Росс Кинг - Домино

• Название: Домино
• Автор: Росс Кинг
• Издательство: Эксмо, Домино
• Жанр: Современная проза
• Год: 2004
• ISBN: 5-699-06616-0

Роман-маскарад, роман-лабиринт, роман-матрешка; один из ярчайших дебютов в английской литературе последних лет. Ослепительной вереницей, растянувшейся на три эпохи, перед читателем проносятся в зажигательной пляске циничные шлюхи и наивные дебютанты, великосветские дамы и жертвы финансовых пирамид, модные живописцы, владеющие шпагой не менее искусно, чем кистью, и прославленные кастраты, чьей благосклонности наперебой добиваются европейские властители...

---

На последних тактах одна из струн клавесина вдруг издала короткое «пинь!» и вылетела из крылообразного саркофага, судорожно извиваясь, словно змея, раздавленная колесом телеги. Секундой позже — вероятно, это было простое совпадение — подставка из трех книг обрушилась с грохотом, прозвучавшим в тесном помещении резче пистолетного выстрела. (Старик герцог тотчас вытянулся по стойке «смирно» и, отшвырнув носовой платок в сторону, ухватился за клинок.) За громким хлопком последовала затяжная реверберация деки клавесина, гудение которой отличалось низким тембром и наполняло крохотную комнату зловещим гулом, длившимся, казалось, целую вечность; казалось даже, что вся комната гудит и пульсирует, как если бы где-то далеко-далеко разразилось неведомое еще бедствие, скорбные отзвуки которого доходят до слушателей зыбко колеблемыми раскатами слабого эха.

Двумя часами позже в голове Тристано все еще стоял этот гул: он сделался даже громче и превратился в звенящее жужжание.

Покинув Олдерсгейт-стрит по окончании концерта, запряженная шестеркой карета миновала Смит-филд, где при свете факелов вовсю орудовали рабочие, выворачивая камни мостовой. Ярмарка святого Варфоломея должна открыться с рассветом — это английский карнавал, пояснил лорд У***. Быть может, Тристано желал бы отправиться с визитами?

— Маскарадные балы графа Хайдеггера тоже вскоре возобновятся. Хо-хо! Такой вольности и непринужденности вы нигде больше не встретите! Надеюсь, эти болваны тори еще не отвадили вас от стремления капельку поразвлечься?

Тристано вновь покачал головой: не философ и не поэт вытравили в нем это желание, а граф Провенцале — и не сегодня, а гораздо раньше.

Его светлость, тем не менее, настаивал на визитах, и вот спустя полмесяца — в теплый солнечный день начала сентября — карета, запряженная шестеркой, возвратилась в Смитфилд, дабы Тристано мог потешить взгляд зрелищами, по безрассудству сравнимыми разве что с теми, каких он навидался в Кампо-Сан-Поло. Эта привилегия, в самом деле, могла утешить Тристано хотя бы тем, что избавляла от тягостного общения с леди У***: неделей ранее она прибыла из Ричмонда к открытию лондонского сезона, в сопровождении трех служанок, шести спаниелей и двенадцати чемоданов, набитых нарядами всевозможных фасонов и разнообразнейшими безделушками — «плодами цивилизации», которые ее супруг, вне сомнения, доставил с Леванта.

Если за истекший месяц Тристано приноровился к привычкам лорда У***, хотя и не был от них в восторге, то его отношения с леди У*** складывались гораздо менее успешно. Со времени вынужденной изоляции Тристано как «зараженного чумой» и даже после его выздоровления и выхода на свободу они никак не могли поладить между собой. Так, по какой-то причине, которая, несмотря на расспросы его светлости, оставалась неразгаданной, леди У*** не желала проживать с Тристано под одной крышей, даже если общим домом была вместительная вилла в Ричмонде или просторный особняк на Сент-Джеймской площади: и там, и там можно было целыми днями блуждать по бесконечным комнатам и коридорам, подолгу не встречая ни единой живой души. Тристано, ввиду этой глубокой, но необъяснимой неприязни, охотнее всего исполнил бы требование удалиться и с живейшей признательностью навсегда распростился с гостеприимным лордом У***, если бы тот, к величайшему раздражению хозяйки, упорно не противился перемене певцом места жительства. Мистер Гендель обитал в особняке юного лорда Берлингтона на Пиккадилли; поговаривали также, будто композитору отведены отдельные апартаменты в Берлингтон-Хаусе.

— И разумеется, этот новый итальянец, Бонончини, поселится там же, — пояснил его светлость супруге, когда в величественном атриуме распаковали первый из двенадцати чемоданов, со всех сторон осаждаемых взволнованными спаниелями. — Я ни за что не уступлю Берлингтону привилегию принимать у себя еще и Тристано. Нет-нет, клянусь, что Тристано останется под моим кровом.

Ее светлость швырнула на пол чепец с лентами и бурно зарыдала, уткнув лицо в голубую накидку, только что вынутую из чемодана.

— Прошу вас, не притворяйтесь, будто спор идет между вами и графом, — ее всхлипывания приглушались шелковой материей, — спорим же, конечно, мы с вами!

— Тогда победа будет, несомненно, за мной, — прогремел лорд У***, сверкая зеленым глазом, — спор идет не на равных! Ваше право на равенство, дражайшая леди, было утрачено в тот прекрасный день, когда мы заключили брачный союз. Ваш долг — подчиняться мне всегда и во всем, так что на этом и покончим!

Заслышав этот приговор, обжалованию не подлежавший, ее светлость взбежала вверх по лестнице к себе; следом за ней устремились ее спаниели, и последний из них не избежал пинка в зад за то, что, защищая безутешную хозяйку, заливистым лаем отважно выразил лорду свое неудовольствие.

Леди У*** не появлялась из своей роскошной туалетной комнаты целых три дня. Кушанья, поставленные у двери, оставались нетронутыми; даже модистке с Нью-Бонд-стрит — особе, гораздо более приближенной к хозяйке дома, нежели супруг, — пришлось отправиться восвояси.

Что можно было сказать о характере ее светлости? Она была, как неоднократно заявлял лорд У*** во время ее добровольного заточения у себя в будуаре, «чертовски замысловатым созданием»; настроенный не столь благодушно, он именовал ее «мрачной истеричкой». В самом деле, ее светлость постоянно одолевали различные болезни (истинные или воображаемые, Тристано не в силах был определить), заставлявшие ее то падать в обморок, то совещаться с доктором («пройдохой и шарлатаном», по определению лорда) ничуть не реже, чем с модисткой. Каждодневно она проводила несколько часов кряду, выполняя предписания медика: полоскала горло, глотала порошки, вдыхала пар; прочие снадобья растворялись в ванне, добавлялись в чай, смешивались с горчицей, молоком или минеральной водой, втирались в грудь, закапывались на язык и в глаза; не исключено Также (этот слух передавали друг другу слуги нижнего этажа), что посредством особых трубок лекарства вводились и в отверстия нижних областей тела. Дверь ее будуара, мимо которой Тристано старался проскочить скорее, источала благоухания аптеки или убежища колдуньи: там постоянно звякали пузырьки с микстурами, сыпались горохом пилюли и пестик яростно скрежетал в ступке.

Для Тристано ее светлость была не столько живой личностью, сколько собранием заученных жестов, блестящих украшений, непостижимых причуд. Составить о ней верное представление было непросто: по утрам, если самочувствие дозволяло ей, с риском для хрупкого здоровья, подняться с постели, ее внешность менялась (а возможно, и скрывалась) с помощью зеркал и множества косметических средств за туалетным столиком. Ее подлинный образ маскировался и усилиями модистки с Нью-Бонд-стрит, которая, забыв в конце концов нанесенную ей обиду, возобновила свои неукоснительные визиты в одиннадцать утра, когда леди У*** только просыпалась; вероятно, свой вклад вносил и молодой щеголь, через день дававший ее светлости уроки правильного произношения. Выговор ее светлости считался не совсем безупречным, поскольку родом она была из Каледонии — дочерью состоятельного шотландского графа, звавшейся в девичестве леди Сидни Ханна.

Кого, собственно, долженствовали осчастливить совершенства ее светлости, оставалось не вполне ясным. Даже когда — в редчайших случаях — отношения с супругом несколько улучшались, она предпочитала свои покои. При всей изысканности туалетов, леди У*** проводила большую часть времени взаперти и покидала дом только по воле супруга, да и то непременно в чьем-нибудь сопровождении. Этим, впрочем, она отнюдь не стремилась угодить главе семьи: даже если их встречи в гостиной или за обеденным столом обходились (случай редкий) без криков, упреков и раздраженных слез, лорд У*** почти не уделял супруге внимания, но лишь приказывал ей одно или запрещал другое, оговаривая также, куда ей можно поехать, а куда нет. Ее светлость выглядела пленницей у себя в доме, а лорд — тюремщиком, суровым надзирателем.

Вскоре, однако, Тристано имел случай заметить, что обращение лорда У*** с супругой разительно менялось, как только оба они оказывались в светском обществе. Стоило им появиться вместе в Сент-Джеймском парке, на концерте или в другом подобном собрании, лорд тотчас же проникался повышенной участливостью к ее внешности, непрерывно заботясь о том, чтобы каждый из присутствующих оценил ее красоту по достоинству и непременно выразил свой восторг. Странно, но теперь лорд начинал открыто выказывать жене всяческую почтительность, хотя только что демонстрировал полнейшее равнодушие. Тщеславное желание иметь супругой признанную красавицу ставило его, впрочем, перед необычной и трудноразрешимой дилеммой: если кто-то дерзал восхвалять чары его супруги с чрезмерным усердием, преступая рамки пиетета перед сокровищем, которое он горделиво выставил напоказ, лорд резко менял манеру поведения и тут же приглашал озадаченного ценителя на дуэль. За год три или четыре поклонника испытали на себе острие шпаги его светлости — по крайней мере, слухи об этом ходили упорные. Итак, в частной жизни Равнодушный к супруге, лорд бешено ревновал ее на глазах публики — ревновал почти так же, как он ревновал Тристано.