Александр Образцов - Способы обольщения женщин (сборник)

• Название: Способы обольщения женщин (сборник)
• Автор: Александр Образцов
• Жанр: Русское современное

«Он никогда не успевал завтракать. Его соседи по комнате вставали по будильнику, и он слышал сквозь сон, как они пьют прямо из горлышка купленный с вечера кефир, включают радио с идиотской песенкой „на зарядку, на зарядку, на зарядку станови-и-ись!“, от которой вполне можно было сойти с ума, если бы по воскресеньям утренний сон не был всеобщим, затем громко кричат на прощанье: „Вставай, живой труп, мы уходим!“ Даже это, последнее, было донельзя затасканным и, может быть, возмущение, которое оно в нем вызывало, и выдавливало сон окончательно. Но он выдерживал еще минут пять…»

---

Сжалось митино сердце, ворвался он в анфиладу Зимнего дворца, миг и – исчез в микромире…

Стоит Софи Лорен в растерянности – ни Мити, ни счастья объятий, операторы зубы скалят, Феллини волком смотрит…

Митя! Ау!

Софи Лорен

Леня увидел в кино Софи Лорен. Он долго не мог уснуть ночью. А часа в два подскочил от одной мысли. Мысль была такая, что он натянул хабэ, сапоги и мимо задремавшего дневального прошел в бытовую комнату. С собой он нес авторучку и тетрадь в клетку.

Леня писал долго. Напротив висело зеркало, он хмурил брови и смотрел на себя твердым взглядом. За окном стало светать, когда он поставил точку и перечитал письмо.

«Уважаемая Софи Лорен!

Простите, что я обращаюсь к вам без отчества. Не знаю его, поэтому. Вечером мы всей ротой смотрели кинофильм. В нем я увидел вас. С тех пор не могу думать ни о чем. Письмо я пишу ночью. В казарме все спят, а я не могу, все думаю о вас. Вам, наверно, много кто пишет. Но если вы не очень заняты на съемках, то пришлите фото и роспись на обороте.

С солдатским приветом, или, как у нас говорят, жду ответа, как соловей лета.

Леонид.

Еще чуть не забыл. Пришлите ответ до востребования, а то старшина проверяет письма».

В увольнении Леня побывал на почте и выяснил, как отправлять письма за границу. Когда он наклеивал марки на конверт, то услышал:

– Ничего себе марок – на три пачки папирос!

Сзади стоял Студент из их отделения. Леня прикрыл конверт рукой. Но Студент, часто моргая глазами за стеклами толстых очков, забубнил:

– Ну че ты, Лех?.. Ну покажи, че ты?.. Да никому я не скажу, ну, Леха, ну че ты?..

И Леня показал ему письмо. Он сказал, что покажет и ответ. Он уже подсчитал, что если до Москвы письмо идет пятеро суток, а из Москвы авиапочтой до Рима сутки, и если Софи Лорен сейчас дома, то самое большее через полмесяца должен прийти ответ. Студент молча кивал во время Лениных рассуждений, кашлял и прикрывал рукой свой губастый рот.

Вечером Леня увидел у себя на койке сложенный лист бумаги. Там было написано:

«Уважаемый Леня!

Я получила Ваше письмо и почувствовала, что тоже люблю Вас. Правда, я не видела Вас в кино, но говорят, что Вы самый красивый пацан после Мастроянни. Я скоро пойду в отпуск и приеду в Вашу часть, чтобы встретиться с Вами.

Досвидание. Нежно тебя целую, малыш.

Твоя Софи.»

Ниже была обведена карандашом какая-то лапа и приписано: «А это моя ручка, милый. Всегда с тобой».

После этого Леню стали звать «Уважаемая Софи Лорен», затем просто «Лоретти» и, наконец, «Софин друг».

Леня порвал на Студенте гимнастерку и получил за это два наряда. Старшина, прохаживаясь перед строем, останавливался теперь перед ним, оглядывал сверху маленького Леню, хмыкал и начал чаще отпускать в увольнение. Студент после отбоя задумчиво говорил:

– Брижжит написать, что ли? Еще и отпуск дадут…

Прошел месяц, два, про Ленино письмо уже никто и не вспоминал, но звали его по-прежнему – Софиндруг. Даже Студент перестал строить предположения и сказал однажды:

– Ну че ты, Лех, че ты, шуток не понимаешь, что ли? Ну дай закурить, ладно, че ты в натуре…

Но Леня закурить не дал, а так посмотрел на Студента, что тот отошел.

Леня и сам уже не верил, что Софи Лорен ответит ему. Себя он успокаивал тем, что письмо затерялось в дороге или его не пустили органы. Иначе думать он не мог.

И вот однажды, когда старшина перестал уже отпускать его в увольнение вне очереди, а в нарядах по кухне он безнадежно застрял в посудомойке из-за нежелания спорить и чего-то добиваться в своем положении, когда его коллекция журнальных вырезок достигла полноты солдатского альбома, он пошел в очередное увольнение.

Обратно он примчался через полчаса. Бледный и очень тихий он подошел к Студенту, который сидел на табуретке и подшивал свежий подворотничок и щелкнул его по макушке.

– Ну ты, че ты, я не знаю… – сказал Студент и поднял глаза.

– Получил, – шепотом сказал Леня.

Студент сразу понял.

– Врешь… – тоже прошептал он.

– А вот! – торжествующе помахал Леня конвертом. – Видал?.. Италья!

На обороте цветной фотографии улыбающейся Софи Лорен по-русски, старательно было написано:

«Моему русскому солдату

Софи Лорен»

Чем солнце ярче – тень мрачней

А началось все вечером первого января в общежитии пединститута, куда он попал вместе с двумя своими бывшими однокурсниками. Затащил один из них, который, как обычно, обещал все двадцать четыре удовольствия. И, конечно, все получилось совсем не так.

Товарищ долго объяснялся со своей подругой в коридоре, а Илья и другой товарищ сидели в это время в комнате, слушали пластинки с записями популярных опер и делали вялые попытки познакомиться с двумя соседками этой подруги. Лихое купеческое настроение быстро испарилось, от дагестанского коньяка ломило в висках, популярная музыка оставляла пустоты, которые заполнить было нечем.

Соседки наотрез отказались от выпивки и с усмешками читали скучные на вид книги. Илья смотрел на девушку, которая, очевидно, предназначалась ему по росту – они были самые высокие в этой компании, – и думал о том, что она глупа. Ситуация располагало к подобным мыслям, и он представлял, как все, в конце концов, произойдет. И точно: товарищ вернулся, подмигнул им, они направились в коридор.

Соседки оторвались от книг, задвигались, наладилась закуска. Высокую девушку звали Наташей. У нее были припухшие веки, карие глаза и очень женское, чуть скуластое лицо. Движения ее рук были плавны, она как бы мягко раскрывалась и закрывалась ими. В том, как она ступала, оправляла постель, медленно оборачивалась, отвечая, были такие полнота и законченность, такие равновесие и порядок, какие достигаются только сиюминутностью существования. Это-то Илья и посчитал глупостью. С каждой минутой она нравилась ему все больше, но маленькая упрямая уверенность в ее пошлости (может быть, это был его контршанс?) позволяла ему снисходительно улыбаться и говорить тягуче и веско. Он не любил в себе этого, но сейчас, выпив вина и поверив в благополучие сегодняшнего вечера, он поверил и в правильность произвольно выбранного поведения. Во всяком случае, он думал, что выбор произволен. Впоследствии он думал иначе. Может быть, и зря.

Наташа сидела по правую руку от него за углом стола, он видел ее лицо в три четверти, и, даже разговаривая с ним, она не поворачивалась в фас. Это было признаком равнодушия, как он думал позже. Тогда же решил, что от скованности.

…И вино было выпито, и давно настольная лампа была задвинута за шторы, на подоконник, рассеивая оттуда оранжевый свет. И двое товарищей Ильи совсем поладили с подругами Наташи, то танцуя с ними, согласно слившись телами, то, сидя на постелях в обнимку, посмеиваясь, рассказывая что-то, друг другу тихо, грудными, близкими голосами, а Илья все так же сидел за столом, закинув ногу на ногу, откинувшись на спинку стула, трогая пластик стола, – сама непринужденность, от которой было скучно. Но она-то – разве скучала? Глубокое, непонятное терпение было в ней, и с этим терпением она поднималась раза два потанцевать с ним – что толку было от этих танцев? Рука на ее спине, чуть ниже лифчика, да запах кожи, запах волос и вдруг вырастающее бедро касалось его ног – ни на что это не указывало, не было привычного: нравлюсь, не нравлюсь.

Около одиннадцати постучал и напомнил о времени член студсовета. И те две пары нудно начали рассуждать о том, как остаться, хотя ясно было, что остаться не выйдет, и тогда Илья сказал:

– Все равно не получится. У меня есть предложение. Поехали ко мне на дачу.

Все замолчали, переваривая предложение, а затем засмеялись, нашли повод для шуток, затрещали дровишки новой нудной болтовни, а Илья вдруг сказал негромко и уверенно Наташе:

– Поедемте, Наташа. Там тихо, луна, снег по колено.

– Поедем, – тут же откликнулась она, и он, впервые за вечер, угадав ее желание, совершенно заблудился в ней.

Он стоял за дверью в пальто и шапке, ожидая ее, двое товарищей с недоумением и завистью расспрашивали – как это он сумел?.. Сами они и теперь не раскачались, правда, один спросил о винном погребе, и когда Илья сказал: «Не знаю. С лета не был», – они поняли это по-своему, поняли, что будут мешать, и обиделись бы, не случись у них на глазах необъяснимого и странного явления, начисто перечеркивающего весь их опыт, – без объятий, без губ к губам, одними жалкими разговорами?..

Наташа вышла. Черное, из мелкого вельвета пальто с капюшоном, черные сапоги. Она взяла Илью под руку, и они пошли по коридору к лифту…

На улице было морозно, и она, как каньон, чернела под луной.

Наташа молчала все время – в такси, на вокзале, в электричке, слушая повисающие в пустоте рассказы Ильи.

– Вот так дела, – сказала однажды, и он запнулся, как будто налетел с разбега на стену.

Пустой вагон с полутемной желтизной скамей несло по рельсам, грохали на остановках двери, объявлял следующие станции магнитофонный голос неизвестно кому, дуло от окон – они ехали одни. Они мчались мимо пустых, заснеженных станций, в редких голых лесах. Унылые озера угадывались вдали.