Олег Тупицкий - Вероятность реальности. Из десяти книг

• Название: Вероятность реальности. Из десяти книг
• Автор: Олег Тупицкий
• Жанр: Поэзия

«Поэтическая манера Олега Тупицкого тяготеет к почти афористичной краткости. При этом, несмотря на аскетичность стиля и явный перевес философской составляющей, стихи его насыщены яркими, запоминающимися, зримыми образами – и в этом тесном сплетении рационального и иррационального, мысли и чувства в небольших по объёму стихотворениях, возможно, и кроется их особое обаяние». Лера Мурашова, поэт

---

я стою на мосту

я не вижу людей

надо мною небо

подо мною река

ты никогда не узнаешь что такое броситься вниз

я не хочу на север

я не хочу на юг

мне не нужен запад

мне не нужен восток

ты никогда не узнаешь что такое никуда не спешить

я открываю дверь

я закрываю глаза

за порогом ты

позади ничего

ты никогда не узнаешь что такое вернуться домой

5. Как мясо

Я не видел рассвета
и вряд ли увижу закат
я даже не вижу просвета
в серых слепых облаках

я чувствую мы им нужны как мясо

я вижу как всякая сволочь
топчется по головам
мне хочется вырубить совесть
и занырнуть в стакан

я чувствую мы им нужны как мясо

я вижу лощёная сука
хоронит меня в углу
меня заедает скука
но я молчать не могу

я чувствую мы им нужны как мясо

6. Она убила меня

Мама она убила меня
ты не поверишь мне мама она убила меня
и я тупею день ото дня

я забросил гитару
я забыл про друзей
я не сдаю стеклотару
и пью теперь каждый день

мама она убила меня
и я тупею день ото дня

мама я не желаю так жить
ты не поверишь мне мама я не желаю так жить
мне надоело себя глушить

я разобью бутылки
я наплюю на неё
лучше дыра в затылке
чем такое житьё

мама я не желаю так жить
мне надоело себя глушить

7. Ты забыла

Ты забыла кем ты была вчера

не жми плечами ты забыла кем ты была вчера

я вижу ясно в твоей груди дыра

твои глаза не излучают тепло

мне страшно видеть что глаза не излучают тепло

они слепые как лобовое стекло

ты не смеёшься и не поёшь мой блюз

ты не смеёшься моим шуткам и не поёшь мой блюз

немного жутко что так тяжел этот груз

я понимаю что моё дело труба

я не дурак и понимаю что моё дело труба

мне безразлично что изменило тебя

ах твой папаша вчера купил Мерседес

ты говоришь что твой папаша вчера купил Мерседес

тогда прощай моя крошка я обойдусь и без

тебя катись катись катись

катись ко всем чертям

8. Часы на моей стене

Я сам себе прокуратор

я сам себе иудей

я сам себе генератор

самых безумных идей

потому что часы на моей стене стучат в ритме блюза

не надо сажать меня в клетку

не надо кричать взахлёб

не надо показывать плётку

не надо показывать хлеб

за то что часы на моей стене стучат в ритме блюза

забудь обо мне ради Бога

я буду лежать как вода

ты можешь кусать свои локти

но ты не поймёшь никогда

того что часы на моей стене стучат в ритме блюза

9. Макаров блюз

Макар погнал телят за речку
погнал пастись телят за речку
пересыхающую речку
ему навстречу Серый Волк

Макар сорвал с плеча двустволку
свою охотничью двустволку
великолепную двустволку
Макар в двустволках знает толк

могли пролиться капли крови
могли пролиться реки крови
могло пролиться море крови
но Волк с позором убежал

он скрылся с глаз за горизонтом
прочь за далёким горизонтом
да навсегда за горизонтом
Макар там сроду не бывал

вы не ищите здесь морали
вы не найдёте здесь морали
здесь и не может быть морали
я поучать вас не берусь

чтобы отвлечь вас от раздумий
вас от безрадостных раздумий
от унизительных раздумий
я вам пою Макаров блюз

«Когда я навещу Ростов…»

Когда я навещу Ростов,
пять барбарисовых кустов
там посажу в саду конвертом.
Затем, когда я стану ветром,
очередной Екклесиаст
внесёт меня в свою тетрадку,
которую листать никто
не станет. Дальше по порядку
пройдут века. И Вы в пальто
демисезонном в сад войдёте,
на куст засохший набредёте,
последний из того конверта.
И назовете имя ветра.
И Вам за это Бог воздаст.

Окно

1

Я от рождения одной
надеждой движим, что напрасно
небритая щека пространства
в окне нависла надо мной.

2

Конечно, я в Исаии не гожусь,
но всё же ты останешься вдовою.
Ты мне не веришь, ну да Бог с тобою —
я на тебя за это не сержусь.
Я только покачаю головою
и сяду рядом. А теперь спроси,
зачем в окно заглядывают Псы
Большой и Малый и тоскливо воют.

«Заткни меня за пояс Ориона…»

Заткни меня за пояс Ориона.
Мне – не скажу, что белая ворона,
лишь несколько отличный от иных,
отведавших правления Нерона
или ему подобных – подле трона
коленями сучить, как и патрона
в патронник досылать, не довелось
покамест. Кто рогатый, тот и лось,
но может стать, что запрошу пардона,
когда мне будет ловко бить под дых
дородная заплечных дел матрона.

«Какого дня какая злоба…»

Какого дня какая злоба
согнёт меня в бараний рог
настолько, что друзья до гроба
не пустят даже на порог,
и отвернутся домочадцы
от непотребного отца?
А до Небесного Отца
во все века – не докричаться.

«Я умер. Было бабье лето…»

Я умер. Было бабье лето.
Четыре дня до Покрова.
Прошла по городу молва,
что дуба дал, как дважды два,
и даже местная газета
заметку тиснула: поэта
солёная от слёз вдова,
вовсю сморкаясь в рукава,
сопровождала у лафета.
Пускай твердят, коль скоро это
не посягает на права
в гробу лежащего предмета.

«Боевое седло убивает в мужчине мужчину…»

Боевое седло убивает в мужчине мужчину,
но рождает легенды. И в этом я вижу причину

тяготения к тихим омутам пьяного рая.
Я не против надраться. Я считаю, что это вторая

форма небытия, сопряжённая с выбором место-
положения тела относительно Оста и Веста

по капризу души. Нестареющим жестом Пилата
умываю ладони. Мне дороже шестая палата.

«Крест Лебедя над городом ночным…»

Крест Лебедя над городом ночным,
провинциальным, глупым, сволочным,

скрывающим за сотнями замков
унылых баб и пьяных мужиков,

навязчивым, как папиросный дым,
и – никуда не денешься – родным.

* * *

Я построю дом. Из Крыма переставлю на чердак

водопад Джурджур весёлый и угрюмый Чатырдаг.

Чтобы не было неловко, гостя встретят на столе

Демерджи пирог слоёный, Понт Эвксинский в хрустале.

И тогда в любое время заходи – поговорим,

будь ты город Севастополь или Александр Грин.

«Рентгеновский снимок в зените…»

Рентгеновский снимок в зените,
рябина, как смерть на миру,
но я не скажу: извините
меня за двойную игру, —
тому, кому не по нутру
рентгеновский снимок в зените,
рябина, как смерть на миру.

«Осколок зеркала – растущая луна …»

Осколок зеркала – растущая луна —
пускает зайчиков на полуночный город.
Чумацким Шляхом неба свод распорот —
и звёзды густо падают за ворот,
и звёздами исколота спина.
Вам этого не видно из окна.

«По мановению руки…»

По мановению руки,
оповестившему начало,
Плеяд рябиновая кисть
к быку небесному упала.

Уходит день, уходит год,
уходит век – на горнем склоне
бык звёзды горькие жуёт,
и не кончается погоня.

«Лишённые по прихоти людей…»

Лишённые по прихоти людей
своей привычной птичьей процедуры,
скользят по холодеющей воде
два лебедя, как лёгкие фигуры.

И вот когда на опустевший пруд
падёт зимы проклятье воровское,
мы скажем просто: шахматный этюд
вполне решило лето городское.

«То ли в детство впадаю…»

То ли в детство впадаю,
то ли вещие сны —
сам себя наблюдаю,
как столица Апсны.

Вот ладонь погружаю
в неостывший песок,
облака провожаю
взглядом наискосок.

Вот сухую травинку,
как телок, тереблю
и гудеть под сурдинку
помогаю шмелю.

Мимо на паутинке
пролетел паучок —
мило, как на картинке,
чья цена пятачок.

Дозревают рябины,
на губах молоко,
и до первой руины
далеко-далеко.

«Солнца медный пятак…»

Солнца медный пятак
сунул в тощий карман окоёма
износившийся франт,
облысевший до первых седин,
и отправился прочь
из горящего жёлтого дома —
сорок восемь недель
живота своего господин.

«Распахни своё окошко…»