Джон Майерс - Серебряный Вихор

• Название: Серебряный Вихор
• Автор: Джон Майерс
• Издательство: Северо-Запад
• Жанр: Фэнтези
• Год: 1993
• ISBN: 5—8352—0170—2

Роман Дж. Майерса Майерса «Серебряный Вихор» широко известен за рубежом. Произведение строится по принципу «литературной чехарды»: главный герой Шендон попадает на загадочный материк Романию, где сталкивается с ожившими литературными и мифологическими персонажами: нимфой Цирцеей, Робином Гудом, Беовульфом, Дон-Кихотом и даже Анной Карениной. На протяжении всего романа автор держит читателя в постоянном напряжении, умело сочетая динамику сюжета с блестящим стилем и необузданной фантазией.

---

— Господи! — вырвалось у меня.

— Незачем будет тогда взывать к вашему Богу, — презрительно бросил Фаустофель. — Кем бы Он ни был, спасения не будет и Ему. Гарм со своей сворой сожрет на небе звезды — все до единой, а Млечный Путь створожится от его бешеной слюны.

— Но неужели нельзя посадить пса на цепь покрепче? — О дружках Гарма я даже не рискнул заикнуться: одного вида этой псины было достаточно. — Кто его освободит и откуда вообще взялась такая собачечка?

— Кто? — язвительно фыркнул Фаустофель. Лицо его сделалось мрачнее его собственного пророчества. — А злобная порочность разве не способна порождать орудия собственного мщения, и всегда ли они пребудут в бездействии? Цепи для разнузданности выкованы надменностью, однако изо дня в день их разъедает ядовитый гной, сочащийся из разлагающегося мироздания, и когда-нибудь эти оковы порвутся, непременно порвутся!

Мы как раз проходили под одной из громадных цепей, удерживавших Гарма: она изрядно проржавела, однако запас прочности, к счастью, был еще велик.

Я все же ускорил шаг.

— А человечеству тоже будет каюк? — прошептал я.

— Ага, тебе это не очень-то по вкусу, хотя собственная жизнь тебе давно опротивела, так? — Фаустофель сардонически расхохотался. — Ты что же, воображаешь, что если небесные престолы рухнут и богов перемелют псиные челюсти, то уцелеют жалкие гомункулы, которых эти самые боги дрессируют словно блох и словно блох щелкают на ногте? Куда уж вам!

Вероятно, он говорил правду. Но мысль о полной гибели человечества показалась мне ужаснее самой черной дыры. Я только на секунду представил себе небытие всех моих собратьев — и тотчас же, дабы не сойти с ума, вышвырнул из головы эту жуткую картину и приложил руку к запылавшему лбу.

— Нет! Такого не может быть! — запротестовал я. — Кто-то да должен спастись.

— Наслушался басен? — Фаустофель посуровел и, перестав меня подначивать, озабоченно наморщил лоб. После напряженной паузы он резко проговорил: — Болтают, будто парочка, которую даже собаки не тронут, останется в живых и дождется нового промысла свыше, но я…

Речь его прервало оглушительное рычание, по сравнению с которым гром казался младенческим писком. Оглянувшись, я понял, что Гарм только что нас увидел. Оскалив зубы величиной с телеграфный столб, он с хрипом метался из стороны в сторону, грохоча цепями, и свирепо рвался вперед.

— Тихо, не дергайся! — успокоил меня Фаустофель. — Псине вздумалось размяться — и только. Пока ты в аду, бояться тебе нечего.

Утешение, мягко говоря, было слабым, но в этот момент Гарм гавкнул что есть мочи — и вырвавшееся у него из пасти горячее дыхание уложило меня на месте. Но ненадолго. Едва опомнившись, я сиганул в воздух резвее кролика, а потом со всех ног бросился к расселине ближайшей скалы, где и затаился, будто мышь в щелке.

— Стой, болван, стой! Гарм тебя не цапнет. Стой, говорю!

Несмотря на развитую мной спринтерскую скорость, Фаустофель настиг меня в два прыжка. Он вновь стряхнул с себя мрачность и ехидно ухмылялся при виде выказанной мной трусливости.

— Вырвись он на свободу, ты бы никуда от него не делся — как жучок, который от страха притворяется мертвым. Давни каблуком — и одно мокрое место останется. Хорошо хоть, что стрекача ты дал в нужную сторону. Наш путь лежит через этот проход, но должен предупредить серьезно: вздумаешь опять драпать как курица с отрубленной головой — пеняй на себя.

— А ты больно уж умный, как я погляжу! — огрызнулся я. — Впрочем, что с тобой пререкаться? Сам знаю не хуже твоего: мудрость — это готовность ко всему, но страх гибели лишает разума, так что придется тебе это учесть.

— Учтем, учтем — дело привычное, — пробормотал Фаустофель, ускоряя шаг.

Не совсем уяснив смысл сказанных им слов, я промолчал. Проход оканчивался спиралевидной лестницей. Вниз вели вырубленные в скале ступени, истертые множеством подошв за сотни, а быть может, и за тысячи лет. Фаустофель уверенно шагнул вниз, и я, понимая, что обратного пути нет, безропотно последовал за ним.

Ступени были широкими и пологими. Фаустофель спускался довольно проворно, а я не отставал ни на шаг, стараясь не думать, с чем придется столкнуться на очередном витке. Охваченный невеселыми предчувствиями, я мало обращал внимания на величину пройденного пути, но, должно быть, позади остались тысячи ступеней, прежде чем мы, по знаку Фаустофеля, задержались на небольшой площадке.

— Здесь имеется окошечко, через которое виден подлунный мир, — заметил Фаустофель таким небрежным тоном, словно демонстрировал туристу вид на озеро Мичиган. — Можешь полюбопытствовать.

С этими словами он уступил мне место у пробитой в толще скалы амбразуры диаметром в три-четыре фута. Я посмотрел в нее, но не увидел решительно ничего. Потом, вцепившись покрепче руками в подоконник, высунулся наружу.

Мы находились под землей, но ожидаемой тьмы вокруг не было: не было ни тумана, ни облаков — ничего, что могло бы препятствовать взору. Воздух, казалось, тоже отсутствовал — или же был прозрачнее дистиллированной воды. Я посмотрел вверх, прямо перед собой, по сторонам — направо и налево, посмотрел вниз. Нигде ничего — полная, совершенная пустота… Глаза тщетно искали опоры, на которой могли бы остановиться; я вдруг почувствовал, что они готовы вырваться из орбит — и само тело погружается в зыбучее, невидимое, бесплотное пространство. Задрожав, я испуганно отпрянул от амбразуры.

— Там же ничего нет! — вскричал я с упреком, словно Фаустофель был тому виной. Пустота вокруг не слишком меня удивила, но бездонный вакуум внизу потряс до глубины души. — Из окна самолета что-нибудь да увидишь — тучку или радугу, а тут — хоть шаром покати… Упасть некуда.

— Да, падение здесь будет вечным и бесконечным, — подтвердил Фаустофель. — Это и есть та самая, известная тебе Бездна.

Ни о чем подобном раньше я и не подозревал, но немного ободрился и с наигранной беспечностью переспросил:

— Бездна? Та самая?

— Та самая, — кивнул Фаустофель, явно довольный произведенным на меня впечатлением. — Ты ей сродни, поэтому советую познакомиться поближе. Бездна содержит все сущее: она порождает весь материальный мир.

— Ну, если ты хочешь сказать, что все содержится в воздухе, я, пожалуй, не прочь с тобой согласиться. В Чикаго, если ветер подует со стороны боен, то чего только не нанюхаешься…

Фаустофель шутки моей не поддержал.

— Бездна — это вовсе не воздух, хотя зачатки воздуха носятся и в ней. Так, по-твоему, там пусто, ничего нет?

Пустота, или Бездна, как Фаустофель ее называл, поражала ужасающей бесцветностью.

— Конечно, пусто — что же там может быть? — с вызовом бросил я. — Ни соринки, ни пылинки, ни малюсенькой блестки.

— Таких громадных предметов там, разумеется, не сыщешь, — задумчиво проговорил Фаустофель, облокотившись на подоконник в позе созерцающего живописный пейзаж. — Тем не менее в Бездне находятся во взвешенном состоянии микроскопически малые частицы всего, что существует на белом свете. Я употребил термин «взвешенное состояние», однако действительности он не соответствует. Первичные зачатки материи проносятся сквозь Бездну стремительнее, нежели способно нарисовать себе воображение.

Поколебавшись, я рискнул спросить о том, с чем был знаком хотя бы понаслышке.

— Так, значит, это атомы?

Он оборотился ко мне с саркастическим видом.

— Я, в отличие от ваших ученых, называю их проще — первичными зачатками, но коли ты с ними на короткой ноге — попробуй употреби свое влияние, сделай их видимыми.

— Но ведь это ты веришь, что они там есть, — не я!

— Протяни руку — увидишь сам.

Я больше не решался выглядывать из амбразуры, но Фаустофель силком ухватил мою руку и высунул ее в отверстие ладонью вверх.

— Следи внимательно! — приказал он мне. На первых порах я ничего не замечал. Потом ощутил, как на ладонь падают словно бы мельчайшие бусинки росы или дождя. Вскоре можно было уже различить две крошечные капли влаги — почти столь же бесцветные, как сама Бездна.

— Наталкиваясь в полете на преграду, первичные зачатки сцепляются вместе, будто мартышки, — пояснил Фаустофель. — И вследствие этого становятся видимыми. Пока еще неясно, что именно ты выудил, однако результат всецело зависит от самого первого, исходного элемента. Сливаться в единое целое могут только родственные частицы, принадлежащие одной разновидности.

Невольно заинтригованный, я оперся локтем на подоконник и неотрывно стал следить за тем, что происходит у меня на ладони. Количество частиц стремительно прибывало, однако в покое они не оставались ни на секунду — мелькали и мельтешили, будто рой комаров над стоячей водой. Капельки плясали, то взлетая, то опускаясь, а когда сталкивались между собой — либо сливались вместе, либо отпрыгивали друг от друга. Иные с силой взметывались ввысь, выбрасываемые из общей массы, и, оказавшись за пределами моей ладони, исчезали бесследно.