Софи С./М. - Крик в небо – Вселенной. Книга 1. Она

• Название: Крик в небо – Вселенной. Книга 1. Она
• Автор: Софи С./М.
• Жанр: Современные любовные романы

Книга «Она» расскажет о юной девушке, «Он» – о парне. Здесь личная история каждого: и детская, с первыми страхами и переживаниями, и самая взрослая, не без откровенных сцен между первыми шагами в жестокий мир. Это роман о душевных тонкостях, и конечно, о страсти, но прежде всего – о Любви. Здесь сексуальность открывает нам истинное лицо героя, а удивительный сюжет находит место и тайнам преступлений, и трагедии серых будней, и особому миру со своей философией, где царствуют тёмные тона.

---

После сдачи экзамена Ника решила разузнать об этом. «Нет мест, – отрезал комендант. – И вообще, места нужны для первого курса и предоставляются только им». Теперь и общежитие казалось неплохим, а уход оттуда – ошибкой. Даже сильный холод и закрытый душ не могут сравниться с хозяйками… В общежитии много жильцов. Кое-кто всегда норовит взять верх, но все равны – молоды и под чужой крышей. Никто не будет упрекать за две капли воды на раковине или за вилку не на том месте.

10

В это тяжёлое время оживляли лишь сообщения от Толи, который, при сложившихся обстоятельствах, из постылого превратился в милого. А мил он был и тем, что не терялся при встрече – обнимался и целовался, хотя и делал это как деревенщина. Не отдать должное, его скупому, но, всё же, вниманию, она не могла. Ленивые поцелуи читались ею как любовь, а предложение переехать к себе – как серьёзные намерения. Она отдалась бы кому угодно, обласкай тот как следует, сдерживали лишь чистые помыслы отдаться в первый раз не просто страстному, а тому, кто не бросит на следующий день. Обласкать, как следует, Толя не умел, но бросать не собирался. Поскольку мечты о принце разбились, а девственная невинность была опорочена, требования стали ещё скромнее, смирилась и с Толей.

Говорят, человек привыкает ко всему. Когда спать на хорошей постели перестало быть чем-то диковинным, а отвращение к кривому носу Толи притерпелось, она обнаружила интерес к нему, который переливался в любовные переживания. Если одинокая девушка, так желающая любви, делит с человеком быт и постель, нельзя остаться к нему равнодушной – это было, скорее, желание влюбиться, чем влюблённость.

Так или иначе, пока не знаешь человека, положением правят иллюзии, в том числе сексуальные. Детали возбуждающего образа она невольно навязывала и Толе, и пока окончательно не поняла, каков он на самом деле, возбуждалась от всякой близости. Для него начальный этап был напротив – худшим. В первый раз у него даже не вышло. Из рассказов Вероника знала, что большинство девушек, не отличаясь девиантностью, находят весьма сексуальным не только физическую крепость мужчин, но их инициативу в сексе, страстность и даже руководство. Им нравится, как их держат и берут. Наверно, это естественно, в конце концов, мужчина входит в женщину, а не наоборот. И вот, встречаются такие Игори, что не могут и попытаться, а таких Толь, у которых не выходит – полно. Он был откровенен: «Одно, когда ты делаешь это сам, а другое, когда тут девушка… Кажется, она так много воображает, такая… Критичная, что ли. И красивая. Ну, не можешь ты её – она же не кукла». Стало быть, с куклой проще – это всё, что поняла Вероника. Через несколько дней Толя привык, только вот иллюзий у неё поубавилось.

Было всё просто. Изысков от него она не требовала, сама же стала раскрепощаться в фантазиях. Она уже не девственница и этим всё сказано – они делали это регулярно, и способ получать удовольствие нашёлся сам собой. Фантазии о сексуальном доминировании стали изощрённей, садо-мазо фантазии являлись, порой, дичайшие… Она и возбуждалась и получала оргазмы в своём мире, не отвлекаясь на Толю, он же служил чем-то вроде вибратора, что работает лишь на ощущения, необходимые для этого.

Она стала понимать, что без подмоги фантазий ни возбудиться, ни кончить не в состоянии, и дело здесь не в Толиной неопытности. Он, бывало, очень старался: целовал её и часами ласкал рукой, пробовал делать это в необычных местах – в душе, на столе… Всё бесполезно. Без мыслей об извращениях она ни в какую не хотела его. Она подозревала, что с «ванильным» партнёром будет вынуждена фантазировать, но не думала, что это так скверно. У неё неполноценный секс. Он, можно сказать, виртуальный… Это отдаёт чем-то патологическим. До конца дней спать с реальным парнем, а трахаться с фантазийным – перспектива действительно незавидная. Так скромно довольствоваться суррогатом фантазий и когда-нибудь съехать с катушек… Когда-нибудь желания победят. Когда-нибудь она будет готова предать хорошего человека ради подонка, но никогда этого не сделает. Она не падёт так низко. Если лишения – участь, лучше лишиться воплощения желаний, чем человеческого лица. За всё нужно платить, и видно, делать выбор между двух зол.

Был ли Толя хорошим человеком? Поняв, что по сексуальной части не выходит, она отчаянно пыталась найти в нём человеческую сторону. Есть универсальные блага, а есть относительные. Последние, в её понимании, что-то вроде мировоззрения – тут люди либо находят общее, либо нет. Она открыла для себя одну вещь: если нет, испытываешь к человеку неприязнь. Если его понятия о жизни противоречат твоим – что же это за хороший человек?

Ему можно было часами рассказывать о ком бы то ни было не его круга, и не увидеть малейшего понимания в глазах, а в словах сквозило недоумение. Он не знал ничего, кроме себя и своего простого уклада и знать не хотел. Познавать – удел людей, которых он опять же не понимал. Не получая отклика, Вероника повторялась и беседа превращалась в изматывающие повторы казалось бы простых вещей, а итогом было всё то же непонимание. Это заставляло почувствовать себя идиоткой, что из кожи вон лезет, крича одно и то же глухой непробиваемой стене. Общности, на которую не было и намёка, приходилось искать в фантазиях. Она приписывала ему и то и другое и третье: ей хотелось видеть его великодушным, умным и любящим, смелым и сильным.

Он приютил её, и этим она была ему обязана. Ей и в голову не пришло бы питаться за его счёт – на кассе они расплачивались по очереди, и это было нормально. Проблема возникла через неделю, когда деньги, что она растягивала на месяц, живя одна, закончились. Он ничего не сказал, и остаток месяца расплачивался сам, впрочем, в основном, они ели картошку, которую он привозил из деревни, где жила его мать. Вероника решила, что всё в порядке. Не могла нарадоваться на великодушие Толи: в голове не укладывалось, что кто-то может так заботиться о ней совершенно безвозмездно. Подумать только, он тратится на неё – разве такое возможно? Она привыкла думать, что никто никому ничего не должен и всем друг на друга плевать. Думать так было даже легче: ей никто не помогал, кроме Ани, которую она боготворила, и которой отдавала каждый взятый взаймы рубль и возмещала каждое съеденное яблоко.

Вот так дивилась она Толиному великодушию, а на второй месяц он зароптал. Пришёл с работы ранним утром, и, разогревая завтрак, принялся жаловаться матери. Вероника лежала в комнате за тоненькой дверью и слышала, как он сказал: «Эта Вероника… Ничего не покупает, я сам все оплачиваю. Одно-другое… Денег не напасёшься!» Говорил он это так жалобно, что стало совестно. Одного она не могла принять: зачем говорить это матери? Как это низко… Как бы то ни было, а слова ему она не сказала, но жила теперь, укоряя себя за каждую картофелину, взятую из его мешка.

Одолевали сомнения. Хотя, он не был ей безразличен, и бросить его было больно, она вдруг чётко осознала, что никогда не была в него влюблена. Идти некуда, а самое главное – не к кому. Были родители, кой-какие знакомые, только вот одиночество они не заполняли. Хочется быть нужной кому-то. Видеть единственное солнце в любимом – плохой знак; в нелюбимом – абсурд. Она даже стыдилась этого. Ничего не могла с собой поделать: ей требовалось это солнце, и она ждала от него тепла – от чужого во всех смыслах человека. Она мучила его, а больше мучилась сама. Страшно остаться одной в таком жестоком мире, там, где нет друзей, негде жить и всякий тобой помыкает…

Она спросила подругу «Он-то хоть может быть влюблён?» и та ответила: «Разве такие влюбляются? Пусть влюбиться для мужчины – это оценить женскую красоту, но и это целое искусство. Не владея им, не дорого оценишь. Ценители не щадили жизни ради дамы, мужланы, порой, и рубль зажмут. Для них это просто тело – нет образов, фантазий. Просто красивое тело, куда приятней присунуть».

Всё же, уйти от Толи не хватило смелости. Теперь она не приписывала ему ни великодушия, ни любви. Склонности к интеллектуальности тоже. Что же в её понимании было в нём хорошего? Он не был собственником: давал ей полную свободу – куда хочешь туда и иди, когда хочешь, тогда и возвращайся. Он был за равноправие: пора бы тебе найти работу, и хорошо бы такую, где платят побольше, чем мне, на зарплату плотника не проживёшь, говорил он. Здесь, она начала понимать, что и это сомнительные добродетели: если он отпускает меня куда угодно – уж не плевать ли ему на меня? А если считает, что я и сама сильна как вол, и впору мне семью кормить – так что это за мужчина?

Хотелось верить, что его можно исправить, скроить по модному фасону, точно платье. Они всё так же жили в нужде и тиши, а когда она ныла от тоски, ходили на прогулки. Теперь это сопровождалось развивающим компонентом – Вероника повествовала роман за романом, рассказ за рассказом, стих за стихом, называла мудрёные фамилии авторов классических и современных, иностранных и зарубежных. Говорила о музыкальных направлениях, готической субкультуре, её специфике, зарождении и расцвете, и о многом другом. Особенно ей нравилось говорить о великих людях, их тяжёлых жизненных путях, гениальности и странностях, о том, «как искусство торжествует над смертью, храня частичку души создателя в сердцах поколений». Изо дня в день он кивал, и это принималось, как безусловный интерес, она продолжала монолог на вышеупомянутые темы, и это длилось бы ещё неизвестно сколько, если бы однажды, когда дело коснулось картинных галерей, импрессионизма и сюрреализма, он не сказал: «На хую я вертел всех твоих Дали, Хули, Моне, Мане и всех их вместе взятых!» Этими словами, с лёгкостью вылетевшими из его рта, он лишил её истиной радости: с кем ещё почувствуешь себя умной, если не с невеждой? С серьёзным видом и соответствующим тоном она говорила о несуществующих событиях, называла несуществующие даты, имена, явки, пароли… И лишилась этой замечательной возможности.