Джонатан Кэрролл - Сон в пламени

• Название: Сон в пламени
• Автор: Джонатан Кэрролл
• Издательство: М.: Эксмо; СПб.: Домино
• Жанр: Ужасы и Мистика
• Год: 2005
• ISBN: 5-699-09359-1

Уокер Истерлинг, бывший актер, а теперь сценарист, живет в Вене. Он знакомится с Марис Йорк, бывшей моделью, а теперь художницей. Они хотят пожениться.

Но почему коротышка-бородач на велосипеде, похожий на гнома из сказок братьев Гримм, окликает его: «Реднаскела»?

Почему Уокеру снится, что в предреволюционной России он был маньяком-убийцей?

Почему на венском кладбище он ввязывается в перепалку с двумя старушками на «дельфиньем» языке?

Помочь разобраться с этим (а заодно научить его летать) Уокеру обещает калифорнийский шаман Венаск.

Венаск еще не понимает, во что ввязался.

---

Я не отрываясь смотрел на фотографию. Освещение было не очень, и края оказались немного не в фокусе, но сходство было полным, таинственным и… по-своему захватывающим. Ты считаешь себя единственным обладателем своей внешности. И вдруг открываешь, что это не так, и тут же начинаешь задумываться, что еще общего между тобой и твоим двойником. Что за жизнь он прожил? Какие у него были тайны, о чем мечтал? Мир полон чудес, но величайшее из всех – ты сам. То, что кто-то с твоим лицом уже ходил по земле, побуждает тебя искать ответы. Но это была моя величайшая ошибка. Чудеса не всегда имеют ответ или объяснение. Или же, даже если имеют, эти ответы не обязательно оказываются тем, что мы хотели узнать.

Черный камень был тщательно отполирован и выглядел как обсидиан. Золотые буквы на лицевой стороне высечены глубоко, с великой тщательностью и искусством. Я стоял в нескольких футах и охватил его взглядом сверху донизу, прежде чем подойти ближе, чтобы рассмотреть портрет на камне. У подножия могилы лежал букет не так давно завядших цветов. Кто-то из живых знал Морица Бенедикта и по-прежнему заботился о нем. Странно, что Марис не упомянула про цветы, но она оказалась права насчет кое-чего другого: увидев фотографию, на следующий день я не мог не поехать на кладбище, чтобы посмотреть на себя.

Крупный портрет Бенедикта слегка пожелтел от времени. На моем двойнике был темный костюм со строгой рубашкой, но без галстука. Мы были не только похожи, но я сразу же заметил на его лице знакомое выражение – то ли радостно-удивленное, то ли немного раздраженное, какое часто бывает у меня. Мать звала меня за это Мистер Великомученик. Так-так. Выглядел он, значит, как Мистер Великомученик. Я улыбнулся. Мне захотелось улыбнуться или хоть как-то взбодриться, потому что чем больше я смотрел на своего… на себя, тем больше нервничал, и мне стало неуютно. От чего-то еще, кроме невероятного сходства, у меня пробежал мороз по коже. Когда непроизвольно вздрогнешь, иногда спрашивают, что случилось, и всю жизнь я слышал один и тот же ответ: «Кто-то прошел над моей могилой». А каково это – представить, как кто-то проходит над могилой, снабженной твоей фотографией с твоим самым характерным выражением лица, только это не твоя могила и не твое надгробье, и это не твое изображение, и этот мертвец лежит в земле уже тридцать лет. Здесь, в двух футах от тебя.

Мимо прошли две старухи, обе в черном, обе с одинаковыми сумочками. Одна из них посмотрела на меня и кивнула.

– Guten Tag, repp Реднаскела.

От звука этого имени кольнуло в ушах, но я не мог вспомнить, где слышал его раньше. Я улыбнулся старухе, словно знал ее и понял ее слова.

– Долго же вы сюда добирались!

Ее подруга сердито покачала головой.

– Оставь его в покое. Он и так опередил график.

Реднаскела. Сумасшедший на велосипеде в первый венский день Марис. Он назвал меня Реднаскелой!

Невидящим взглядом я смотрел, как старухи удаляются.

– Погодите! – Я пробежал несколько шагов вслед за ними. – О чем это вы? Кто такой Реднаскела?

Они с улыбкой переглянулись – эти старухи знали что-то, о чем я не имел представления. Одна из них кокетливо пожала плечами.

– Это ваше дело – все выяснить. Вы и так уже довольно далеко зашли.

Другая подошла и похлопала меня по плечу.

– Все гордятся вами. Не обращайте внимания на то, что я сказала. Я просто вас дразнила.

Они снова пошли прочь. Я схватил за локоть ту, что ближе, и повернул к себе. Улыбка сошла с ее лица.

– Не прикасайтесь ко мне! И хватит вопросов. Идите к черту!

Я встряхнул ее за руку. Под шерстяным пальто рука казалась худой, как посудный ершик.

– О чем вы говорите? Кто такой Реднаскела? Откуда вы меня знаете?

Из травы разом вспорхнула стайка птиц и улетела прочь.

Старуха увидела поблизости молодую пару и пискливым голосом завопила:

– На помощь! Отпустите меня! Оставьте меня! Помогите!

Ее напарница стукнула меня по спине сумочкой. Парочка подбежала, и мужчина оттащил меня от старухи.

– Кто такой Реднаскела, черт возьми!

– Сам узнаешь, болван!

– Скажите мне.

– Черта с два, сынок!

Я бросился к ней, но мужчина удержал меня.

– Эй, парень, совсем спятил? Это же старая женщина!

Он крепко держал меня и не собирался отпускать.

Старуха пустилась прочь, то и дело оглядываясь через плечо. Сначала обе выглядели испуганными, но, оказавшись на безопасном расстоянии, одна из них захохотала, как ненормальная, и состроила мне рожу: засунула в уши большие пальцы и мизинцами растянула рот, высовывая и пряча язык, как змея. Ее хохот звучал так странно и громко, что мужчина, его жена и я замерли, уставившись на двух старух, которые тем временем исчезли среди могил.

– Ты спятил, парень? Колотить пожилую даму? Какого черта?

Он отпустил меня и скрестил руки на груди, как папаша, ждущий объяснений от десятилетнего сына.

– Забудем это. Я ошибся.

Я был сконфужен и зол, и мне чертовски хотелось узнать, куда делись эти «пожилые дамы».

– Не набрасывайся на пожилых дам на кладбищах, парень. Мне наплевать, что вы вытворяете в вашей собственной стране.

Я взглянул на него.

– О чем это вы?

– Здесь Австрия. И мне наплевать, как вы обращаетесь с женщинами у себя в стране. Даже будь это ваша бабушка. Здесь надо вести себя, как принято у нас.

Подошла его жена и вызывающе посмотрела на меня.

– Откуда вы? Что это был за язык? Я раньше работала в ООН, но никогда не слышала, чтобы люди изъяснялись такими звуками.

– Что вы хотите сказать?

– Я про язык. Про те звуки, что вы издавали. И вы, и эти старушки. Откуда вы?

Ее муж фыркнул:

– Может быть, из океана! Может быть, все трое – переодетые дельфины.

Я уставился на него, потом на его жену.

– И как же это звучало? – Мне стало страшно. Она посмотрела на меня так, будто я притворялся.

– Сами знаете, как. Ведь это же вы говорили! Ее муж снова фыркнул:

– Как это звучало? А вот так! – Он сунул в рот два пальца и стал свистеть – так громко, что спугнул стайку птиц с каштана неподалеку. Я посмотрел на него, потом на его жену. Она кивнула.

– Вот именно. В точности так. Где так говорят? Можете еще что-нибудь сказать? – Она поощрительно улыбнулась.

Я не стал рассказывать об этом Марис. Что бы я сказал? «Сегодня на кладбище я встретил двух старух. Набросился на одну из них и по-дельфиньи освистал другую. Потом они убежали и показали мне язык». В фильме это была бы неплохая сцена, но в реальной жизни она звучала как бред сумасшедшего.

И что же это за странный язык, на котором я с ними будто бы говорил? Откуда он взялся и почему я сам не заметил, что говорю на нем, а не на своем старом добром американском диалекте немецкого?

Кто такой был этот Реднаскела? А если это был я, как утверждали две выжившие из ума старухи и бородатый инопланетянин на велосипеде, кто же все-таки он/я такой? Как вышло, что я понятия не имел, кто «мы» такие? Или все же имел?

И наконец, какое отношение ко всему этому имел Мориц Бенедикт? Старуха пошутила, что я потратил много времени, прежде чем понял, что нужно прийти на кладбище и посмотреть на могилу…

Как все это свести воедино? Какие винтики выпали из набора, или детали, или инструкции, которые помогли бы мне правильно все собрать и понять?

Я знал в городе одного чудаковатого американца по имени Дэвид Бак. Он проводил большую часть времени в библиотеке, изучая жизнь какого-то малоизвестного немецкого анабаптиста шестнадцатого века, одно время подвизавшегося в Австрии. Бак вечно был на мели и искал, чем бы подзаработать. Поэтому я позвонил ему и сказал, что заплачу, если он разузнает, кто такой Мориц Бенедикт. Об этом человеке я знал лишь даты его жизни и то, что он похоронен на Центральфридхоф, но Бак сказал, что для начала этого вполне достаточно, и пообещал позвонить, когда что-нибудь выяснит.

Смерть Николаса и эта нелепая сцена на кладбище глубоко потрясли меня. Я проводил дни, читая, глядя в окно и поглощая вкусную стряпню Марис. Она составляла мне компанию и хранила утешительное, необходимое мне молчание. Сначала я пытался скрыть черные тени, дрейфующие в глубинах моего сознания, но она вскоре заметила их и сказала, что я плохо верю в нас двоих, если что-то скрываю.

– Весь смысл дружбы – придавать другому силы, когда он нуждается в этом. Не отшучивайся у меня, Уокер.

Чтобы еще более все усложнить, постоянно, по два-три раза в день звонила Ева Сильвиан. Разговоры (монологи) были одни и те же. Мне пришло в голову, что ей бы лучше записать свои слова на магнитофон и прокручивать, чтобы соглашаться с собой. Она постоянно спрашивала, не сделаем ли мы для нее то или это – от помощи в выборе надписи на могиле Николаса до получения ее одежды из химчистки. Ее тон не предполагал отказа. По словам Марис, в этом тоне выражалось ощущение Евы, что она заслуживает любви если не сама по себе, то уж во всяком случае из-за своей утраты. Забавно, как некоторые ожидают, что самое ценное в жизни придет к ним просто потому, что они существуют или потому что пострадали.