Марсель Монтечино - Убийца с крестом

• Название: Убийца с крестом
• Автор: Марсель Монтечино
• Издательство: Центрполиграф
• Жанр: Триллер
• Год: 1995
• ISBN: 5-7001-0206-4

Для Джека Голда, полицейского из Лос-Анджелеса, музыка перестала существовать в тот день, когда его возлюбленная, певица из джаза, покончила с собой.

Но не только музыка ушла из жизни Джека Голда. Он потерял любовь, лишился карьеры. Но одиночество его не сломило, Джек Голд нападает на след убийцы-маньяка, вообразившего себя «великим спасителем» Америки. Очистить страну от всех цветных и евреев-вот та «высокая миссия», которую взял на себя Убийца с крестом.

---

— Тогда почему...

— Послушай, малыш, давай договоримся так. Вот станешь взрослым, как я, тогда и перестанешь говорить «мэм» и «сэр». Договорились?

Малыш Бобби подозрительно покосился на мать.

— Хочешь меня надуть?

— С чего ты взял? — улыбнулась Эстер.

— Но ведь когда мне будет столько же лет, сколько теперь тебе, ты все равно будешь старше.

— А ты хитрец, Бобби! Всегда умеешь выкрутиться. Давай ешь!

Какое-то время они ели молча. Малыш Бобби краем глаза косился на экран. Потом налил сиропа на тарелку и обмакнул в него бисквит. Покончив с едой, Эстер закурила сигарету. Уютно свернулась в кресле, подобрав под себя длинные стройные ноги, и, перелистывая «Таймс», просматривала объявления. Она искала объявление о продаже подержанного грузовичка.

— Мам!

— А? — рассеянно откликнулась она.

— Что такое синагога?

— Что?

— Что такое синагога?

Эстер оторвала взгляд от газеты.

— Ну, видишь ли, детка, — медленно начала она, — это что-то вроде церкви. Церкви для евреев.

— А за что люди не любят синагоги?

Эстер глубоко затянулась.

— Почему ты спрашиваешь, детка?

— В передаче «Подробности жизни в Лос-Анджелесе» говорили, что люди ос... ос... оскверняли синагоги. — Бобби показал вымазанным в сиропе пальчиком на экран. Эстер проследила за его взглядом. Двое белых мужчин сидели в ультрасовременных креслах за столом замысловатой конфигурации и яростно о чем-то спорили. На одном из них была ермолка.

Улыбка Эстер светилась неподдельной гордостью. Но произнесла она с притворной укоризной:

— Нет чтобы, как все нормальные дети, смотреть мультфильмы:

Малыш Бобби улыбнулся в ответ.

— Но, мама, каждый человек знает, что мультфильмы показывают в субботу утром.

— Вот хитрюга, опять выкрутился! — рассмеялась Эстер. Затем снова опустила глаза к газете, но малыш Бобби был не из тех, кто так просто сдается.

— Ну, мама же!..

— Ну, ладно, ладно. — Эстер аккуратно сложила газету и опустила ее на колени. Прикурила еще одну сигарету от окурка старой.

— Почему они оскверняют синагоги? — снова спросил мальчик.

— А ты знаешь, что такое «осквернять», малыш?

Маленький Бобби смотрел на нее, часто моргая, всем своим видом выражая растерянность.

— Я... думаю, что да, — пробормотал он.

Сердце Эстер Фиббс буквально разрывалось от любви и гордости за то, что она произвела на свет такое существо. Никогда прежде не доводилось ей сталкиваться с таким любопытством, такой неуемной жаждой знаний. Она любовалась сыном. И это — часть ее самой, плоть от плоти.

— Осквернять — это значит ранить, портить. Разрушать что-то. Совершать акт вандализма.

— Я знаю, что такое вандализм. В прошлом году у нас в школе тоже устроили вандализм.

— Ну вот, это то же самое.

— Но почему они это делают?

Эстер тяжко вздохнула и указала на пустую чашку.

— Иди, подлей мне кофейку, малыш. И добавь ложечку сахара.

Малыш Бобби схватил чашку и помчался на кухню. Эстер распрямила длинные ноги и, перегнувшись в кресле, затушила сигарету. Она пыталась собраться с мыслями, сообразить, как лучше объяснить все сыну. Он так стремится к знаниям. Она понимала, что в один прекрасный день — а день этот наступит очень скоро — он посмотрит на свою мать и поймет, какая она тупица. Какая необразованная, примитивная. Какая провинциальная. Она всеми силами старалась отсрочить наступление этого дня. Но пока... пока надо объяснить своему ребенку, редкостно одаренному ребенку, смысл и суть предрассудков.

Малыш Бобби принес кофе. Снова разлегся на полу и вопросительно уставился на мать. Эстер достала из корзинки один из последних бисквитов, намазала маслом, потом — клубничным джемом. Откусила, стала медленно жевать.

— Так что они там говорили, по телевизору?

— Они говорили, что кто-то писал краской на стенах синагоги разные подлые вещи. Неприличные, какие пишет шпана. Гадости. Разные непристойности...

«Что бы это все означало, черт возьми?» — подумала Эстер.

— Что ж, малыш, думаю, дело тут сводится вот к чему. — Она откусила еще кусочек и запила кофе. — Помнишь тот день, когда я привела тебя в класс для особо одаренных детей? Мы как раз поднимались по лестнице и вдруг услышали, как какая-то белая мама говорит своей маленькой дочурке. — Эстер, передразнивая резкий высокомерный голос, произнесла: — «Интересно, как это им удалось пропихнуть сюда этого?» И ты еще спросил меня, почему она так сказала. Помнишь?

— Угу.

— Так вот, тогда я этого тебе объяснять не стала, ты был слишком мал. Но теперь скажу. Это была дама с предрассудками. Ей не нравятся черные. Она их не любит. Понял?

— Да. Да, мам.

— Таким, как она, не важно, хорош черный человек или плох, добрый он или подлый, мужчина или женщина. Или ребенок... Она просто не любит нас всех. Не хочет находиться рядом с нами. У нее против нас предубеждения.

— Но почему?

— Да нипочему и одновременно — по тысяче причин. Первая — страх. Вторая — невежество. Обычно эти качества сопутствуют друг другу. Люди боятся того, чего не понимают, к чему не привыкли. И еще, некоторые из белых просто сумасшедшие. Они готовы на все, лишь бы унизить черного человека, а потом ненавидят его за это унижение. И знаешь, таких в Джорджии, на моей родине, полно. Некоторые из них чокнулись уже окончательно: они вообразили, что сам Бог повелел им властвовать над черными людьми. Я как-то подслушала разговор двух пожилых белых дам. Моя тетушка Розали у них убирала и как-то взяла меня с собой. Мне было лет девять-десять, не больше. И вот одна из этих белых старушенций вдруг говорит другой, что ее священник будто бы объяснил, почему черные люди — черные. Будто бы, когда Каин убил Авеля, Господь страшно на него разгневался и отправил в пустыню. А женщин там не было, потому что Каин был единственным из оставшихся в живых ребенком Адама и Евы, а сами Адам и Ева — единственной тогда парой, которая плодилась и размножалась. И вот Каину стало так одиноко, что он спарился с обезьяной, и от их потомства и началась негритянская раса. И черная кожа — это знак проклятья, которое наложил Господь Бог на всех детей Каина. А потому все черные люди — полуобезьяны и полуубийцы.

С минуту Бобби размышлял над услышанным, затем поднял глаза на мать.

— Глупо, — сказал он.

— Ты прав, малыш Бобби. Это глупо, это подло, мерзко и ужасно — думать и говорить такие вещи! Но от того не легче. Ведь эти старые дамы действительно верили, что это именно так. Верили, как в Господа Бога.

А потому они предубеждены против нас, против всех черных. Ты меня понял?

Малыш Бобби кивнул.

— Ну вот. А еще на свете есть много людей, которые предубеждены против евреев.

— Но у евреев-то кожа не черная.

— Нет, не черная. Но люди изобрели целую тысячу причин, по которым евреев надо ненавидеть.

— Каких?

— Ну, например, они винят евреев в том, что они распяли Христа. Ну, знаешь, приколотили гвоздиками к кресту.

— Так это же давно было!

Эстер пожала плечами.

— У многих хорошая память. И две тысячи лет спустя они готовы обвинять евреев в том, что произошло с Христом. И все это время их — надеюсь, ты знаешь это слово? — преследовали! И до сих пор преследуют. И оскверняют их синагоги. До сих пор винят во всем евреев.

— Но это же несправедливо!

— Конечно, несправедливо!

— Так почему бы с ними не поговорить? Не объяснить им, что они ошибаются?

Эстер горько рассмеялась.

— С этими людьми не поговоришь, детка. Они полны ненависти и злобы.

Малыш Бобби сморщил носик и, заморгал длинными ресницами за стеклами очков.

— Но ненавидеть — это же просто глупо!

— Ты прав, милый.

— Тогда мы должны их остановить.

— Что ж, послушай, что я тебе скажу, детка. Ты будешь учиться в школе и очень-очень стараться. Вырастешь, станешь умным-преумным. И может быть, однажды изобретешь такую таблетку, от ненависти.

Малыш Бобби насупился.

— А знаешь, мам, я больше не хочу быть ученым.

— Почему?

— Я собираюсь стать телекомментатором, как Дэн Рейзер.

— Неужели? Но ведь еще на прошлой неделе ты вроде бы собирался стать лауреатом Нобелевской премии.

— Да. Но мисс Абраме говорит, что в двадцать первом веке самым значимым для человека полем деятельности должны стать средства коммуникации, общение.

— Полем?! — Эстер изобразила испуг. — Что же это? Выходит, эта белая женщина хочет, чтоб мой сыночек работал в поле, где-нибудь на хлопке, как его предки?

— Мама!

Эстер расхохоталась.

— Иди сюда, маленький! — Она похлопала рукой по мягкому сиденью. Бобби подошел и устроился рядом в ее объятиях.

— Послушайте, маленький мужчина! Слишком уж серьезный для воскресного утра получается у нас разговор. Какие у вас на сегодня планы?

— Ты о чем это? — подозрительно спросил он.

— Не желаешь ли отправиться на свидание с одной высокой, очень сексуальной брюнеткой?