Фредерик Марриет - Крушение «Великого Океана»

• Название: Крушение «Великого Океана»
• Автор: Фредерик Марриет
• Жанр: Исторические приключения
• Год: 1993
• ISBN: 5-87288-027-8

---

Я услышал крик. Люди, стоявшие на пристани, и моряки на судах кидали в воду веревки, но утопающий никак не мог их поймать; при таком волнении он не был в состоянии хорошо плыть. Я схватил веревку, которую снова бросили, и соскочил в воду.

Несмотря на свою юность, я плавал, как утка, и успел вложить в руки несчастного веревку в ту минуту, когда он уже терял силы. Он ухватился за нее с силой утопающего, и вскоре шлюпка, спущенная с одного из кораблей, подобрала нас обоих. Нас доставили в гостиницу, уложили в постели и послали за сухим платьем. И вот тогда-то я узнал, что спас из воды моего крестного отца, м-ра Мастермэна. Все меня хвалили, и, действительно, я поступил смело. Говорю это не для того, чтобы хвалиться.

Моряки с торжеством отвели меня домой, а бедная матушка, услыхав, что я сделал, без числа обнимала и целовала меня, а потом горько заплакала при мысли о страшной опасности, которой я подвергался, и о том, что смелость снова заставит меня решиться на какое-нибудь безумие».

— Но она не упрекала вас за то, что вы сделали? — спросил Уиль.

— О, нет, мастер Уильям, она чувствовала, что я исполнил свой долг и отплатил добром за зло, хотя и не говорила этого.

«На следующей день к нам пришел м-р Мастермэн. С глупым видом попросил он позвать своего крестника, о котором так долго совершенно не думал. Матушка понимала, что Мастермэн может оказаться для меня очень полезным человеком, и ласково приняла его. Но мне так часто говорили, как небрежно относился он к нам и как нечестно поступил с отцом, что я сразу невзлюбил его. На его ласковые замечания я отвечал очень холодно, но радовался, что спас его. В то время я плохо разбирался в своих внутренних ощущениях, однако теперь понимаю и со стыдом признаюсь в атом, что к моему удовольствию, при мысли о спасении погибавшего примешивалось и нехорошее чувство: бессознательная радость, что мне обязан человек, который плохо поступил со мной. Это было мстительное чувство, порожденное гордостью, которую матушке не удалось победить. Вы видите, мастер Уильям, что в моем поступке было мало заслуги, так как после него я отдался нехорошим движениям души».

— Я думаю, — отозвался Уильям, — я испытывал бы то же самое.

— Это не по-христиански, — продолжал Риди, — человек должен платить добром за зло, без желания унизить того, кому он оказал добро. Но сердце человеческое обманчиво и дурно…

«Однако вернусь к моему рассказу. Мистер Мастермэн остался у нас очень недолго и на прощанье сказал матушке, что теперь он будет заботиться обо мне и научит меня судостроению, когда я вырасту и окончу учение в школе; что до тех пор он будет платить за мое содержание.

Бедная матушка благодарила его и плакала слезами радости.

Когда Мастермэн ушел, она меня обняла и сказала, что чувствует себя счастливой, так как знает, что я получу занятия не на корабле. Надо отдать справедливость м-ру Мастермэну, — он сдержал данное обещание и прислал моей матери денег. Она повеселела и успокоилась; все поздравляли ее; она же ласкала меня, говоря, что я избавил ее от нужды и печали».

— Как, вероятно, счастливы были вы, Риди! — прервал старика Уильям.

— Да, сэр, — ответил моряк, — и я очень гордился. Но, странная вещь: нерасположения к Мастермэну я не мог победить; я слишком долго не любил его. Мне было невыносимо тяжело сознавать, что матушка ему обязана, что он платит за мое воспитание. Это оскорбляло мою гордость. Поэтому, хотя моя мать была счастлива, я счастья не ощущал.

«Кроме того, меня поместили в гораздо лучшую, более строгую, школу, а потому мне приходилось оставаться с другими мальчиками, и я не мог уже бегать на пристани или пробираться на палубы судов, как бывало прежде. Таким образом, я лишился прежних наслаждений.

Тогда я думал иначе, чем теперь, и не видел, что все это делалось ради моего блага. Нет, во мне зародилось неудовольствие; я чувствовал себя несчастным только потому, что мне приходилось учиться как следует.

Учитель на меня пожаловался. К нам пришел Мастермэн и порядочно разбранил меня. Я стал еще непослушнее. Наконец, меня наказали по просьбе м-ра Мастермэна. Это еще больше раздражило меня против него, и я решил бежать и уйти в море.

Видите, мастер Уильям, я был совершенно неправ. Не следовало мне думать, что я умнее тех, кто обо мне заботился; и только теперь я понимаю, что я потерял из-за собственного безумного поведения. Я говорю вам об этом, мастер Уильям, чтобы показать, как один шаг может изменить весь дальнейший ход жизни».

— Это хороший урок, Риди, — заметил Сигрев.

— Да, сэр. Но я не жалуюсь на судьбу, хотя и жалею о своих заблуждениях… Я не чувствую недовольства своим положением, так как это было бы грешно.

— Ваши несчастия благо для нас, Риди, — сказала миссис Сигрев, — потому что, если бы вы не сделались моряком и не были на палубе «Великого Океана», когда его экипаж бросил нас, что сталось бы со всеми нами?

— О, миссис Сигрев, для меня такое утешение думать, что старый моряк принес вам некоторую пользу. Но, кажется, пора уже лечь спать, а потому я прерву свой рассказ и завтра вечером снова примусь за него.

— Хорошо, Риди, — сказал Сигрев.

По окончании вечерней молитвы перегородки опустили, и все скоро заснули крепким сном.

ГЛАВА XXXII

Находят домашних птиц. — Курятник. — История Риди.

На следующее утро блеяние козлят разбудило всех раньше обыкновенного.

Погода разгулялась; солнце светило ясно, а потому Риди выгнал из дому черную Нанни и ее козлят.

Позавтракали жареной рыбой, потом Сигрев, Риди и Уиль пошли работать. Сигрев и Риди сняли палатки, и их полотно разостлали по земле, чтобы высушить его под лучами солнца. Уильям отправился отыскивать домашних птиц, которых никто уже не видал дня два. Через полчаса он услышал петушиное пение в лесу и вскоре после этого увидел кур. Он набросал размельченного гороха, который захватил с собой, так как было решено припрятать ячмень и пшеницу и посеять эти зерна, как только будет расчищен еще кусок земли. В — случае нужды муку можно было достать с прежнего берега, где спрятали несколько бочек с мукою с разбившегося корабля.

Куры, очень голодные, побежали за мальчиком; он их оставил подле дома, а сам прошел к отцу и Риди.

— Теперь, когда мы разложили полотно палаток сушиться, — сказал Риди, — я думаю, мастер Уильям, мы начнем строить курятник; постройка займет не больше одного дня. У нас есть четыре очень толстые пальмы подле дома; мы построим приют для кур под ними.

Сигрев согласился, и работа тотчас закипела. После постройки дома осталось очень много тонких бревен, то есть, отпиленных верхушек кокосовых деревьев; их прибили гвоздями к стволам четырех толстых пальм; внутри образовалось квадратное пространство. Потом прикрепили стропила с целью устроить крышу с двумя скатами.

— Ну, это сделано вчерне; поместим внутрь несколько кольев, чтобы устроить насесты, потом сделаем настилку на крышу. Но вот Юнона зовет обедать. Значит, докончим нашу работу попозже.

После обеда снова принялись за курятник, и к вечеру помещение для птиц было готово.

Уильям загнал кур в птичник, покормил их и вернулся в дом.

— Скоро куры привыкнут к своему дому. Я думаю, мисс Каролину можно сделать начальницей птичьего двора; пусть она смотрит за курами и цыплятами, когда они появятся у нас.

— Да, пусть это будет ее обязанность, — сказал Уильям. — Она придет в восторг, узнав, что ее сделали хозяйкой курятника. Отлично провели мы сегодня день. Хорошо, если и завтрашний будет таким же счастливым. Сложим же теперь полотно, снятое с наших палаток. Как вы скажете, Риди?

— Отлично, сэр. Мы их внесем в дом и спрячем под скамьи. Там достаточно места.

Так и сделали; к тому времени, когда полотно было свернуто, а Нанни и козлята загнаны на место, солнце село. Работавшие вошли в дом. Все попросили Риди продолжать рассказ, и он начал:

«Вчера вечером я сказал, что решил бежать из школы и поступить на судно, но не объяснил, как сделал это. Я не мог незаметно выскользнуть из дому до тех пор, пока воспитанники не лягут спать. Я спал в верхнем этаже; все двери замыкались, но я знал о существовании трапа, который вел на чердак и крышу и запирался только засовом изнутри. К нему шла маленькая лесенка. Я решил бежать этим путем. Когда остальные ученики заснули, я поднялся с постели, тихо оделся и вышел из моей спальни.

Месяц светил ярко — это было удобно для меня, и я без шума и благополучно дошел до трапа. Не без труда поднял я его, так как он был тяжел для мальчика моих лет, но все же, наконец, добился своего и очутился на крыше дома. Стоя в водосточном желобе, я огляделся кругом: в гавани виднелись корабли; вдали поблескивало море, и я уже чувствовал себя свободным, совсем забыв, что мне еще предстояло спуститься на землю. Наконец, вспомнив об этом, осматриваясь и соображая, я понял, как это можно сделать, а именно, соскользнуть по широкой водосточной трубе, которая опускалась к земле. Она неплотно прилегала к кирпичной стене, так что я мог обхватить ее своими детскими руками; в то время я был легок как перышко и ловок как кошка! Перебравшись через балюстраду крыши, я — крепко накрепко обхватил трубу руками, сжал ее коленями, скользнул вниз и счастливо достигнул земли».