а если нет, то вы умрете там, в копях.

— Боже Милосердный! — воскликнул я. — Нас продали в неволю, в каторжные работы!

— Да, — сказал со вздохом Инграм, — но все же это лучше, чем работать в рудниках; здесь мы, по крайней мере, будем дышать свежим, вольным воздухом.

— Свежим воздухом! Вольным воздухом, но в неволе! — воскликнул я, всплеснув руками.

— Полноте, сэр, не надо отчаиваться; ведь наша судьба еще неизвестна; быть может, нам вернут свободу, когда шунер уйдет.

Но я только отрицательно покачал головой, зная, что этого не будет.

ГЛАВА XVI

Алмазные копи. — То, что произошло там. — Я теряю своего друга Инграма и другого знакомого, но оба они оставляют мне ценные наследства.

Пробыв около двух часов во дворе, мы услыхали шум запоров у дверей, и, так как начало уже темнеть и надвигалась ночь, то явившиеся сторожа загнали нас в большой сарай или подвал, — не знаю, как более точно назвать это помещение без окон, с неимоверно толстыми каменными стенами, каменным плиточным полом и низкими давящими сводами над головой. Промышлять о бегстве из такого места не представлялось никакой возможности. Таких ужасов тесноты, зловония, убожества и грязи я никогда еще не видел в своей жизни.

Во всем этом громадном помещении, переполненном донельзя, не было ни одного крошечного местечка, где бы можно было не замараться так или иначе; и эта масса негров с присущим им запахом едкого пота, эта теснота и мрак, при полном отсутствии вентиляции, создавали здесь атмосферу, во сто раз худшую, чем в любом трюме невольничьего судна. Я прислонился спиной к стене и никогда во всю свою жизнь не чувствовал себя столь пришибленным, столь глубоко несчастным, как теперь. Я думал об Эми, о всех моих радужных надеждах на будущее, теперь безвозвратно погибших; я думал о капитане Левин и о брате Филиппе, которые теперь несутся по волнам, вольные, как ветер; я думал о бедной Уине, о ее горе и отчаянии, видя, что я не возвращаюсь в Англию, и что она одна в этой чужой, незнакомой ей стране. Я измышлял сотни планов, как бы дать знать друзьям о моем положении, о постигшей меня участи, но все эти планы при ближайшем рассмотрении оказывались непригодными. Еще не вполне оправившись после болезни, я был слишком слаб для таких испытаний и я чувствовал, что не вынесу долго этой зараженной атмосферы; не будучи в состоянии совладать со своими надорванными нервами, я расплакался, как ребенок. Наконец, рассвело; тогда сторожа распахнули тяжелые, обитые железом двери и выпустили нас опять во двор; все кинулись к большим бакам с водою, и вскоре эти баки оказались пусты; возмутительные сцены ругани, ссор и драки происходили около каждого бака; все хотели раньше других дорваться до воды, всех мучила и томила жажда.