Фредерик Марриет - Сто лет назад

• Название: Сто лет назад
• Автор: Фредерик Марриет
• Издательство: Logos
• Жанр: Исторические приключения
• Год: 1993
• ISBN: 5-87288-028-6

Героем романа «Сто лет назад» является молодой человек Александр Месгрев, который связал свою судьбу с морем. Изгнанный в 17 лет из родительского дома, юноша поступает служить на каперское судно и проживает полную необыкновенных приключений жизнь: участвует в захвате неприятельских кораблей, сам попадает в руки пиратов, оказывается пленником дикарей в Африке и чудом спасается.

---

Фредерик Марриет Сто лет назад

ГЛАВА I

Мы уходим в море. — Берем приз. — Продолжаем плавание. — Совершаем ночное нападение на усадьбу богатого плантатора. — Отступаем с значительным уроном.

Милостивая Государыня!

Согласно высказанному вами желанию, я выписал здесь для вас из дневника моей ранней молодости некоторые из моих приключений; такими приключениями в ту пору была весьма богата жизнь моряков. Когда я писал свой дневник, то передавал и изображал в нем без утайки все, что испытывал и что чувствовал тогда, и на этот раз не изменил ничего, так как знал, что вам любопытно было узнать, что я чувствовал тогда, а совсем не то, что я об этом думаю теперь. Говорят, что жизнь каждого человека, какое бы скромное положение он ни занимал, представляет собою ценный вклад морали, если изобразить ее так, как она есть; надеюсь, что и в моей скромной повести и млад, и стар сумеют почерпнуть немало поучительного и полезного, если ей суждено стать когда-нибудь всеобщим достоянием.

Без лишних слов перехожу к рассказу о плавании нашем на каперском судне «Ривендж» 1.

«Ривендж» только что вышел из гавани Испаньолы, неся четырнадцать орудий и находясь под командою капитана Витсералля, одного из выдающихся командиров-судовладельцев своего времени. Под утро, на рассвете, он увидел с марса какое-то судно и тотчас же погнался за ним. Подойдя ближе, мы убедились, что то было большое, сильно перегруженное судно, с водоизмещением в 600 тонн при двадцати четырех орудиях, шедшее из Сан-Доминго во Францию.

Оно было зафрахтовано одним французским дворянином, оказавшимся, как мы о том впоследствии узнали, весьма доблестным и благородным человеком, внушающим к себе уважение своим геройским поведением и неустрашимой отвагой. Нажив в Вест-Индии большое состояние, этот благородный француз возвращался теперь на родину, увозя на этом судне все свое имущество, жену и единственного сына-наследника, юношу лет 17 или 18. Как только он узнал, с кем имеет дело, и убедился в невозможности уйти от столь быстроходного судна, как «Ривендж», то решился биться с нами до последней крайности. Ему действительно было из-за чего биться; у него стояло на карте все его богатство, жена, сын, собственная его свобода и даже самая его жизнь, словом, все, что могло бы подвигнуть человека на самый отчаянный подвиг. Но как мы впоследствии узнали, ему было нелегко внушить такую же решимость и такое же мужество своему экипажу, и только когда он обещал выплатить им половину стоимости груза при условии, если им удастся отбить нападение и благополучно достигнуть берегов Франции, они согласились постоять за него и честно исполнить свой долг.

Увлеченные его примером, тронутые его словами, что он не требует ни от кого из них большого самоотвержения и стойкости, чем какие проявит он сам, а быть может, и движимые корыстью ввиду щедрого обещания, французы решили стеной стоять за него, весело побежали к орудиям и стали готовиться к бою. Когда мы подошли ближе, командир французского судна приказал убрать паруса и ласково упросил жену сойти вниз и ожидать там результатов сражения, от которого для нее должно было зависеть ее дальнейшее благополучие в жизни. Решительный образ действий французов заставил и нас со своей стороны готовиться к схватке, которая, судя по всему, обещала быть нешуточной. Хотя неприятель имел более орудий, чем мы, но зато мы были более приспособлены к военным действиям, менее нагружены, несравненно более быстроходны, и кроме того, у нас было гораздо больше людей. После нескольких одиночных выстрелов в то время, когда мы подходили к неприятелю, мы, наконец, став друг от друга на расстоянии не более одного кабельтова, стали обмениваться бортовым огнем в продолжение получаса, а затем наш капитан решил идти на абордаж. Но когда мы попытались пересадить наших людей на неприятельское судно, то встретили такой отпор, какого и не ожидали. Французский командир, дравшийся впереди всех, собственноручно уложил двоих здоровеннейших из наших людей и смертельно ранил третьего. Следуя его примеру, его люди дрались так отчаянно, что мы вынуждены были поспешно отступить на свое судно, потеряв человек десять товарищей.

Наш капитан, не ходивший с нами на абордаж, пришел в бешенство он нашей неудачи; он ругал нас трусами, малодушными бабами, позволившими прогнать себя с судна, на которое мы успели уже вступить, и призвал нас к вторичному абордажу, став сам во главе отряда, и первый вступил на борт французского корабля. Командир-француз встретил его, и они сразу схватились грудь с грудью. Как ни был смел, отважен и ловок наш капитан Витсералль, но он на этот раз наскочил на достойного, быть может, даже более чем достойного, соперника; он был слегка ранен и, кажется, ранил француза; вероятно, плохо бы ему пришлось, если бы весь наш экипаж, который успел теперь перебраться на французское судно, не устремился вперед, как лавина, и не оторвал борющихся друг от друга силой своего натиска. Несмотря на громадный перевес численности наших людей, французы дрались отчаянно; однако, несмотря на их мужество и геройство их доблестного командира, нам все-таки удалось оттеснить их к квартердеку, где бой закипел с новой силой. Французы старались отстоять эту последнюю позицию, а мы добивались всеми силами окончательной победы над ними. Французам некуда было больше отступать, и они дрались с бешенством отчаяния, тогда как наши, озлобленные их упорным сопротивлением, дрались с остервенением, сшибаясь в кучу, так как не было места, чтобы разойтись и сразиться, как следует. Сбившись в кучу, мы едва могли различать своих от врагов и падали вместе в одну общую груду, спотыкаясь на убитых и раненых, которых не успевали убирать.

Наконец мы осилили и одержали дорого стоившую нам победу; теперь мы были хозяевами на судне и подняли свой флаг. Изнемогая от утомления, мы рады были вздохнуть, наконец, свободно, полною грудью в отрадной уверенности, что теперь судно в наших руках, но оказалось иначе. Старший лейтенант и шестеро из наших людей сбежали вниз по лесенке, ведущей в кают-компанию, в расчете поживиться добычей, но здесь им преградил дорогу доблестный француз со своим юным сыном, капитан судна и пять человек французских матросов, оставшихся еще в живых. За ними находилась жена владельца судна; все эти люди решились пожертвовать своей жизнью для ее защиты. Наш лейтенант предложил им сдаться, но обезумевший от отчаяния и опьяненный кровью француз кинулся на лейтенанта и готов был пронзить его своим палашом, когда я выстрелил ему в голову, спасая жизнь своего офицера. Француз упал замертво; почти в тот же момент под ударом абордажного топора свалился и его сын. Тогда оставшиеся еще в живых французы сдались. Но наши люди до того озверели, что лейтенанту стоило громадного труда заставить их удержаться от возмутительного избиения этих несчастных, переставших уже защищаться.

Кто в состоянии описать, что испытывала в эти минуты несчастная женщина, бывшая свидетельницей этой страшной, кровавой сцены? На ее глазах убили мужа, а ее единственный сын утопал в крови на полу, и она оставалась совершенно одна, разом лишившись всего, что ей было дорого в жизни.

Утратив все богатства, которые она еще вчера считала своими, утратив мужа и, быть может, даже и сына, став бесприютной, неимущей и беззащитной вдовой, пленницей человека, не знающего ни жалости, ни чести, не признающего никаких законов, ни человеческих, ни божеских, руки которого были замараны кровью ни в чем не повинных людей, она предвидела для себя все ужасы, грозящие прекрасной, благородной женщине, у которой нет защитника ее чести и красоты, и мне было вполне понятно, что в припадке отчаяния она кинулась на наши окровавленные мечи и палаши, ища смерти, которая одна могла избавить ее от всех ожидавших ее ужасов. Немало труда стоило нам помешать ей в этом, но напряженные до крайности нервы ее не выдержали и, лишившись сознания, она упала на тело своего мужа, пачкая свои светлые волосы и одежду. Как ни были наши молодцы привычны к виду кровавых сцен, разбоя и грабежа, но на этот раз и они остались неподвижны, опершись на свои мушкеты и глядя на прекрасную женщину, сраженную горем и отчаянием, распростертую на полу перед ними.

Теперь угар битвы прошел, страсти понемногу улеглись, и теперь нам становилось стыдно за эту победу, купленную такой ужасной ценой. На шум схватки, происшедшей у дверей каюты, наш капитан спустился вниз; он приказал немедленно поднять бесчувственную женщину, осторожно отнести ее в его каюту и уложить в постель, приказал тут же перевязать рану ее сыну и с величайшей осмотрительностью перенести его в каюту врача, а пленных отвести, куда следует.

Я вышел на палубу, и при виде груды тел убитых и раненых, победителей и побежденных, лежащих и умирающих вместе, при виде этих луж и ручьев крови, людей двух разных наций, но братьев во Христе, во мне невольно родился вопрос: неужели справедливо и закономерно путем стольких убийств, путем такой резни и бойни добывать имущество, не принадлежащее нам? Мой разум, мое религиозное чувство и чувство гуманности ответили: «Нет»!