Кэрри Дрюри - Последний бумажный журавлик

• Название: Последний бумажный журавлик
• Автор: Кэрри Дрюри
• Жанр: Современная зарубежная литература
• Год: 2020
• ISBN: 978-5-907056-74-9

Сюжет «Последнего бумажного журавлика» разворачивается в современной Японии и в Хиросиме в 1945 году, в тот трагический день, когда атомная бомба превратила город в руины. Мидзуки беспокоится о своем дедушке Ичиро. Он – один из немногих выживших после бомбардировки Хиросимы. Всю жизнь его терзает что-то, о чем он никому не говорил. Наконец он решается рассказать внучке свою историю. Это вдохновляющий и сильный роман о мужестве, настоящей дружбе и надежде, которая не угасает. Кэрри Дрюри мастерски объединила прозу и хайку, прошлое и современность, чтобы рассказать о важном событии Второй мировой войны глазами одного человека. С атмосферными двухцветными иллюстрациями Натско Сэки.

---

Щель становится глубже, и я чуть ли не ныряю туда, шарю руками, нащупываю едва различимые предметы и спрашиваю, спрашиваю:

– Ты слышишь меня?

Наконец теплая ладонь сжимает мои пальцы, и сердце от этого колотится сильнее – с надеждой.

Я разгребаю обломки и все яснее вижу его – Хиро. Но это не тот Хиро, который повернулся ко мне, стоя у окна. Он тоже без одежды. Одна сторона его тела и нижняя часть ног в порядке, все остальное – в ожогах.

На меня накатывает тошнота. Я шатаюсь. Меня рвет. Все кружится. Падаю. Снова рвет.

Дрожу. Пот течет по лицу и телу, как вода.

Он касается моей спины:

– Спасибо, – голос друга слабый, уставший, неузнаваемый. – Это бомба?

– Похоже на то. Только вот какая? – спрашиваю я, собравшись с силами.

– Молотофф но Ханакаго?[1] Кассетная бомба? – произносит он еле-еле.

Хиро неловко поворачивается в одну сторону, в другую – смотрит, как и я в те первые секунды, на разрушенный мир.

– Даже пятисоттонная бомба так не смогла бы… – отвечаю ему.

Хиро встает и делает неуверенный шаг.

– Здесь был сад, – шепчет он. – А вот тут, где я стою – бомбоубежище.

Он смотрит на меня.

– Все еще день? – его голос почти как тишина. – Тот же день? Ничего не помню… Я видел самолет… стоял у окна, да? А потом раскрылся парашют. Я обернулся, чтобы сказать тебе, да?

Я киваю.

– А потом… пустота. Что-то белое и все, – он качает головой, – пустота.

Вдруг он наклоняется и его начинает рвать – точно как меня. Хиро дрожит, зубы его стучат, пот льется без остановки.

– Я голый, – говорит он, переводя дыхание от рвоты. – Куда делась моя одежда?

– Не знаю, – шепчу. – Я тоже очнулся голым. Посмотри на свою кожу. На тебе была рубашка с рисунком, твоя любимая.

Он кивает.

– Посмотри, посмотри на себя.

Он опускает голову, рассматривает себя, касается рукой разноцветных пятен на коже.

– Это рисунок с моей рубашки, – произносит он. – Почему-то на коже. Но куда делась сама рубашка?

Я пожимаю плечами.

– И что нам теперь делать? – спрашивает Хиро. – Куда нам теперь идти?

– Я не знаю. Не знаю.

У нас нет ответов.

Я помогаю Хиро натянуть одежду, которую взял из корзины, и вместе мы карабкаемся по останкам его дома в надежде дойти до больницы, но останавливаемся там, где должна быть дорога.

– Моя мама, – шепчу я.

– И моя, – отвечает он. – А сестра? Что с ней? Что с Кэйко? Мне нужно найти ее, мы должны быть вместе сейчас! Она в детском саду, ей страшно!

Хиро умоляюще смотрит на меня.

Пытаюсь сообразить, как быть. Я хочу найти свою маму, отвести Хиро в больницу, да мне и самому бы попасть к врачу, но Кэйко?..

Ее образ неожиданно встает перед глазами: вот солнце сияет на темных волосах, когда мы с Хиро ведем ее в детский сад; вот мы прощаемся, и она машет нам у ворот, а мы отправляемся в школу или на урок военной подготовки, или на завод, где нам теперь приходится работать; вот она дома, смеется, а Хиро ее дразнит; я помню ее улыбку.

Пять лет! Ей только пять лет!

– Сначала мы пойдем в детский сад, – говорю. – Найдем Кэйко. Потом – мою маму. А потом – твою.

Мы уходим все дальше и дальше – в клубящееся облако. Нас словно заглатывает ветер, несущий пыль, грязь и дым.

Я едва дышу и с трудом переставляю ноги. Грудь, руки, лицо – все нестерпимо болит. Прямо сейчас я еще могу поднять ногу, переместить ее вперед – вроде как сделать шаг. Но понятия не имею, сколько еще протяну и куда в конце концов смогу дойти.

В сером тумане вспыхивают красные огни, преграждают нам сначала один путь, потом другой. Мы сворачиваем, переходим дороги, пытаемся найти новый маршрут, но снова и снова пламя отбрасывает нас назад. Мы не произносим ни слова.

Словам не под силу выразить то, через что мы проходим.

Я ослаб, устал и хочу пить. Хиро плетется рядом. Слышу его тяжелое дыхание.

– Как много раненых! – голос друга – скрипучий, будто старый. Проходим мимо людей, лежащих на обочинах.

– Мы им не поможем, – отвечаю. – Что бы мы ни сделали, это ничего не изменит. Сейчас нужно быть эгоистом. Думать только о наших семьях.

Во рту все пересохло: кажется, будто в горле что-то сжимается. Я бы попил даже из лужи – но луж нет.

– Пять человек, – говорю. – Ты, я, наши мамы и Кэйко. Больше мы ни о ком не переживаем.

– Но моя мама, – шепчет он. – Больница Сима… я не думаю, что…

– Прямо сейчас, – настаиваю, – у нас одна цель – найти Кэйко.

Мы продираемся сквозь серое облако, и ее образ стоит у меня перед глазами. Я не вижу людей, просящих о помощи, – только круглое лицо Кэйко, ее светящиеся глаза, слышу только ее смех и голос, когда она поет свою любимую песню, пока мы с Хиро пытаемся делать уроки.

Перед нами вспыхивают огни, пламя поднимается чуть не до небес, мы не можем дальше идти и останавливаемся на перекрестке.

Хиро падает, прячась от жара за бетонной стеной.

– Не понимаю, где мы, – произносит он. – Все выглядит одинаково.

Я сажусь на землю рядом с ним, и Хиро спрашивает:

– Почему мы живы, а они нет?

Он смотрит на тела вокруг нас.

– Почему я так обгорел, а ты нет? Что это было? Откуда столько огня?

– Бензин? – предполагаю я. – Они могли сбросить на нас бензин и поджечь его.

– Неужели весь этот огонь от пики[2]? – говорит он. – Вспышка, конечно… Но…

Боль ползет по телу, перед глазами все кружится. Нет смысла сидеть здесь и обсуждать, что это было, и испытывать вину за то, что нам досталась боль, а не смерть. Огонь распространяется и движется в нашу сторону. Мы выжили тогда, и сейчас надо пошевеливаться.

Я встаю: книга все еще в левой руке, а правой я поддерживаю Хиро.

Земля вздрагивает, и я едва удерживаюсь на ногах, когда обваливается остов здания. Мы внезапно оказываемся в потоке жара и дыма, прячемся от него, как можем, кашляем, сплевываем, задыхаемся.

Пыль оседает во рту. Невозможно даже глотать. И ужасно хочется пить!

Вдруг я кое-что замечаю и вглядываюсь туда, где за кирпичами и кусками бетона белеет дверной проем – точно надгробие на кладбище города. Поняв, что это, я поворачиваюсь к Хиро и вижу, как он меняется в лице.

Его взгляд – прежде рассеянный и потерянный, становится сосредоточенным. Хиро моргает, моргает – без остановки:

– Как мы здесь оказались?

– Мне жаль, – шепчу я.

– Но мы ведь шли в детский сад. А не в мамину больницу.

– Так вышло, Хиро. Пламя сбило нас с пути.

– Неужели это все, что осталось от больницы? Дверной проем? А где стены? Как они могли просто исчезнуть?

– Не знаю, друг.

– Она точно где-то там, – говорит он. – Точно. – Его голос дрожит. – Ей незачем было искать убежище. Он спотыкается о кирпич и еле слышно произносит:

– Где она?

Хиро идет вперед, я карабкаюсь за ним.

Вот уже шаг до него, как вдруг он падает на колени, всматривается в щели среди обломков, ползет дальше, раздвигает кирпичи, выкрикивает ее имя, поворачивается и смотрит на меня:

– Где она?

Я кладу ему руку на здоровое плечо, а потом медленно отхожу и оставляю друга с его горем.

Обрушенное здание затушило пожар, полыхавший рядом с нами, но город еще охвачен пламенем. Нам нужно идти дальше, а Хиро шатается, держится за живот, с трудом открывает глаза и снова их закрывает.

Я смотрю на то, что осталось от нашего города.

Замок разрушен. Все его башни и пять этажей. Торговая улица Хондори тоже. Фонари в форме ландышей нелепо свисают над магазинами и трамвайными путями.

Разрушен университет.

Театр.

Пожарная часть.

Их больше нет.

Некоторые здания все же сохранились – может, потому что они крепче других или выше, или еще почему. Газетная лавка, пивная, банк – стоят, но у всех выбиты окна, сломаны стены или обрушены крыши. Черные, обугленные. Тени того, чем они были.

– Смотри, – обращаюсь я к Хиро. – Это же торгово-промышленная палата! Купол больше не зеленый, но форма, видишь, сохранилась.

Хиро поднимает голову и смотрит вдаль на руины.

– Если это Палата, а перед нами – Больница Сима, – говорю я, – нам нужно взять немного восточнее. Детский сад недалеко от больницы.

Мы снова идем вперед – быстро, как только можем. По дорожным и уличным знакам ориентироваться сложно. Маяком нам служит уцелевший купол и руины знакомых зданий.

Мы идем босиком по раскаленному асфальту, переступаем через обломки, искривленные металлические конструкции, обугленные тела. От этого наш путь кажется бесконечным.

Внезапно вспыхивает пламя, как будто откуда-то из-под земли: мы вздрагиваем, с усилием поднимаем руки, чтобы защитить и так уже обожженные лица, но все равно идем, уворачиваясь от огня, выбирая правильные повороты, пока наконец перед нами не появляются металлические ворота детского сада – сломанные, погнутые, выдернутые из фундамента.