Дэйв Ицкофф - Робин Уильямс. Грустный комик, который заставил мир смеяться

• Название: Робин Уильямс. Грустный комик, который заставил мир смеяться
• Автор: Дэйв Ицкофф
• Жанр: Биографии
• Год: 2019
• ISBN: 978-5-04-097870-0

Если вас внезапно остановят на улице и попросят назвать имя самого вдохновляющего и забавного актера, скорее всего, вам на ум придет именно его имя. Что заставило его в 2014 году покончить с собой? Ведь у него было все – «Оскар» за «Умницу Уилла Хантинга», 6 премий «Золотой глобус», множество наград за лучшие роли, лучшего комедийного актера, лучшего стенд-ап комика. Целый мир обязан Робину Уильямсу тем, что однажды в кромешной тьме зажегся луч радости и доброты, который пытался осветить все, а в итоге сгорел сам. Целые поколения детей выросли на его фильмах: мы учились по ним умению радоваться и быть счастливым в любой ситуации, дружить и любить, мы смеялись и плакали над его персонажами, переживали за неудачи и радовались за успехи. Казалось, нет в мире человека счастливее Робина Уильямса. Но, к сожалению, по ту сторону экрана его жизнь была совсем другой – всю жизнь он боролся со страхами, низкой самооценкой, тревожностью и депрессией. Он выходил на камеру и помогал нам бороться с нашими демонами, а потом уходил в тень и оставался один на один со своими. И стал Великим. Эта книга – самый полный портрет удивительного человека от рождения до смерти. В ней перед нами предстает настоящий Робин Уильямс – таким, каким его не знали даже близкие люди. Человек, который боролся с депрессией с помощью юмора, но так и не смог примириться с блеском собственной славы. Человек, который ушел слишком рано.

---

Команда по кроссу была для Робина всем, здесь он чувствовал себя комфортно. Иногда вместе с другом и товарищем по команде Филом Расселлом юноша фантазировал, что они олимпийские бегуны на длинную дистанцию Фрэнк Шортер и Джек Бахелер. Упражнения на свежем воздухе укрепили его чувство уверенности, а знакомство с природной красотой Сан-Франциско добавило атмосферу спокойствия и благополучия. В одну из тренировок Робин вспоминал, как забрался на гору Тамальпайс и оттуда смотрел на пляж Стинсон, где опять увидел туман. Но только теперь его, уже привыкшего к этому зрелищу, охватило не чувство страха, а напротив «красивое, подобное дзену чувство сатори», погнавшее молодого человека вниз прямо в воды Тихого океана.

Спортсмены Редвуда тоже не остались в стороне от социальных переворотов, проходивших по всей школе. В тот год главный тренер Редвуда Гэри Шо установил правило, по которому длина волос у бегунов мужского пола должна быть «разумной», иначе грозит исключение из команды. «Более консервативно настроенные рассуждали следующим образом: ”Это все происки коммунистов, они хотят нас сломать“, – говорил Бешем, не согласный с решением Шо. – Но как это связано с длиной волос, мне так и не понятно». Многие студенты высказывали недовольство относительно этого волеизъявления властей, в том числе и Робин, хотя он и носил короткую стрижку. Почти все члены команды бегунов Редвуда подписали петицию, выступая против этого правила. Недовольство царило в школе несколько месяцев. «Иногда в бегунов даже что-то кидали и кричали: ”Пусть эти хиппи отсюда убираются“, – вспоминал Бешем. – А некоторых бегунов футболисты поймали после дискотеки и сильно избили. Было много подобных вещей, и с этим было сложно что-либо поделать».

Робин не был стереотипным спортсменом: он был прилежным учеником и членом школьного почетного сообщества, исполнителем собственных сатирических пьес на выпускных, индивидуалистом с многогранным кругом друзей и чувствительным человеком, которого тяготили эти волнения. Как описывал его одноклассник Филипп Калвер, Робин «не был экстравертом, он был застенчив и некомфортно себя чувствовал при большом скоплении людей».

Когда Калвер зависал с Робином в его убежище в подвале на Парадайз Драйв, то видел там его великолепную коллекцию солдатиков. «Он пересказывал мне все диалоги, которые велись в каждом уголке поля боя, словно он мог их слышать, – вспоминал Калвер. – Я же просто видел игрушечных солдатиков. Робин в своей голове слышал голоса и вкладывал их в уста солдатиков на огромном поле боя. Я тогда подумал, что этот парень очень интересный».

Сводный брат Робина Тодд снова вернулся в его жизнь. Уйдя из Воздушных сил США, проведя там четыре года между постами в Гренландии, Панаме, Оклахоме и Миссисипи, он стал работать инженером-геологом в Огайо, а затем приехал в Калифорнию, мечтая открыть собственные бары и рестораны. Он объяснял: ”Я пил и думал, что заиметь собственное питейное заведение – решение этой проблемы“».

В Сан-Франциско Тодд реанимировал старый бар под названием Mother Fletcher, в чем ему помогал семнадцатилетний Робин, который за небольшую зарплату помогал сносить старый клуб и возводить новый. Часть лета после окончания школы Робин провел, работая в ресторане и музыкальном клубе Trident в Саусалито. Этим клубом владели члены группы The Kingston Trio, он был украшен калейдоскопом фресок, посетителей обслуживали экзотические официанты, подавая не менее экзотические блюда органический кухни. Робин рассказывал, что официантки «носили нарисованные спреем костюмы с бахромой, похожие на пару носков. Это выглядело примерно так: «Соня, у тебя видно сиськи» – «Я знаю, я пытаюсь заработать чаевые».

Той осенью Робин начал заниматься в мужском колледже Клермонт на востоке округа Лос-Анджелес, он хотел выучиться на дипломата. Выбор профессии объединил в себе желание Робина заниматься чем-то необычным и желание его отца, чтобы у сына была престижная профессия. Выпускники Клермонта традиционно работали на должностях «белых воротничков».

«Все, кто оканчивал Клермонт, затем занимались бизнесом, политикой или юриспруденцией, – говорил друг Робина Дик Гейл, который был старше его на два года. – Поэтому туда и поступали. Ко всему этому дерьму надо было относиться очень серьезно и что-то с этим делать. Если ты не был политологом или экономистом, ты был вне игры». Очень немногие рассматривали Робина в качестве учащегося Клермонта, никто не думал, что он сможет работать в юридической фирме, офисе генерального директора или особняке губернатора. Можно предположить, что юноша просто боялся сказать отцу, что его амбиции были далеки от этого. «Это было время, когда всем говорили – все вопросы к властям, – говорила Мэри Алетт Дэвис, знавшая Робина в Клермонте, когда она училась в дочернем колледже Скриппс. – Все так делали, и Робин не хотел выступать против всех».

Но внутри Робина происходила революция, и, возможно, в первый раз в жизни он осознавал, что у него появилась возможность выбрать свой собственный путь. «Это был странный катарсис, – позже говорил он о Клермонте. – Абсолютная свобода. Как переход из Синг-Синг в нудистский лагерь Gestalt. Все вскрылось. Весь мир изменился в тот год».

Во время обучения в Клермонте Робин играл в футбол и жил в Бергер Хол, чьи жители ассоциировали себя с сыновьями Бергера (Sons Of Berger) – аббревиатура S.O.B. Здесь он очутился среди энергичных единомышленников, не впадающих в ступор от грязных шуток. Тут же жил его друг Боб Дэвис, второкурсник, член колледжской группировки под названием The Nads (по-англ. – яички), поэтому во время разных спортивных соревнований можно было кричать «Вперед, яйца!»

Здесь же Робин заново повстречал Кристи Платт, свою бывшую школьную подружку, теперь учащуюся на втором курсе колледжа Питцер – еще одного привилегированного учебного заведения. «Я увидала этого милаху на лестничной клетке, – вспоминает она. – У него были выцветшие белокурые брови, и он был очень загорелым, потому что много бегал на тренировках».

Он воскликнул: «Кристи!»

А я: «Да?»

Он: «Ты меня помнишь?»

А я: «Боже мой – Робин!»

Они снова начали встречаться, но Робин не давал клятвы верности. Он только начал понимать, насколько любит женщин и как сильно они любят его, и получал от этого удовольствие. «У меня было одна-две постоянных девушки в старших классах, а в колледже уже три-четыре, – рассказывал он. – Я наслаждался. В какой-то момент у меня было три разных девушки, сходивших от меня с ума. ”Давай займемся любовью в машине! У меня должна быть здесь кровать с рычагом переключения!“» Он говорил, что женщины забавные существа: «Ты никогда не будешь их знать превосходно. Они невероятно притягательны».

Самое значимое решение, принятое Робином в Клермонте, было сделано без лишних раздумий, почти импульсивно. В качестве одного из восьми предметов, обязательных к изучению, он выбрал театральное искусство и через день «попал на крючок». Здесь не было традиционных семинаров по актерскому мастерству, на которые Робин рассчитывал: это был импровизационный театр, где заправлял Дейл Морс, в прошлом преподававшая в ведущих труппах, которые были широко популярны в 1960-е годы, в том числе The Committee (сан-францисский побочный продукт чикагского Second City).

Студенты Морс осознавали, что она учит их не только смотреть на сцену, но и обращаться с собственными жизнями. Боб Дэвис говорит, что «ее уроки не только о том, как играть в театре, но и о том, как направлять свою энергию, думать о вселенной».

Среди основных принципов обучения Морс, используемых в равной степени для постановки и комедийных, и драматических сцен, был принцип импровизационного императива «да и»: установка всегда подтверждать выбор партнеров по сцене и опираться на них, а не отрицать. Как объяснял еще один друг Робина Пол Теппер: «На самом деле это отличная жизненная теория. Когда кто-то вам что-то говорит: ”Когда ты вернулся с Марса?“, ты говоришь не: ”Ты о чем? Я никогда не был на Марсе“. А отвечаешь: ”Вау, я всего три дня как оттуда, и с тех пор я пью“».

В итоге Морс решила, что абсолютно недостаточно посещать только занятия – необходимо организовать труппу и выступать перед зрителями. Так, Робин вместе с восемнадцатью одноклассниками объединились и создали свою первую команду в колледже Клермонт под названием Karma Pie. Дважды в неделю они собирались в театре Strut and Fret в лагере Скриппс и давали бесплатные представления, состоящие из простых импровизаций.

«Мы стояли в глубине сцены, и если появлялась какая-то идея, то выходили вперед и начинали говорить, или же могли спасти другого актера, – рассказывал Боб Дэвис. – Нас объединяли братские чувства, потому что когда ты стоишь на сцене один, то никто не может тебя выручить, за исключением товарища. Это другой театр, не такой, как в других местах, где нашел смешную тему и бесконечно повторяешь ее. Мы могли двадцать минут искать ответ на вопрос из аудитории или обсуждать какую-то тему. Мы презирали быть смешными, в благородном смысле. Мы занимались искусством».