Татьяна Устинова - Детектив на пороге весны

• Название: Детектив на пороге весны
• Автор: Татьяна Устинова
• Жанр: Детектив
• Год: 2022
• ISBN: 978-5-04-166083-3

Весна – время новых начинаний, впечатлений, путешествий и знакомств. Время любви и захватывающих дух приключений! Вот и наши любимые авторы – Татьяна Устинова, Татьяна Полякова, Анна и Сергей Литвиновы – решили порадовать нас незабываемыми весенними историями в своих остросюжетных романах. Вместе с их героями мы снова разгадаем хитроумные головоломки, которые с такой щедростью и изобретательностью подкидывает нам жизнь. Читайте и заряжайтесь оптимизмом! В книге представлены три детективные истории: «Закон обратного волшебства», «Небеса рассудили иначе» и «Даже ведьмы умеют плакать». Издательство «Эксмо» представляет отличный подарок к весенним праздникам – сборник «Детектив на пороге весны»! В него вошли остросюжетные романы самых популярных и любимых писателей, действие которых происходит очаровательной весной. Они увлекут захватывающей интригой, подарят по-настоящему радостное настроение, и вы убедитесь, что интересная книга – по-прежнему лучший подарок!

---

Они помолчали.

Смерть Анфисиных родителей по-прежнему оставалась табу для домашних разговоров.

Все пережито и пройдено, и никогда и ничего не начать сначала, но горечь словно вдруг капала откуда-то. Капала по капле, никогда не прорываясь до конца. Все трое слишком щадили и любили друг друга, чтобы позволить себе… убиваться.

Да. Жалко. Все до сих пор могли бы быть вместе.

И когда звонит телефон, Анфисе до сих пор кажется, что это звонит кто-то из них – с работы, сказать, что задержится. И она радостно бежит, вприпрыжку, легкомысленно и точно уверенная, что так будет всегда – они позвонят и приедут позже, просто позже, и ей даже в голову не приходит, что больше они не приедут никогда. На полдороге к телефону она останавливается, потому что в самое сердце откуда-то сверху ей капает эта капля.

Капает и разбивается, и горечь брызгает на все, что внутри.

Нет. Они не могут ей звонить, что задержались на работе. Они задержались где-то еще – и навсегда.

Какое глупое, безысходное, необратимое слово – навсегда. И кто только его придумал?..

Невозможно, невозможно говорить себе – «а помнишь?», и ей даже удается не говорить, но она помнит. Помнит, черт побери!.. Хотя лучше бы забыть. Где там это слово?

Ну да. Навсегда.

С тех пор навсегда изменилась жизнь. Анфиса пошла работать в аптеку – мать всю жизнь проработала в аптеке, и Анфиса была готова работать там за один запах лекарств, крахмального халата, дезинфицирующего раствора, такой родной и привычный.

Отец мечтал купить соседский участок – и не купил, не успел. Он несколько успел купить, а соседский – нет. Как только у него появились деньги, он первым делом восстановил «родовое гнездо», хотя тогда это еще было немодно, всех как магнитом тянуло на Рублевку и на Молодогвардейскую, в министерские и цековские квартиры. Про элитное жилье тогда еще никто ничего не слыхал, зато с иссушающей злобой все обсуждали «привилегии» – сотая секция ГУМа и госдачи.

Дачи отобрали было, правда, потом одумались и вернули. Жилья понастроили, башен до небес, и все шатрами, шатрами, и все на юрту похожи, мечта любого уважающего себя татаромонгола. А бабушкина усадебка осталась такой, какой построил ее прапрадед в тысяча восемьсот восемьдесят шестом году!

Спать все разошлись задумчивые.

Бабушка думала про соседских племянников и предполагаемое наследство из Швейцарии.

Анфиса про давешнего чемпиона по борьбе, который уверял ее, что «просто упал», и еще про стекло, которое оказалось чисто вымытым, хотя окна в доме напротив никто и никогда не мыл.

А Клавдия думала, что ей жалко пирогов, которые намеревалась отнести соседу-«никчемушнику» строптивая Марфа Васильевна.

Человек в саду, выждавший, когда все наконец угомонятся, думал о том, что непременно должен довести дело до конца.

Оно того стоит.

В институте было холодно, как в склепе, потому что отопление выключили раньше срока – за долги. Предприятие было государственным и за тепло, свет, газ, телефон и телеграф платить решительно не могло. Валентин Певцов склепы никогда не посещал, но знал, что там тоже не жарко.

Из трех лифтов работал один, и Валентин решил, что дожидаться его в обществе усталых – с самого утра! – женщин в болоньевых курточках и затурканных мужчин в нечищеных ботинках себе дороже, и побежал по лестнице.

Сначала он бежал – просто оттого, что у него много сил и нравилось гарцевать, а потом пошел помедленнее, посолиднее.

Эхо его каблуков отдавалось по всем лестничным пролетам, и ему чудилось, что стены тоже радуются тому, что наконец он пришел на работу, разогнал чудовищную сонную институтскую скуку, простучал итальянскими подметками – внес дыхание жизни, как писали в каком-то старом романе.

Это дыхание – свое – он ощущал очень отчетливо, потому что в институте ему всегда казалось, что только он один живет в реальном времени, а все остальные как будто в замедленном кино. Издают странные, растянутые звуки, похожие на продолжительное кваканье, медленно разевают рты, медленно ставят ноги на ступени, медленно открывают двери в комнаты, медленно поворачиваются друг к другу.

И еще ему представлялось, что все это – черно-белое, и только он один цветной, в белой рубашке, ярком галстуке, коричневом пиджаке и светлых брюках.

Он один умеет жить, а все остальные умеют только прозябать – и прозябают от рождения до смерти. Они совершают скучные поступки, скучно влюбляются, скучно женятся и рожают скучных детей, которые всего лишь должны продолжить прозябание. Они тянут лямку от утренней яичницы и до вечернего сериала про богатых, но несчастных, которые постепенно становятся все счастливее и счастливее.

Валентин поймал свое отражение в запыленном дверном стекле и усмехнулся.

В метро они читают гнусные детективы гнусных детективных авторш, заполонивших нынче книжные полки, – укачивают себя плавным движением поезда, плавным движением сюжета и самодовольным сознанием того, что они умнее всех, и уж, по крайней мере, умнее авторш! Валентин детективы не любил, искренне считал их макулатурой и, будь его воля, издал бы указ, запрещающий такого рода чтиво.

Хочешь читать – читай что-нибудь приличное! Про японскую любовь, к примеру. Очень поучительно.

Про то, что истина всегда где-то рядом, а мы ищем ее за тридевять земель и подчас находим, только вернувшись домой, – тоже хорошо.

Вот это настоящие книги и настоящие авторы!

Правда, последнее напоминало Валентину сказку Андерсена о принце, который искал-искал свое счастье, а потом приехал в отцовский замок, и оказалось, что принцесса все время ждала его там. Но Андерсен никогда не выступал в роли учителя человечества! Он был просто сказочником, и его сказки всегда были просто сказки, а никакая не «высокая литература». И сознание этого отчасти мешало относиться к великому бразильцу, который, собственно говоря, как раз и выступал в роли учителя человечества, с почтительным уважением. Все время свербела мысль о том, что и без него, кажется… вроде бы… или нет?.. Скорее всего… быть может, отчасти…

Все время свербела мысль, что и без него, великого, это всем известно!..

Но это не повод, вовсе не повод, чтобы читать детективы.

Особенно бабские!..

Баб Валентин Певцов не уважал, хотя отлично умел ими пользоваться и знал, для чего они нужны.

Мику он нашел именно тогда, когда ему понадобилась помощь, и моментально сообразил, как именно он сможет ее использовать. Для этого ничего не требовалось – он просто сказал ей то, что заранее планировал, и она поверила!.. Поверила во все, от первого до последнего слова, а ему только того и надо было.

Еще он умел отлично в них разбираться. У него даже своя классификация имелась.

По этой классификации Мика принадлежала к категории «цыпочек», для которых самое главное, чтобы в них кто-нибудь был непременно влюблен. Всех мужчин она делила на «достойных», то есть потенциально подходящих в мужья, и «недостойных», то есть неподходящих.

В «недостойные» зачислялись те, кто почему-то был плох – или не слишком богат, или не очень управляем, или бесперспективен. Самое замечательное, что Мике в голову не могло прийти, что кто-то из них, хоть бы даже из «недостойных», может остаться к ней… равнодушным. Она пребывала в убеждении, что стоит ей только один раз взглянуть попристальней – и любая особь мужского пола падет к ее ногам.

Она искренне верила в то, что, как только разведется со своим танкообразным мужем, блестящий и образованный Валентин Певцов немедленно кинется к ее ногам, осыплет ее дождем из роз и бриллиантов – если только можно одновременно кидаться к ногам и осыпать дождем, – сделает предложение, вытащит из кустов заранее припасенного священника, как всегда бывает в мелодрамах, и немедленно с ней обвенчается.

Мика развелась, а Валентин ничего того, что она от него ждала, не сделал. Ни дождя, ни роз, ни бриллиантов.

Он очень гордился собой, и именно тем, что умел получать от очередной бабы все, чего хотел, – и удовольствие, и практическую помощь, – и никогда не попадаться на крючок.

На данной стадии отношений, все еще уверенная в том, что он «давно готов», Мика выполнит любые его требования, даже самые дикие. Во-первых, потому, что он держит ее на крючке, во-вторых, потому, что ей хочется доказать, насколько она может быть ему полезной.

Ну что же, охота, как известно, пуще неволи.

Он тряхнул головой, ощущая собственный тонкий запах, который ему очень нравился, особенно в прокуренных и вонючих институтских стенах, толкнул дверь и вышел в коридор.

Этот этаж назывался «директорским», и здесь, как правило, было не слишком много народу. Коридор и вправду оказался пуст, и он пошел в сторону своей приемной, размышляя о том, какая странная штука жизнь.

Он долго и упорно учился, защищал диплом, а потом диссертацию, и отвратительного качества вьетнамские джинсы казались ему верхом роскоши, а сардельки верхом эпикурейства – и все для того, чтобы оказаться в этом коридоре, всегда напоминавшем ему картинку из медицинской книжки под названием «слепая кишка в разрезе»?! Он просиживал ночи над заданиями, переписывал «Капитал» в тетрадку по философии, дежурил в общежитии с красной повязкой на рукаве и при этом чувствовал себя идиотом – для того, чтобы оказаться в этом коридоре?! Он бубнил на механике, объясняя ехидному преподавателю, почему бочка по плоскости катится именно так, а не иначе, он сдавал зачеты по гражданской обороне, он покупал на остановке пирожок за девять копеек и никогда не мог донести его до общаги, где его можно было запить чаем, – для того, чтобы оказаться в этом коридоре?! Длинном, как мерзкий день, слепом коридоре с черными институтскими полами, со стенами, до половины выкрашенными масляной краской, с обшарпанными дверьми. Только две двери были обиты малиновой кожей, его собственная и директора института академика Тягнибеды.