Анонимный автор - Житие преподобного Паисия Святогорца

• Название: Житие преподобного Паисия Святогорца
• Автор: Анонимный автор
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2017
• ISBN: 978-5-9907764-9-4

Житие преподобного Паисия Святогорца (1924–1994), афонского монаха, известного всему миру и торжественно причисленного к лику святых в 2015 году, переносит читателя в атмосферу духовного подвига, пламенного устремления к Богу и самоотверженной любви к ближнему, которые были характерны для святого Паисия с раннего детства и до самой его преподобнической кончины.

Немало встречается на страницах жития сверхъестественных событий и чудес, но основное внимание в книге уделено именно человеческим усилиям старца Паисия: его непоколебимому упованию на Бога и Матерь Божию, его молитвенным трудам, его смиренному служению ближним, его терпению в скорбях и тяжёлых болезнях. С любовью и тщательностью описанные детали жития преподобного делают его близким и родным читателю, вдохновляя разумно подражать подвигам святого.

Книга предназначена всем интересующимся Православием и монашеством.

2-е издание.

---

Из Кавсокаливии Арсений пошёл в сторону скита святой Анны, желая наконец дойти до каливы старца Хризостома. Его ноги дрожали от истощения, сердце было готово выпрыгнуть из груди от тревог и переживаний. Однако Благой Бог позаботился о том, чтобы дать Арсению утешение и показать ему путь, во́ньже по́йдет.[99] Когда он уже едва передвигал ноги от бессилия, на тропинке ему повстречался епископ Милито́польский Иерофе́й,[100] который жил тогда на покое в келье святого Елевфе́рия, в местности, называемой Вулевти́рия, недалеко от пристани святой Анны. Увидев чрезвычайно худого юношу, который еле стоял на ногах, добродетельный епископ испугался и под руки отвёл его в свою каливу. Он тут же послал келейника за рыбой, сам пожарил её и усадил Арсения за стол, налив ему немного вина. Арсений боялся, что если он выпьет, ему станет плохо, но епископ перекрестил вино и сказал: «Выпей-выпей, сынок, силы прибавится». Забота и сердечность доброго архипастыря стали для измученного Арсения великим утешением. Он рассказал о своих злоключениях, и духовно мудрый архиерей посоветовал ему вступить в общежительное братство монастыря Эсфигмён, который был в те времена «одним из лучших общежитий Святой Афонской Горы».[101] Следуя архипастырскому совету, Арсений зашёл к старцу Хризостому и сказал ему, что собирается поступить в общежительный монастырь. Отец Хризостом заставил Арсения забрать деньги, которые тот передал ему три года назад, дал ему своё благословение, и Арсений ушёл от него в мирном состоянии духа.

В Новом скиту

По дороге в Эсфигмен Арсений зашёл приложиться к иконам и святыням в соборный храм Нового скита. Однако там его ждали новые «приключения». К нему подошёл один иеромонах и спросил:

– И откуда же мы родом?

– Из Коницы, – ответил Арсений.

– Коница! Коница! – всплеснул руками иеромонах. – Родные места! А я из Янины. Ну здравствуй, земляк. Никак, в монахи собрался?

– Да, – ответил Арсений. Будучи совсем бесхитростным, он без задней мысли рассказал иеромонаху обо всём, что пережил, добавив, что сейчас идёт в монастырь Эсфигмен, хотя изначально стремился к подвижнической жизни в пустыне.

– К подвижнической жизни в пустыне? – переспросил иеромонах. – Считай, что тебе повезло, ты принят в наше братство. Я подвизаюсь здесь, в каливе святого Димитрия. И знаешь, кто был моим старцем? О, это был знаменитый иеромонах Неофит!

Арсений в простоте душевной пошёл за иеромонахом, желая ещё раз попробовать начать монашескую жизнь в каливе.

Старцем каливы святого великомученика Димитрия после кончины упомянутого иеромонаха Неофита был его благоговейный послушник – Дионисий, иеромонах и духовник. Вот его-то «послушником» и был встретившийся Арсению иеромонах.[102] Он постригся в монахи, чтобы не идти на войну, потом служил на приходе в Афинах. Жил он шалтай-болтай и отличался явным мирским духом – до такой степени, что имел в келье радиоприёмник. Будучи намного младше старца Дионисия, он не ставил его ни во что, дерзко и грубо с ним разговаривал и заявлял: «Я тут старец, а ты – послушник!» Когда Арсений стал жить в их каливе, этот иеромонах относился к нему как к слуге – до такой степени, что давал ему стирать своё нижнее бельё. Старец Дионисий жаловался на этого иеромонаха Арсению и просил: «Он мне уже всю печень проел, Арсений. Оставайся здесь, чтобы меня похоронить». Арсений собрался уже уходить, но, узнав об этом, иеромонах начал ему угрожать: «А известно ли тебе, что я знаю всех на Святой Горе? Попробуй только уйти! Поверь, что уж я-то постараюсь, чтобы тебя не взяли ни в один монастырь, ни в один скит и ни в одну келью!»

Наконец через четыре месяца этот иеромонах отправился в «турне» со святыми мощами по городам Греции. Арсений тут же ушёл из Нового скита. Был август 1953 года.

Впоследствии, вспоминая о своих больших злоключениях в начале монашеской жизни, преподобный Паисий писал: «Когда я шёл в монахи, то никакой помощи ни от кого не получил. В те годы на Святой Горе было две тысячи отцов – но в какие же руки я попадал! Я был измучен и поджарен со всех боков. Можно было бы остаться в любом из пройденных мною мест, но я боялся опасностей, видя свою немощь. Я благодарен каждому из тех, кто встретился мне тогда на пути. Возможно, пройдя через все эти муки в новоначалии, я расплатился за то, что мучил своих родителей, когда был ребёнком. Кто сейчас знает, как им пришлось тогда со мной намучиться?»

В одном из своих исполненных мудрых советов писем к новоначальным монахам преподобный объясняет, что побудило его к написанию: «У меня и правда болит сердце за новоначальных монахов, и я действительно очень хочу им помочь. Когда сам я был новоначальным, то пережил множество страданий и злоключений, пока не нашёл то, к чему стремилась моя душа. Конечно, в моих злостраданиях не виновен никто из людей. Виноваты в них только мои многие грехи. И, возможно, теми страданиями я расплатился хоть за некоторые из них. А вторая причина моих злоключений в начале монашеского пути – моя деревенская неотёсанность. Я ведь вверял себя первому встречному. За всё благодарю Бога: всё, что произошло со мной, очень мне помогло. Помимо сбитой с меня этими ударами ржавчины ветхого человека, помимо драгоценного опыта, злострадания ещё и умягчили моё жёсткое сердце. Потому сейчас я могу с болью молиться за новоначальных и просить, чтобы они сразу же попали в пригодные условия и принесли благие плоды – в соответствии с призванием каждого».[103]

Глава V. В священной обители Эсфигмен

Монастырь Эсфигмен (архив издательства «Милитос»)

Живой патерик

В середине августа 1953 года Арсений наконец достиг безопасной пристани общежительного Эсфигменского монастыря. Он открыл своё сердце игумену Каллини́ку и рассказал ему о своём непреодолимом желании подвизаться в пустыне. Арсений попросил принять его в монастырь на несколько лет – до наступления духовной зрелости и готовности осуществить своё заветное желание. Игумен согласился. Святой общежительной Эсфигменской обители, с её строгим уставом, утомительными послушаниями, духовным наблюдением и руководством, предстояло стать тем твёрдым духовным островком, оттолкнувшись от которого Арсений впоследствии смог бы совершить духовный перелёт в пустыню, вожделенную для него с детства, не рискуя при этом упасть и разбиться.

Чтобы включить Арсения в список послушников монастыря, требовалось запросить подтверждение из Коницкой полиции. От полицейских родители Арсения и узнали, что он уже на Святой Горе. Вскоре и сам он написал родителям письмо. Ещё одно письмо Арсений послал отцу Павлу (Зисакису). Он поведал другу: «Я пришёл в священную обитель Эсфигмен и остался здесь. Если спросишь, как я живу, отвечу: слава Богу, очень хорошо. В монастыре добродетельные отцы и очень хорошие порядки. Видимо, я оказался здесь по Промыслу Божию. Надеюсь, что Господь сопричтёт меня, Свою грешную и паршивую овцу, к Своему малому монастырскому стаду».

Общежитие Эсфигмена стало для Арсения настоящим живым патериком. Здесь он увидел подвижников, просиявших деятельной и созерцательной жизнью, встретил отцов, которые с рассуждением возделывали в себе монашеские добродетели: уклонение от мира, послушание, воздержание, нестяжание, безмолвие, братолюбие.

Их отречение от мира было всецелым. Они прекратили всякое общение со сродниками по плоти, «в них не было места безвременному и бесполезному общению и разговорам, пустословию и дерзновению».[104] Было немыслимо, чтобы кто-то из отцов подошёл к послушнику и начал расспрашивать его о том, как он жил и чем занимался в миру. Отцы подвизались в святом молчании, которое «есть матерь молитвы, безмолвия супруг, сокровенное духовное восхождение».[105] «Когда я поступил послушником в общежительный монастырь, – вспоминал преподобный позже, – я ни с кем не заводил знакомства. В монастыре было шестьдесят отцов, но ни один из них даже не спросил, кто я и откуда. Человеческого утешения не было, и это помогало мне искать утешения Божественного».

Хотя братия обители была многочисленной, в монастыре царило безмолвие настолько глубокое, что можно было подумать, что подвизается там только один исихаст. Только большие монастырские часы отбивали каждую четверть и на несколько мгновений нарушали тишину. Бой часов не давал братии забыться и напоминал им о необходимости творить молитву Иисусову. Так вся братия безмолвно трудилась на послушаниях, имея в уме священные слова: «Господи Иисусе Христе, помилуй мя».

Жизнь братии была очень простой. Да и всё в обители было предельно сдержанным и аскетичным. Из материального пользовались только тем, без чего совсем нельзя обойтись, и оттого души братии питались высшей, духовной радостью. Обстановка келий была такой: койка, столик и стул, несколько икон, лампадка, керосиновая лампа. Печек в кельях не было. Некоторые из братии холодными зимними вечерами зажигали керосиновую лампу, чтобы в келье стало немножко потеплее. Единственной книгой, которая постоянно лежала в келье, было Святое Евангелие. Братья, желавшие почитать что-то ещё, брали благословение у игумена и получали ту или иную книгу в монастырской библиотеке.