Шервин Нуланд - Врачи. Восхитительные и трагичные истории о том, как низменные страсти, меркантильные помыслы и абсурдные решения великих светил медицины помогли выжить человечеству

• Название: Врачи. Восхитительные и трагичные истории о том, как низменные страсти, меркантильные помыслы и абсурдные решения великих светил медицины помогли выжить человечеству
• Автор: Шервин Нуланд
• Жанр: Медицина
• Год: 2020
• ISBN: 978-5-04-097126-8

По существу, история медицины – это история самого человечества со всеми его взлетами и падениями, его дерзким, но тщетным стремлением постичь истину и конечную цель бытия. Историю медицины можно представить в виде бесконечной вереницы книг, характеров, сменяющих друг друга теорий и человеческих заблуждений или совсем иначе, как подлинную квинтэссенцию развития культуры. Перед вами одна из самых красивых книг о том, как развивались наши представления о здоровье: от Гиппократа до первых операций на сердце.

---

Он заявил, что теперь наконец у него есть врач, притом весьма мужественный, и не раз повторил, что я первый из врачей и единственный философ; у него было много целителей, не только алчных, но жадных до славы и почета, полных зависти и злобы. Как я только что сказал, это самый замечательный из сделанных мной диагнозов.

Гален педантично записывал все свои исследования. Он нанимал помощников, писцов и других подручных, кого сегодня мы бы назвали персоналом лаборатории старшего научного сотрудника вкупе с издательством и типографией. Объем его научного наследия ошеломляет. Он начал писать, когда был еще подростком, и продолжал до самой смерти в возрасте семидесяти лет. Уцелевшие работы Галена составляют половину всех древнегреческих сочинений в области медицины, дошедших до нас; если исключить Гиппократов корпус, соотношение становится пять к шести. Они занимают двадцать два толстых тома (с размером страницы в 1/8 газетного листа) плотно напечатанного текста в стандартном издании, выполненном Майклом Куном с 1821 по 1833 год. Несомненно, было много других греческих врачей, публиковавших множество работ до и после Галена; но то, что очень небольшое количество их манускриптов сочли заслуживающими сохранения для потомков, многое говорит о том уважении, которым пользовался Гален.

Чтение немногих переведенных на английский язык трактатов Галена приносит неожиданно большое удовольствие. Помимо всего описанного выше, его автобиографические комментарии, а также рассуждения, касающиеся этики, философии, религии и окружающей его действительности абсолютно хаотично рассеяны по всем сочинениям, поэтому читатель никогда не угадает, на какой странице засверкает сквозь время жемчужина познания. Среди моих самых любимых – тот, который имеет к современному миру даже большее отношение, чем к периоду, в котором он был написан. Речь идет о чрезмерном многословии, литературные памятники которому оставили авторы медицинских трактатов всех веков. Согласно данным Кеннета Уоррена, бывшего директора здравоохранения Рокфеллеровского университета в Нью-Йорке, в 1981 году в мире насчитывалось двадцать тысяч журналов по биологии и медицине. Количество таких изданий сегодня можно оценить, только сославшись на цифры, предоставленные историком Йельского университета Дереком де Солла Прайс: «На протяжении более трехсот лет стабильно сохраняются высокие темпы роста количества всей научной литературы с экспоненциальным увеличением примерно на 6–7 % в год, с удвоением количества изданий каждые 10–15 лет и десятикратным умножением в каждом поколении от 35 до 50 лет». Подобная статистика подтверждает обоснованность комментария, сделанного в 1985 году корреспондентом журнала New England journal of Medicine, который отметил, что множество доступных торговых точек гарантирует, что будут опубликованы все высококачественные и важные произведения, а также почти все посредственные сочинения, не говоря уже о подавляющем большинстве плохих или тривиальных». Каждый, кто читает хотя бы некоторые из основных журналов по своей специальности, хорошо знает, что в современной медицинской литературе содержится значительно больше дублирующих друг друга материалов, чем требуется для описания открытий, гораздо больше слов, чем нужно для ясных объяснений, и слишком много плохих писателей, чем читатели могут вынести. Хотя сегодня дела, безусловно, хуже, чем когда-либо, болезнь уходит корнями в древность и прослеживается, по крайней мере, до эпохи египетской цивилизации. Гален, который горячо возражал бы, если бы ему сказали, что он повинен так же, как любой другой, кто когда-либо испытывал восторг, увидев свое имя на обложке книги, предлагал любопытное решение:

В Древнем Египте существовал закон, согласно которому все изобретения в ремеслах должны были оцениваться собранием образованных людей, прежде чем будут написаны на колоннах в священном месте. Точно так же нам следует собрать ассамблею из справедливых и одинаково хорошо подготовленных ученых. Они будут тщательно изучать все написанное и оставлять для пользы общества только то, что сочтут заслуживающим внимания, и уничтожать все никчемное. Было бы еще лучше не сохранять имена авторов, как было раньше в Древнем Египте. По крайней мере, это обуздало бы чрезмерное рвение к славе.

Гален был убежден, что сумел разгадать многие тайны природы, и его открытия навсегда войдут в историю как истина в последней инстанции. Его послание потомкам гласило, что в дальнейших исследованиях нет никакой необходимости: «Тот, кто хочет заслужить славу делами, а не только умными речами, должен лишь познакомиться, что не кажется мне слишком большой проблемой, со всем, чего я достиг на пути активного исследования в течение всей моей жизни». На протяжении всего Средневековья и большей части шестнадцатого века люди верили ему на слово: вместо того чтобы осознать, что он заложил принципы научного исследования, они игнорировали те части его трактатов, которые описывали экспериментальные методы, обращая внимание лишь на сделанные им выводы, но при этом не вникая в суть вопросов, которые он ставил; вместо того чтобы отбросить его иррациональные соображения и домыслы, они цеплялись за них, как будто они были написаны оракулом; вместо того чтобы думать самим, они поработили свои умы слепым доверием Галену.

У нас немного информации о полутора веках, последовавших за смертью Галена. Известно лишь то, что к середине четвертого века его авторитет в медицине стал неоспорим.

С этого момента он стал источником информации для каждого врача – истинным целителем, пришедшим на эту землю для того, чтобы разъяснить и распространить учение отца Гиппократа, который стал к тому времени уже мифологической фигурой. Галену же удалось возвести его в статус божества. Когда слава Рима померкла, нарастающая волна галенизма начала накрывать Византию и Восток, мерцая особым светом полунауки. Преломляясь через призму избирательности и перевода, становясь в результате все более суеверным, это спектральное сияние освещало меньше, чем скрывалось в отбрасываемой им тени.

В конце четвертого века власть Рима пошла на спад, уступая дорогу Восточной империи с центром в Константинополе. Ее господство продлилось более тысячи лет. За это время медицина наряду с другой научной деятельностью не продвинулась вперед ни на йоту, поскольку все силы империи были направлены на преодоление религиозных конфликтов, и в государстве преобладала политика своего рода бездействия, которую со времен тех мрачных дней по сию пору называют византийской. К счастью, появление мусульманской нации в восьмом веке вызвало к жизни культуру, жаждущую знаний, и вскоре научные трактаты греков были переведены на арабский язык. Не только работы Галена и Гиппократа, но также манускрипты Евклида, Птолемея и Аристотеля стали путеводной звездой для арабов, значительная часть последующих медицинских и научных сочинений которых была интерпретацией и развитием греческих учений. Арабские тексты стали вместилищем греческой науки.

Но процесс сопровождался проблемами, которые обычно возникают при переводе трактатов с одного языка на другой и передаче знаний от одного общества к другому.

Первая трудность заключалась в том, что перевод сам по себе сильно искажает передаваемые мысли, даже когда речь идет о гораздо менее разнородных культурах, чем эллинская и мусульманская. Более того, побывав в руках нескольких поколений составителей и биографов, многие из древних сочинений попали в руки переводчиков уже утратившими первоначальный вид. Когда арабский врач трудился над трактатами Галена, он, скорее всего, изучал перевод не оригинала, а его интерпретации кем-то из немногочисленной группы самозваных комментаторов, появившихся в Византии после смерти великого мастера. Среди наиболее плодовитых литературных шакалов были Орибасий в четвертом веке, Флавий Аэций и Александр Тралесский в пятом и шестом веках, соответственно, и особенно Павел Эгинский в седьмом веке. Последний написал семь томов, по большей части, на основе трудов Галена, заложив основы медицины на весь период, в течение которого мусульманские врачи были на пике своей славы. Он был одним из величайших хранителей медицинских знаний, унаследованных от древних греков, и, одновременно, самым известным ревизионистом, несмотря на его достойные одобрения намерения. Канон Павла спустя двести лет после его создания был переведен на арабский язык и стал фундаментом медицины, которую практиковали как мусульманские, так и говорящие на арабском языке еврейские врачи того времени. Среди них Рази, Али Аббас, Альбукасис, Исаак Исраэли, Маймонид и великий Авиценна, чей «Канон врачебной науки» в одиннадцатом веке стал, говоря словами Филдинга Гаррисона, «первоисточником мудрости в Средних веках». О том, что некоторые критики были возмущены его ревизионизмом, свидетельствует замечание, сделанное два с половиной столетия спустя врачом-философом Арнальдо де Виланова, который смотрел на него как на «профессионального писаку, который оболванил европейских медиков неправильным толкованием Галена».