Джудит Крэнц - Школа обольщения

• Название: Школа обольщения
• Автор: Джудит Крэнц
• Издательство: ЭКСМО-Пресс
• Жанр: Современные любовные романы
• Год: 2002
• ISBN: 5-699-00345-2

Яркая, эффектная Билли Айкхорн в юности была невзрачной толстушкой. После года, проведенного в Париже, она не только превратилась в красивую, сексуальную женщину, но приобрела свой особый шикарный стиль. Выйдя замуж за одного из богатейших людей Америки, Билли через некоторое время становится богатой молодой вдовой. Чтобы не скучать, она решает открыть роскошный «Магазин Грез» — и едва не терпит крах. Только встреча с честолюбивыми молодыми людьми, модельером Вэл и фотографом Слайдером, превращает эту затею в настоящий триумф. А Билли наконец может позволить себе влюбиться, в первый, но далеко не в последний раз в жизни….

---

После занятий Вэлентайн не хотелось идти домой в пустую квартиру. Вместо этого она, притащив свой тяжелый портфель, забивалась в уголок ателье, иногда сосредоточенно склонившись над уроками, иногда внимательно наблюдая за входившими и выходившими клиентами, деловитыми, самодовольными. Она изо всех сил старалась не путаться ни у кого под ногами, и через несколько месяцев к ней настолько привыкли, что грубоватые, часто непочтительные работницы разговаривали при ней настолько свободно, будто ее здесь не было. Она слышала удивительные истории о столкновениях характеров в примерочных, о хороших и дурных сторонах клиенток по имени Бардо, Лорен и графиня Виндзорская, о схватках не на жизнь, а на смерть между «premiere vendeuse» [3] за места на показе коллекции и за новых клиенток, о шалостях и сценах ревности в кабинках, где переодевались манекенщицы, красивые, эффектные девушки с ярко накрашенными глазами и именами Бронвен, Лина или Мари-Терез. Но если у Вэлентайн оставалось время от уроков, она больше всего любила наблюдать за непрерывно происходящей перед ее глазами работой: вот шьют платье для герцогини де Ларошфуко — сначала несколько кусков плотного белого муслина разрезают по выкройке, а через несколько недель, спустя сто пятьдесят часов ручного труда, по меньшей мере, после трех или более примерок, куски ткани стежок за стежком превращаются в шифоновое бальное платье, которое даже в те дни обходилось в сумму от двух до трех тысяч долларов.

Без лишних слов повелось, что высшие эшелоны власти у Бальмэна не были осведомлены на тот счет, что в их мастерских воспитывается ребенок. При всей своей доброте Пьер Бальмэн и всемогущая директриса, мадам Жиннет Спанье, правившая домом моделей, из-за своего рабочего стола, стоявшего на верхней площадке главной лестницы, весьма мрачно отнеслись бы к подобному упущению. Не раз случалось, что в ателье провозвестницей грядущих перемен врывалась мадам Спанье, с волосами цвета воронова крыла, вспыльчивая, многословная и неукротимая. Вэлентайн всегда успевала прятаться за грудой готовых бальных платьев, сложенных около ее табуретки специально для такого случая.

Когда у Элен наконец заканчивалась последняя примерка и клиентка исчезала в поджидавшем ее лимузине, растворяясь в парижской ночи, — а в те дни в Париж каждый сезон съезжалось двадцать-тридцать тысяч женщин, желавших одеться с головы до ног в самые модные наряды, — мать и дочь пешком шли домой к своему нехитрому ужину. После ужина Вэлентайн управлялась с работой по дому, но редкий вечер проходил без расспросов о событиях у Бальмэна. Швейное искусство пленяло Вэл. Ей не терпелось найти логическое обоснование каждому шву, каждой петельке. Почему месье Бальмэн всегда вводит в модель нечетное число пуговиц и никогда — четное? Почему мадам Дитрих шесть раз возвращала одну и ту же юбку, чтобы ей переделали швы на подкладке — ведь это всего лишь подкладка, а не платье? Почему мужская и женская одежда шьются в разных ателье? Почему жакеты и юбки для костюмов шьются в одном ателье, а блузки и шарфики для тех же костюмов — в другом, ведь носить их будут вместе? В чем заключается громаднейшая, непреодолимая разница между кройкой шерсти и кройкой шелка? Почему мужчины-закройщики всегда работают над одеждой строгого покроя, а женщины — над более сложными моделями?

Большинство вопросов не представляли сложности для Элен, но на вопрос, интересовавший Вэлентайн сильнее всего, она ответить не смогла.

— Откуда месье Бальмэн берет свои идеи? — спросило однажды любознательное дитя.

— Если бы я знала, малышка, я была бы месье Бальмэном, а может быть, мадемуазель Шанель или мадам Гре. — Эта мысль рассмешила обеих.

Но вопрос этот продолжал волновать Вэлентайн. Однажды, когда ей было тринадцать, она начала зарисовывать собственные фасоны платьев и нашла ответ. Идеи просто приходят — вот и все. Ты представляешь их, они приходят, ты стараешься зарисовать их, а если они не смотрятся, пытаешься понять почему, а потом рисуешь снова, снова и снова.

Но это, разумеется, не все. Надо знать, будут ли твои эскизы, воплощенные в ткань, смотреться на человеческой фигуре. Она, Вэлентайн, шила прекрасно. Восемь лет она училась у матери. Но, умея всего лишь хорошо шить, можно в лучшем случае получить такую же работу, как у матери, год от года все более изматывающую. Или стать скромной квартальной портнихой, воровать идеи в крупных коллекциях и по мере своих сил воспроизводить их для клиенток из средних слоев общества. Уже тогда Вэлентайн знала, что такая перспектива ее не устраивает.

Вэлентайн никогда не походила на обычных французских школьниц. В возрасте шести лет в Париж прибыл шумный рыжеволосый американский постреленок, которому предстояло пойти в первый класс… но нью-йоркской школы. В одну ночь Вэл пришлось превратиться во французскую школьницу, пополнив легион перегруженных, послушных, бледных маленьких созданий, от которых ожидают, что все свои юные годы они посвятят учению. Даже в школе самой крошечной французской деревушки детям дают такое образование, которое посрамило бы любую американскую среднюю школу. Вэлентайн легко совершила положенное превращение и к десяти годам уже штудировала латынь, познакомилась с Мольером и Корнелем, совершенствовала чистописание и долгие часы блуждала по лабиринтам французской грамматики, изучить которую можно лишь за годы бесконечных повторений и анализа.

Она стала привлекательной девушкой. Ее живое умное личико с тонкими, заостренными чертами было классически галльским. Но цветовая гамма ее облика — огненно-рыжие волосы, ярко-зеленые глаза с озорным блеском, великолепная белая кожа — оказалась классически кельтской. Даже обычную форму французских школьниц — бледно-коричневый шерстяной фартук, всегда несколько коротковатый, надевавшийся поверх блузки с короткими или длинными рукавами в зависимости от времени года, — девочка носила так, что сразу выделялась из толпы. Может быть, причиной этому был особый способ перевязывать сзади яркой клетчатой лентой толстые косы, из которых все равно выбивались локоны. А может быть, и ее жизненная энергия, бьющая через край и выводившая девочку за рамки приличествующего школьницам послушания. Вэлентайн являла собой средоточие крайностей. Она была первой в классе по английскому и рисованию и последней по математике, а что касается хорошего поведения, то об этом лучше помолчать.

Став подростком, Вэлентайн, единственная в классе, коллекционировала записи «Бич Бойз», все остальные обожали Джонни Холидея. С чувством личной сопричастности она каждую субботу ходила на американские фильмы, желательно в одиночку, чтобы никто не отвлекал. Она думала по-французски, но не давала своему английскому хоть чуть-чуть подзабыться, что так часто случается с языками, на которых вы некогда свободно говорили в детстве. Она всегда помнила, что она наполовину американка, но никогда не говорила об этом, даже с матерью. Двойное гражданство было для Вэлентайн волшебным талисманом, слишком драгоценным и слишком далеким от воплощения в реальности, чтобы его демонстрировать.

Ближе к шестнадцати Вэлентайн решила, что продолжать образование нет смысла. В шестнадцать лет она сможет на законном основании бросить школу и пойти работать. Что пользы заучивать наизусть огромные куски из французской литературы и поэзии, не говоря уже о математике, если ей на роду написано стать модельером? Ибо она намеревалась стать модельером, хотя знала об этом она одна.

Если бы даже в Париже, как и в Соединенных Штатах, существовала Школа модельеров Парсона или Институт технологии моды, у Вэлентайн в ту пору не нашлось бы денег на оплату учебы в течение нескольких лет. Единственный открытый для нее путь — стать подмастерьем. От подмастерья не ждут творчества. Даже от величайших портних и закройщиц в мире моды не ждут творчества — оно дозволено лишь мастерам-кутюрье, которые изучали свое ремесло, проработав в других домах моделей, нередко начав с рисовальщика эскизов. Даже Шанель поначалу, когда любовник пристроил ее в шляпную мастерскую, недоставало технического мастерства. Очень редко модельеры умеют кроить и шить по-настоящему, подобно месье Бальмэну и мадам Гре.

Но мало кто из великих модельеров начинал с такой низкой ступени, как Вэлентайн. В 1967 году она стала белошвейкой, одной из рабынь швейного дела. Эту работу помогла ей получить мать, но дальше Вэл была предоставлена самой себе. Белошвейка может загубить сантиметр парчи ценой в двести долларов, и на этом ее карьера закончится. Белошвейка может слишком долго подшивать кайму, и на этом ее карьера будет погублена. В цену коллекционного платья входит стоимость каждого стежка, каждого крючка с петелькой, каждого миллиметра отделки, каждой пуговицы, вплоть до нескольких кусков ткани, необходимых для упаковки платья в белую фирменную бальмэновскую коробку. Одна неаккуратная белошвейка способна лишить весь дом моделей прибыли от продажи платья или костюма.