Патрик Ротфусс - Хроника Убийцы Короля. День первый. Имя ветра

• Название: Хроника Убийцы Короля. День первый. Имя ветра
• Автор: Патрик Ротфусс
• Жанр: Героическая фантастика
• ISBN: 978-5-699-99851-7

Всякое прошлое забывается, превращаясь в сказки, которыми пугают малых детей. Но пробьет час, и древние предания оживут и ворвутся в реальность, сея ужас и смерть… Так юный Квоут, актер бродячей труппы, сталкивается со страшными демонами чандрианами, уничтожившими всю его семью. Поклявшись отомстить, мальчик вступает на долгий и трудный путь, полный приключений и опасностей, ведь чтобы сразиться с легендарными чудовищами, ему самому предстоит войти в легенды.

---

Проснувшись далеко заполдень, я обнаружил рядом с собой сверток, завернутый в мешковину, перевязанный бечевкой, а сверху – яркий листок бумаги с моим именем, который флажком трепетал на ветру.

Раскрыв сверток, я узнал обложку книги. То была «Риторика и логика» – книга, по которой Бен учил меня спорить. Из всей его скромной библиотечки в десяток книжек эта была единственная, которую я не прочел от корки до корки. Я ее терпеть не мог.

Раскрыв книгу, я увидел на внутренней стороне обложки надпись. Надпись гласила:

«Квоут!

Покажи себя в университете как следует. Сделай так, чтобы я мог тобой гордиться.

Помни песню твоего отца. Берегись глупости!

Твой друг

Абенти».

Мы с Беном никогда не обсуждали мое поступление в университет. Разумеется, я мечтал когда-нибудь туда попасть. Однако делиться этими мечтами с родителями я опасался. Ведь поступить в университет – значит бросить родителей, бросить труппу, оставить всех и все, что я когда-либо знал.

Откровенно говоря, эта мысль меня ужасала. Каково это – жить все время на одном месте, не один вечер, не оборот, а месяцы и годы? Не выступать на сцене. Не кувыркаться с Трипом, не играть избалованного господского сынка в «Трех пенни за желание»? Не ездить в фургоне? Не иметь того, с кем можно спеть?

Я никогда не говорил об этом вслух, но Бен, видно, догадался. Я перечитал его послание, немного поплакал и обещал ему, что сделаю все возможное.

Глава 16 Надежда

В ближайшие несколько месяцев родители делали все, что было в их силах, чтобы заштопать дыру, оставшуюся после ухода Бена, привлекая других членов труппы, чтобы те заставляли меня с пользой проводить время и не давали хандрить.

Понимаете, в труппе возраст не имеет особого значения. Если у тебя хватает сил запрягать лошадей – будешь запрягать лошадей. Если твои руки достаточно проворны – будешь жонглировать. Если ты чисто выбрит и влезаешь в платье – будешь играть леди Рейтиэль в «Свинопасе и соловье». В общем и целом все было просто.

Поэтому Трип учил меня острить и кувыркаться. Шанди показывала мне бальные танцы полудюжины разных стран. Терен смерил меня мечом и решил, что я уже дорос до того, чтобы обучаться азам мечного боя. Он подчеркнул, что для настоящего боя этого будет мало. Однако достаточно, чтобы изображать поединки на сцене.

В это время года дороги были хорошие, так что мы чудесно проводили время, путешествуя через Содружество на север. Мы преодолевали по пятнадцать-двадцать миль каждый день, разыскивая городки, где мы еще не выступали. Теперь, когда Бен нас оставил, я чаще ехал с отцом, и отец принялся как следует учить меня актерскому мастерству.

Разумеется, многое я уже и так знал. Но это я все так, по верхам нахватался. А теперь отец взялся систематически обучать меня подлинной механике нашего ремесла. Как с помощью мельчайших изменений тона или позы изобразить олуха, хитреца, дурака.

И, наконец, мать принялась учить меня вести себя в приличном обществе. Кое-что я уже знал благодаря нашим нечастым визитам к барону Грейфеллоу и был уверен, будто я и без того веду себя достаточно прилично, так что мне вовсе ни к чему зазубривать правильные формы обращения, учиться вести себя за столом и разбирать хитросплетения титулов. В конце концов, именно так я матери и сказал.

– Да кому какая разница, что модеганский виконт знатней винтасского боевого тана? – возмутился я. – И кого волнует, что один из них «ваша милость», а другой «милорд»?

– Их самих, – твердо ответила мать. – Если тебе придется перед ними выступать, тебе надо будет вести себя достойно и не попадать локтем в суп.

– А вот папе все равно, какой вилкой что едят и какой из ихних титулов важнее! – буркнул я.

Мать нахмурилась, глаза у нее сузились.

– Из их титулов, – нехотя поправился я.

– Твой папа знает куда больше, чем показывает, – сказала мать. – А то, чего он не знает, папа успешно обходит благодаря своему непревзойденному обаянию. Так и перебивается.

Она взяла меня за подбородок и развернула лицом к себе. Глаза у нее были зеленые, с золотым колечком вокруг зрачка.

– Так ты хочешь перебиваться? Или ты хочешь, чтобы я тобой гордилась?

Ответ на это мог быть только один. А когда я взялся за дело всерьез, оказалось, что это просто очередная разновидность актерской игры. Еще одна пьеса. Мать даже сочиняла стишки, чтобы мне было проще запоминать самые головоломные подробности этикета. И мы вместе сочинили непристойную песенку под названием «Понтифик ниже королевы». Мы хохотали над ней целый месяц кряду, и мать строго-настрого запретила мне петь ее при отце, чтобы он ненароком не сыграл ее при ком-нибудь не том и не втравил нас в серьезные неприятности.

– Дерево! – донеслось от головы колонны. – Триобхватный дуб!

Отец прервал на середине монолог, который он мне читал, и испустил раздраженный вздох.

– Ну все, приехали! – проворчал он, взглянув на небо.

– Что, останавливаемся? – спросила мать изнутри фургона.

– Опять дерево поперек дороги, – объяснил я.

– Ну что это такое! – возмущался отец, заворачивая фургон на поляну у дороги. – Это королевский тракт или что? Можно подумать, кроме нас, по нему никто не ездит! Сколько дней миновало после бури? Два оборота?

– Да нет, – сказал я. – Всего шестнадцать дней.

– А поперек дороги до сих пор деревья валяются! Лично я намерен отправлять консулам счет за каждое дерево, которое нам приходится пилить и убирать с дороги. Мы из-за этого задерживаемся на добрых три часа!

Фургон остановился, отец спрыгнул на землю.

– А по-моему, это кстати, – сказала мать, выходя из-за фургона. – Хоть горяченького отведаем! – она многозначительно взглянула на отца и добавила: – На ужин. А то так надоело по вечерам куски перехватывать! Хочется, знаешь ли, чего-то большего…

Отец заметно смягчился.

– Ну ладно, что уж там… – сказал он.

– Милый! – окликнула меня мать. – Ты не мог бы набрать дикого шалфею, а?

– Ну, я не знаю… А он тут растет? – сказал я с должной неуверенностью в голосе.

– Ну, поискать-то можно, – рассудительно сказала она. И краем глаза посмотрела на отца. – Если найдешь, смотри, набери побольше! Засушим на потом.

На самом деле, найду ли я то, за чем меня послали, или нет, обычно особого значения не имело.

Я имел обыкновение по вечерам уходить от труппы. Как правило, меня отсылали с каким-нибудь поручением, пока родители готовили ужин. Но это был просто повод побыть наедине. В пути уединение найти не так-то просто, и родители нуждались в нем не менее, чем я. Так что они были вовсе не против, если я на целый час уходил за охапкой хвороста. Ну а если к тому времени, как я возвращался, ужин готовить еще и не начинали, это же только справедливо, верно?

Надеюсь, они хорошо провели эти последние часы. Надеюсь, они не стали тратить их на всякую ерунду: костер, там, развести, овощи на ужин порезать… Надеюсь, они попели дуэтом – они часто так делали. Надеюсь, они уединились в нашем фургоне и провели это время в объятиях друг друга. Надеюсь, что потом они лежали рядом и вполголоса болтали о всякой ерунде. Надеюсь, они были вместе и любили друг друга, пока не настал конец.

Надежда эта мелкая, и смысла большого в ней нет. Так или иначе, все равно они умерли.

И все-таки я надеюсь.

Оставим в стороне то время, что я провел в тот вечер один в лесу, играя сам с собой в игры, которые выдумывают дети, чтобы позабавиться. Последние беззаботные часы моей жизни. Последние мгновения моего детства.

Оставим в стороне и мое возвращение в лагерь в тот час, когда солнце как раз начинало садиться. Зрелище тел, раскиданных, как поломанные куклы. Мерзкий запах крови и паленого волоса. И как я бесцельно блуждал, слишком растерянный, чтобы испугаться по-настоящему, оцепеневший от шока и ужаса.

На самом деле, я бы вообще предпочел оставить в стороне весь тот вечер. Я бы вовсе избавил вас от этой ноши, если бы одна ее деталь не была необходима для истории. Деталь существенная. Петля, на которой висит вся история, будто распахнутая дверь. В некотором смысле, с этого-то и начинается сама история. Так давайте уж покончим с этим.

В недвижном вечернем воздухе висели разрозненные клочья дыма. Было тихо, как будто вся труппа к чему-то прислушивалась. Как будто все вместе затаили дыхание. Небрежный ветерок заставил встрепенуться листву на деревьях и понес клок дыма мне навстречу, точно облачко, летящее над самой землей. Я вышел из леса и прошел сквозь дым, направляясь к лагерю.

Выйдя из дымного облака, я потер слезящиеся глаза. Я осмотрелся и увидел Трипову палатку: она лежала, наполовину завалившись, и тлела в его костерке. Специально обработанный грубый холст горел медленно и неровно, и едкий сизый дым стелился над землей в тихом вечернем воздухе.

Я увидел труп Терена, лежащий возле его фургона, и сломанный меч у него в руке. Обычно он носил зеленое с серым, сейчас все это было влажным и красным от крови. Одна нога у него была неестественно вывернута, и из-под кожи торчала сломанная кость, белая-белая.