Викентий Вересаев - Гоголь в жизни

• Название: Гоголь в жизни
• Автор: Викентий Вересаев
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2017
• ISBN: 978-5-17-982457-2

«Гоголь в жизни» – одна из тех великолепно написанных документальных книг, которые читаются увлекательнее любого романа. Собрав и систематизировав подлинные свидетельства современников о Гоголе, а также письма и записи самого писателя, Вересаев блестяще сложил их в замечательное единое произведение, которое критик и крупнейший отечественный специалист по Гоголю Игорь Золотусский блестяще назвал «переливающимся живыми красками портретом «странного» гения».

---

Н. А. Лавровский. Гербель, 60.

На спрос о случившемся пансионеры, введенные поодиночке в конференцию, показали, что когда к ним в театр кто-то стучался, не объявляя своего имени, то они, думая, что это были вольноприходящие ученики, которые им часто мешали производить в театре работу, дверей не отворяли, а когда г. экзекутор, постучавши, объявил свое имя, то они дверь тотчас отперли; что г. профессор Билевич, вошедши к ним в театр с проф. Иеропесом и экзекутором Шишкиным, упрекал их, что они занимаются не своим делом и что они без надзирателя; когда же пансионер Яновский сказал, что они в театре находятся с позволения их начальства, и притом под наблюдением старшего, именно пансионера Маркова, а г. профессор Билевич напрасно хочет лишить их удовольствия заниматься приуготовлением театра, тогда он, г. Билевич, ему, Яновскому, сказал: ты пьян и потому так много говоришь. После такового показания пансионеров они по словесному поручению г. испр. д. директора были освидетельствованы от г. доктора медицины Фиблига и найдены не только трезвыми, но и без малейшего признака хмельных напитков.

Журнал экстренного собрания конференции гимназии, 26 сент. 1827 г. Гоголевский сборник, 370.

Может быть, мне целый век достанется отжить в Петербурге, по крайней мере, такую цель начертал я уже издавна. Еще с самых времен прошлых, с самых лет почти непонимания, я пламенел неугасимою ревностью сделать жизнь свою нужною для блага государства, я кипел принести хотя малейшую пользу… Я перебирал в уме все состояния, все должности в государстве и остановился на одном – на юстиции. Я видел, что здесь работы будет более всего, что здесь только я могу быть благодеянием, здесь только буду истинно полезен для человечества. Неправосудие, величайшее в свете несчастие, более всего разрывало мое сердце. Я поклялся ни одной минуты короткой жизни своей не утерять, не сделав блага. Два года занимался я постоянно изучением прав других народов и естественных, как основных для всех, законов; теперь занимаюсь отечественным. Исполнятся ли высокие мои начертания? Или неизвестность зароет их в мрачной туче своей? В эти годы эти долговременные думы свои я затаил в себе. Не доверчивый ни к кому, скрытный, я никому не поверял своих тайных помышлений, не делал ничего, что бы могло выявить глубь души моей. Да кому бы я поверил и для чего бы высказал себя? Не для того ли, чтобы смеялись над моим сумасбродством, чтоб считали пылким мечтателем, пустым человеком? Никому, и даже из своих товарищей, я не открывался, хотя между ними было много истинно достойных.

Гоголь – П. П. Косяровскому, 3 окт. 1827 г., из Нежина. Письма, I, 89.

Когда я был в школе, и был юношей, я был очень самолюбив; мне хотелось смертельно знать, что обо мне говорят и думают другие. Мне казалось, что все то, что мне говорили, было не то, что обо мне думали. Я нарочно старался завести ссору с моим товарищем, и тот, натурально, в сердцах высказывал мне все то, что во мне было дурного. Мне этого было только и нужно; я уж бывал совершенно доволен, узнавши все о себе.

Гоголь – М. П. Балабиной, 7 ноября 1838 г., из Рима. Письма, I, 544.

У нас в Нежине так скучно стало, что не знаешь, куда деться. Сидишь целый день за книгой да зеваешь так жалко, что уши вянут. Теперь мне последний год, и тот уже ущербился; дела, однако ж, почти нет. Прошлый только год мне был самый крепкий; никогда его не забуду: было над чем трудиться! Теперь от занятий остается времени довольно: в это время я читаю «Bibliotheque des dames». Очень хорошее издание. Здесь найдете все. Я читаю путешествие во все страны.

Гоголь – П. П. Косяровскому, 3 окт. 1827 г., из Нежина. Письма, I, 91.

Когда выйдет новая книга, по названию многообещающая, то Никоша готов выписать ее из чужих краев, – что он и делал, будучи в Нежине, из выпрошенных у меня для платья денег; после признался мне, что когда он начитает о новой книге, то дрожит, как бы ее выписать скорее – и за это получил от меня реприманд. Я называю сию охоту страстью; хотя она и не постыдна, как карточная, но тоже может разорять… Человек, который был при нем в Нежине (род дядьки), говорил мне по секрету, что барин его не умеет беречь денег и себя же обижает, говоря, что когда я дам ему денег по праздникам на конфеты, до которых он большой охотник, то когда не успеет еще купить и встретится ему бедный, то так и старается, как бы увильнуть от меня и отдать ему свои деньги, думая, что я не видал, но я всегда так и слежу за ним и когда другие дети едят лакомства, то я его спрашиваю: что же он не ест? – то он мне отвечает, что уже съел; но обманывает меня, старика, и заключает; не давайте ему денег, пропадут ни за что.

М. И. Гоголь – А. А. Трощинскому, 23 нояб. 1830 г. Рус. Стар., 1882, июнь, стр. 676.

Еще в раннем детстве Никоша был кумиром матери: по смерти мужа она перенесла на него всю нежность любящей души. Еще когда он учился в Нежине, письма его торжественно читались всей семьей и пересказывались родным и знакомым.

В. И. Шенрок. Материалы, I, 208.

Можно сказать вообще, что Гоголь мало вынес познаний из нежинской гимназии высших наук, а между тем он развился в ней необыкновенно. Он почти вовсе не занимался уроками. Обладая отличною памятью, он схватывал на лекциях верхушки и, занявшись перед экзаменом несколько дней, переходил в высший класс. Особенно не любил он математики. В языках он тоже был очень слаб, так что, до переезда в Петербург, едва ли мог понимать без пособия словаря книгу на французском языке. К немецкому и английскому языкам он и впоследствии долго еще питал комическое отвращение. Он шутя говаривал, что «не верит, что Шиллер и Гете писали на немецком языке: верно, на каком-нибудь особенном, но быть не может, чтобы на немецком». Зато в рисовании и в русской словесности он сделал большие успехи. В гимназии было тогда несколько хороших пейзажей, исторического стиля картин и портретов. Вслушиваясь в суждения о них учителя рисования К. С. Павлова, человека, необыкновенно преданного своему искусству, и будучи приготовлен к этому практически, Гоголь уже в школе получил основные понятия об изящных искусствах.

П. А. Кулиш, I, 21.

Жизнь в пансионе была привольная: дети пользовались хорошим помещением, большой свободой и могли даже устраивать сообща удовольствия, из которых на первом плане стоял, конечно, театр. Весною и осенью к их услугам был обширный лицейский сад, в котором они проводили большую часть внеклассного времени. При тогдашних ограниченных требованиях от учащихся на долю их выпадало немало досужих часов, да и самое приготовление к занятиям происходило у них нередко в саду, под обаятельным небом Украины. Иные из воспитанников умудрялись даже, забрав с собою необходимый письменный материал, в виде карандашей и бумаги, обдумывать и отчасти набрасывать свои сочинения где-нибудь в саду на дереве.

А. С. Данилевский по записи В. И. Шенрока. Материалы, I, 102.

Соученики Гоголя сохранили о нем воспоминание, как о страшном неряхе. Он решительно пренебрегал тогда своею внешностью и принаряжался только дома, где, видно, были люди, на которых он особенно желал производить приятное впечатление.

П. А. Кулиш, I, 51.

Н. Д. Белозерский, посещая в Нежине бывшего инспектора гимназии кн. Безбородко, Белоусова, видел у него студента Гоголя, который был хорошо принят в доме своего начальника и часто приходил к его двоюродному брату, тоже студенту, Божко, для ученических занятий. Он описывает Гоголя в то время немножко сутуловатым, с походкою, которую всего лучше выражает слово петушком.

П. А. Кулиш, со слов Н. Д. Белозерского. Записки о жизни Гоголя, I, 100.

Я теперь совершенный затворник в своих занятиях. Целый день, с утра до вечера, ни одна праздная минута не прерывает моих глубоких занятий. О потерянном времени жалеть нечего. Нужно стараться вознаградить его, и в короткие эти полгода я хочу произвести, и произведу (я всегда достигал своих намерений), вдвое более, нежели во все время моего здесь пребывания, нежели в целые шесть лет. Мало я имею к тому пособий, особливо при большом недостатке в нашем состоянии. На первый только случай, к новому году только, мне нужно, по крайней мере, выслать 60 рублей на учебные для меня книги, при которых я еще буду терпеть недостаток; но при неусыпности, при моем железном терпении, я надеюсь положить с ними начало, по крайней мере, которого уже невозможно было бы сдвинуть, начало великого, предначертанного мною здания. Все это время я занимаюсь языками. Успех, слава богу, венчает мои ожидания. Но это еще ничто в сравнении с предполагаемым: в остальные полгода я положил себе за непременное – окончить совершенно изучение трех языков. Мне жалко, мне горестно только, что я принужден вас беспокоить, зная наше слишком небогатое состояние, моими просьбами о деньгах, и сердце мое разрывается, когда подумаю, что я буду иметь неприятную необходимость надоедать вам подобными просьбами чаще прежнего.