Юрий Шкапов - За полями, за лесами, или конец Конька-Горбунка. Сказка

• Название: За полями, за лесами, или конец Конька-Горбунка. Сказка
• Автор: Юрий Шкапов
• Жанр: Русское современное

«За полями, за лесами, или конец Конька-Горбунка». Сказка – быль, для взрослых. В первых двух частях рассказывается об обычном пареньке Никите, о его деревенском детстве. После окончания школы он едет в Москву поступать в институт. После неудачной сдачи экзаменов, он устраивается работать на завод, потом ему предстоит поездка на Целину, далее служба в Армии и работа на стройке в Сибири. События, о которых идет речь в сказке, происходят в послевоенное советское время и отражают дух того времени, атмосферу той советской действительности. Третья часть – это шаг в сказку. «Задремал Никита. Снится что порой в душе теснится». Происходит переосмысление пройденного жизненного пути героем, поиск ответов на поставленные жизнью вопросы. Разбираться в этих сложных вопросах помогает сказочный персонаж Иван-дурак из сказки Ершова П.П. «Конек-Горбунок».

---

6

Начинается земля,
как известно, от Кремля.
Счёт ли годам, счёт ли вёрстам,
каждый шаг народа свёрстан,
отпечатан, сброшюрован
и, где надо, прошнурован.
Север, запад, юг, восток -
это звёзд кремлёвских ток,
и для каждой части света
шлёт лучи страна Советов.
До границ востока, юга
здесь зимой гуляет вьюга,
а до Северной Земли
трассы южные легли.
На полях кому что надо,
от пшениц до винограда.
В недрах матушки–земли
толщи кладов залегли.
На основе братских уз
образован был союз:
прелесть юга, зной пустынь,
синь тайги и тундры стынь.
А всему здесь голова
и была и есть – Москва.

Эх, Москва! – всему начало.
Ты по–разному встречала:
на руках одних качала,
величала и венчала;
от иных – одни мочала.
Но у всех мечта теплится
побывать в родной столице.

Там–то вот, в начале света,
и решил пытать совета,
и решил искать ответа
наперёд как надо жить, —
(как о хлебе не тужить,
решета не зная, сита) —
деревенский наш Никита.

7

Как ни прячься, ни тяни,
наступают эти дни,
дни тоски и дни тревог, —
внук шагает за порог.
Хороша, легка дорога
из деревни в города.
Возвращается немного,
всё туда, туда, туда.
И чего так люди рвутся?
На асфальт с дворовой лужи?
Чтоб одеться и обуться,
подтянув живот потуже?
Теснота – милей простора,
грохот – лучше тишины…
Гарь машинного затора
пахнет слаще бузины?
Непонятно, непонятно.
Век живи, и век учись.
Вот к каким "родимым пятнам"
поворачивает жизнь.
Мыслей, дум, сомнений схватки…

Дед всю злость срывал на бабке,
распалялся старый псих.
Ну потом кой–как затих.
Посчитал в уме, прикинул,
казначея–бабку сдвинул
чуть в сторонку, – та кряхтит,
мол, в тряпице не ахти.
Что ж, работал не по найму
всю войну, после войны.
Облигаций всяких займов,
коль оклеить, вполстены.
Были святы те бумажки:
то – война, а то – на ГЭС.
Труд великий, горький, тяжкий…
Ну а тут попутал бес,
дед на всё махнул рукою:
эх ты, с жизнею такою! —
надо внука провожать,
надо парня обряжать.
Сгрёб бумажки, и – на трассу,
что в районный центр, в сберкассу…
Сразу всё проверил, чохом.
"Н-да, – сказал себе со вздохом. —
Тут сбор–касса, а не кон.
Деньги к деньгам, – то закон.
Хм, взять на чём хотел барыш, —
на–ка, старый, тебе шиш!
Рот раскрыл, что кот на сало…"

На душе покойней стало,
усмехнулся не грустя:
"Ишь, куда завёл пустяк!"
Игрока прошёл угар.
Свёл овечек на базар,
всё что надо закупили
и Никиту обрядили.

8

Боль зубная лишь родня
ожиданью того дня.
Вот и этот день настал.
Ночь никто из них не спал.
Отодвинув чуть в сторонку
у печной трубы заслонку,
дед сидел, курил всю ночь,
отгоняя думы прочь.
Бабка, та в углу на печке
засветила богу свечку, —
пусть не числит как докуку
и пошлёт чуть счастья внуку.
Нет покою от волненья, —
мать скользит неслышной тенью,
вся поникнув от расстройства…

Лишь виновник беспокойства
спит–сопит "без задних ног",
как телёнок–сосунок:
уезжать, а он – каков! —
всё до третьих петухов,
заявился на рассвете.
Что тут скажешь… Эх вы, дети!
Спит себе, и нет забот,
хоть семнадцатый идёт.
Сладко чмокает во сне…

Вот и зайчик на стене, —
над землёю солнце встало,
на работу люд позвало.
Зайчик прыгнул на кровать.
Что ж, пора, пора вставать!

Долго ль, коротко ль сбираться, —
срок в дорогу подаваться.
И Никита – вот он, весь:
скромен, тих, посбилась спесь.
Вид немного необычный,
в первый раз одет прилично.
Что и скажет, то негромко.
Просмотрел свою котомку,
сунул мыло, щётку, пасту.
Хомутом неловким галстук.
Жжёт подошвы ног обнова
после беганья ночного. —
А! пустяк, – пройдёт, притрётся.
Подберём, коль плыть придётся
в Антарктиду на китов.

Ну а тут и так готов!
Первый шаг, он – на всю жизнь.
Время, стой! Чуть задержись,
дай подумать человеку:
можно жить как интересней
и шагать по жизни с песней;
и – пройти по ней калекой…
Дай подумать человеку!

"Что ж, готов? – Твоя берёт, —
дед тут выступил вперёд. —
Ну, присядь перед дорогой,
я скажу тебе немного…
С точки зренья старены,
спать мы нынче не должны.
И чесать лопатки тоже
вроде нам теперь негоже.
Но, скажу тебе, Никитка,
хочешь жить начать ты прытко.
Ладно, съезди, посмотри.
Только всё ж глаза протри:
вон соседский сын Данилы
сеет, пашет любо–мило;
говорит о нём народ -
будет славный хлебороб.
Иль возьми Гаврилы сына:
на завод пошёл детина,
он до техники охочий, —
будет стоящий рабочий.
Мог и ты б по их примеру.
Аль ты сразу в инженеры,
в доктора там, – как их там?"
"д-Я ещё не знаю сам…"
"Мда-а, я вижу – держишь стойко,
и науку знаешь бойко,
что есть классы, что прослойка:
пусть те – в дом, а мы – в пристройку?
Ладно, что уж тут тянуть,
коль решил, то – в добрый путь!"

Дед вздохнул, шагнул к порогу,
кукиш тыкнул в угол богу, —
(а! греши иль не греши…), —
"Ты уж нам… того, – пиши!…"

9

В тишине, звеняще–хрусткой,
даль полей равнины русской,
темь лесов, предхолмий синь.
Край родной, куда ни кинь!
Ты потом нам будешь сниться
журавлём, а не синицей.
О тебе, сколь жизнь отпустит,
чувство тёплой сладкой грусти
мы храним как амулет…

Только не в семнадцать лет!
А в семнадцать наш Никита, —
ну к чему тут волокита -
прелесть, воздуха дрожанье,
писк цыплят, лошадок ржанье,
охи, вздохи, провожанье, —
вскинул за спину мешок,
в дни военных лет рождённый,
у туристов утверждённый,
плеч не режет ремешок, —
и – пошёл походкой строгой.

Пыль завесой над дорогой:
мчит машина спозаранку.
Подвезти? – Один момент!
Влез Никита под брезент,
в пыльный кузов.
До свиданья!
Позади все сны–гаданья.
Сел, вздохнул, махнул рукой…

Виснет дымка над рекой.
Пахнет пылью, потом, пашней.
Пахнет… выпечки домашней
пирогами из мешка, —
есть так сразу захотелось!
И куда–то делась смелость,
видно, брат, тонка кишка.
И Никита, – в эту пору
грузовик вползал на гору,
с перебоями тянул, —
пироги все "навернул"!
Посмотрел – далёкой точкой
всё стоят и дед, и мать.
Пашня, поле, луг, цветочки, —
доведётся ль увидать?
И село уходит в даль.
Жаль? – А вроде бы не жаль…
Скрылся дом за поворотом.

Распахнула жизнь ворота:
ну, езжай смелей, Никитка!
(Не забудь: назад – калитка…)

Старики одни. Одни…
Боль зубная – та сродни
этой боли расставанья.
Что ж, теперь лишь ожиданье.

Глава II. На учёбу в столицу

10

"… У артиста – сын артист,
(в гармониста ж гармонист!), —
лет на сто, ну на полста
все-е позаняты места…"
"… Кукарекнул дед когда–то, —
внукам, правнукам – зарплата;
чужаку наверх пробиться -
надо заново родиться…"
"… Хлопотно житейско море!…"

Эти мысли в разговоре
наш Никита уловил.
Собеседник мил, не мил,
коль попутчик ты дорожный,
говорить тебе всё можно.
Не о солнышке, о счастье, —
разговоры про ненастье,
всё про слякоть, непогоду,
про всеобщие невзгоды.
До чего же люди падки
всласть мусолить недостатки!
Плохо – в радость… Непонятно.
После них хоть на–попятный:
вот тебе, мол, по лбу, в лоб ли -
поворачивай оглобли…
Ну уж шиш! Не тут–то было,
(руки б только вымыть с мылом).
Если есть и впрямь преграды,
самому пощупать надо,
пусть на лбу набьётся шишка,
не девчонка же, мальчишка.

Перестук вагона мерный
успокаивает нервы…
Вспомнил страхи на вокзале.
"Нет билетов." – Так сказали.
По перрону вдоль вагонов
сколько заячьих дал гонов!
"Нету мест", – ответ девиц
в строгой форме проводниц.
Быстрый взгляд на весь твой вид:
"Нет", – и в сторону глядит.
Седоусый проводник
в положенье разом вник.
"Хм… ехать надо – нет билета.
Если б дело только в этом!
Раз уж едешь ты учиться,
дай–ка бог тебе пробиться,
одолеть все льды–торосы, —
вдруг ты новый Ломоносов!…"

Чуть прилёг на верхней полке -
где там спать, как на иголках!
Глаз коли, никак не спится, —
как–то там Москва–столица,
встретит как?

И вот она
замелькала из окна.
Чинны прибранные дачи,
сини луковки церквей.
О житье народ судачит,
и конечно о Москве.
Вон над трубами завода
лёгкой тенью виснет хмарь.
Как подпорка небосводу
телебашня–пономарь.
А дома! друг друга краше.
(Вот бы их в деревню нашу!)
Сколько ж их, ну прямо туча!
Блещут в мареве текучем,
всё один другого круче,
те вразброс, те сбились в кучу,
эти вытянулись вкось.
Хорошо тут жить, небось!
Во–от какая ты, столица…

К окнам вытянулись лица,
как бы что не прозевать,
чтоб потом порассказать, —
всё хоть съездил не напрасно,
(кто ж в Москве побыть не чает!)

Где ж Москва гостей встречает, —
не на площади же Красной?
Или Красное крыльцо
здесь Садовое кольцо?
(Это ж знается с азов…)

Вдруг
шипенье тормозов.
Переборы буферов.
Всё. Столица.
Будь здоров!

11