Валерио Манфреди - Последний легион

• Название: Последний легион
• Автор: Валерио Манфреди
• Издательство: Издательство «АСТ»
• Жанр: Исторические приключения
• Год: 2005
• ISBN: 5-17-028587-6

Римская империя пала под натиском северян. Династия Цезарей уничтожена… казалось бы, до последнего человека. Варвары прячут похищенного Ромула — единственного законного наследника Римского престола. Правда или легенда?

Чтобы узнать это, в смертельно опасное путешествие отправляется горстка храбрецов, последняя надежда императора, последний легион…

---

Измученный долгим бесплодным ожиданием и голодом, я впал в отчаяние и ушел из этого города и от его высокомерных жителей. Я брел от деревни к деревне, ища приюта у крестьян и платя за сухой хлеб или чашку молока своим врачебным и ветеринарным искусством. Я в равной мере владел обеими профессиями, но можно не сомневаться, что я с куда большей искренностью готов был помочь ни в чем не повинным животным, нежели тупым и жестоким человеческим существам.

И что только произошло с их благородной латинской кровью! Вся страна была наполнена разбойниками, жители ферм дошли до полной нищеты, задавленные невыносимыми налогами. То, что некогда было гордыми городами, окруженными крепкими бастионами, стоявшими вдоль прекрасных старых дорог, — превратилось в простые груды развалин, населенных призраками, а их обрушившиеся стены густо оплел ядовитый темный плющ. Изможденные бродяги у порогов богатых вилл дрались с собаками за вонючие объедки, готовые перегрызть друг другу горло за какой-нибудь обрывок кишки или кожи… На холмах больше не кудрявились виноградные лозы, и не видно было серебристых олив, которые грезились мне в юности, когда я читал поэмы Горация и Вергилия. И не было тут белых волов с изогнутыми, словно полумесяц, рогами, влекущих плуги… И крестьяне не бросали в землю зерна… Лишь грязные полудикие пастухи гнали отары овец да стада коз на сухие пастбища, да свиньи рылись в палой листве под дубами, отыскивая желуди. Все были голодны, и люди, и животные.

И мы возлагали надежды на эту страну! Порядок в ней, если это можно было назвать порядком, поддерживали отряды варваров, составлявших теперь основную часть имперской армии, и куда более преданных своим вождям, нежели немногим оставшимся римским офицерам. Они не столько защищали жителей страны, сколько мучили их, издевались над ними. Империя превратилась в шелуху, пустую, как и ее император. Те, кто были некогда хозяевами земли, теперь находились под пятой грубого, невежественного притеснителя. Как часто я всматривался в отупевшие лица, в грязные лбы, покрытые холопским потом, пытаясь отыскать в них благородные черты Цезаря и Марка, волшебные очертания лиц Катулла или Антонина! Увы… И все же, все же… Словно луч солнца, прорвавшийся сквозь плотные темные облака, иногда, без всякой видимой причины, в их глазах вспыхивала гордая доблесть их предков, и от этого мне казалось, что надежда еще не утрачена.

И в городах, и в больших поселениях пустила крепкие корни христианская вера, и распятый Господь смотрел на своих почитателей с алтарей, высеченных из камня и мрамора, — но в глубине страны все так же стояли храмы, посвященные древним божествам, хорошо укрытые и защищенные густыми зарослями. Неведомые руки возлагали подношения перед разбитыми, изувеченными изображениями.

Иной раз откуда-то из лесной глуши до меня доносились звуки флейт и грохот барабанов, — из лесной глуши или с вершин гор… они сзывали почитателей древних божеств присоединиться к празднику лесных дриад либо речных и озерных нимф. И из душистых глубин пещер мог тогда появиться сам похотливый Нон, стуча раздвоенными копытами, с огромным фаллосом, непристойно раздутым… всегда готовый полюбоваться на оргию, длящуюся из века в век, и принять в ней участие.

Христианские священники возвестили о скором возвращении Христа Спасителя и о близящемся Страшном суде, и убеждали людей оставить мысли о земной жизни в земных городах и обратить свои взоры, и надежды ко Граду Небесному. И от этого день за днем умирала, любовь римского народа к своей родине. Культ предков постепенно сошел на нет, и самые священные воспоминания людей были забыты ради чисто академических споров риторов.

Я жил так долгие годы, заботясь лишь о самом насущном, я не думал о причинах, уведших меня так далеко от родной земли, будучи уверен, что там, у подножия Великой стены, все давно превратилось в руины, все потеряно, все мои друзья и боевые товарищи умерли, потеряв надежду на свободу, достоинство и цивилизованную жизнь. А я даже и попытаться не мог вернуться, потому что у меня не было ни денег, ни припасов, и я едва был способен заработать столько, чтобы только слегка утолить вечный мучительный голод.

У меня осталось лишь одно желание, одна мечта: увидеть Рим! Ведь, несмотря на яростное разграбление, несмотря на полувековые страдания в лапах аларских варваров, Рим все еще стоял, — один из прекраснейших городов земли, и не оскорбленные ныне стены Аврелия, а длань первосвященника защищала его… И Сенат все еще собирался там, в древней Курии, — скорее для того, чтобы поддержать священную традицию, чем для принятия каких-либо решений, выполнять которые все равно было некому. И вот я отправился в Рим, одевшись как христианский священник; возможно, это были единственные люди, которые все еще внушали некое подобие благоговейного страха разбойникам и ворам. И вот тогда, во время перехода через Апеннины, для меня все внезапно изменилось… как будто сама богиня Судьбы вдруг вспомнила обо мне, вспомнила, что я все еще жив и, возможно, могу сделать что-то полезное в этой опустошенной земле.

Это случилось октябрьским вечером. Уже спускались сумерки, и я начал искать какое-нибудь укрытие на ночь, уголок, куда можно было бы принести охапку Сухих листьев и устроить постель… и тут мне показалось, что я слышу в лесу чей-то стон. Отчасти звуки напоминали то ли крики скопы, то ли рев оленя… но очень скоро я понял, что это рыдает женщина. Я поспешил на звук, скользя в тени между деревьями, бесшумный и невидимый, — я научился этому в священных лесах долины Глеба, когда был еще мальчишкой. И вот, наконец, я увидел: на большой поляне был разбит лагерь, охраняемый римскими и варварскими солдатами, — но все они были вооруженье на римский манер. В центре лагеря горел костер, а один из шатров был ярко освещен. Истоны доносились именно из этого шатра.

Я подобрался ближе, и никто меня не остановил, потому что в этот момент мое древнее друидское искусство позволило мне сделать собственное тело почти нематериальным, так что я едва отличался от обычной ночной тени. Войдя в тент, я заговорил, и все, кто там был, обернулись, изумленные, — ведь я как будто возник из воздуха. Мужчина, стоявший прямо передо мной, был сильным и крепким, его лицо обрамляла темная борода, придававшая ему вид древнего патриция. Он крепко стискивал зубы, а в его глубоко сидящих глазах отражалась боль, сжимавшая его сердце. Тут же я увидел молодую женщину, неутешно рыдавшую, — она сидела возле постели, на которой лежал мальчик лет четырех или пяти, явно бездыханный.

— Кто распорядился позвать священника? — растерянно спросил мужчина.

Должно быть, в своей помятой и грязной одежде, с изможденным лицом, я куда больше походил на грабителя, чем на служителя Божия.

— Я не священник… пока нет, — поспешил сказать я, — но я владею искусством медицины, и возможно, смогу что-то сделать для вашего малыша.

Мужчина одарил меня пылающим взглядом, хотя на глазах у него выступили слезы, и сказал:

— Ребенок умер. Это мой единственный сын.

— Не верю, — возразил я. — Я пока что ощущаю дыхание его жизни в этом шатре. Позвольте же мне осмотреть мальчика.

Мужчина кивнул с безнадежным видом, а женщина посмотрела на меня с надеждой, ожидая чуда.

— Оставьте меня с ним наедине, — попросил я, — и к рассвету я верну его вам живым.

Меня самого удивили собственные слова. Я не понимал, как именно это получилось, но я чувствовал: в этом глухом лесу, в этом тихом уединенном уголке силы древней науки римлян слились в моей душе с той силой друидов, что досталась мне по наследству… и вместе они породили огромную мощь и безмятежную уверенность.

Хотя в последние годы я жил, забыв о самом себе и о своем звании, я все же в одно мгновение понял, что в силах вернуть краски на бледные щеки этого маленького существа, вернуть свет глазам, которые, казалось, уже погасли навсегда под опущенными веками. Признаки отравления были слишком очевидными, но я не знал, насколько далеко зашел процесс внутреннего распада. Мужчина колебался, но женщина сумела его убедить. Она схватила его за руку и потащила к выходу из шатра, шепча что-то ему на ухо. Видимо, она решила, что хуже все равно быть не может, что я не причиню ребенку больше зла, чем уже причинила непонятная болезнь.

Я открыл свой мешок и достал из него все те запасы, что у меня имелись, — попутно осознав, что, несмотря на отчаянные годы, я все же не растерял то, что необходимо для лечения. И я продолжал собирать травы и корни, когда позволяло время года, и хранил их так, как это полагается по правилам моего искусства.