Татьяна Шарпарь - Anamnesis vitae. Двадцать дней и вся жизнь

• Название: Anamnesis vitae. Двадцать дней и вся жизнь
• Автор: Татьяна Шарпарь
• Жанр: Детектив

Действие романа происходит в нулевых или конце девяностых годов. В книге рассказывается о расследовании убийства известного московского ювелира и его жены. В связи с вступлением наследника в права наследства активизируются люди, считающие себя обделенными. Совершено еще два убийства. В центре всех событий каким-то образом оказывается соседка покойных – молодой врач Наталья Голицына. Расследование всех убийств – дело чести майора Пронина, который считает Наталью не причастной к преступлению. Параллельно в романе прослеживается несколько линий – быт отделения реанимации, ювелирное дело, воспоминания о прошедших годах и, конечно, любовь.

---

– С тетей и дядей убитыми не была знакома? – Надо вспомнить, – Иван наморщил лоб, потер переносицу. – Да, может быть. Один раз я ее просил отвезти им посылку. Я прилетел из Франции, а на другой день нужно было улетать в Германию. Времени не было совсем, поэтому я позвонил дяде Пете и объяснил ситуацию. Он хотел прислать своего помощника, но Лидка сказала, что ей без разницы, где на троллейбус садиться, и отнесла. Но познакомилась она с ними или нет, я не знаю.

– То есть в квартире их она была?

– Получается, была. Тетя Аня – человек воспитанный, не стала бы держать гостью, пусть она даже на минутку зашла, в прихожей.

– А на их даче она была?

– Не знаю, можно спросить.

– Вот что, Иван, – сказал Алексей строго, – ничего ни у кого спрашивать не надо. И никаких частных расследований прошу не вести. Ты меня понял?

– Понял.

– Да. Есть у тебя ее фотография? – Какая фотография? – Подружкина.

– Лидкина? Есть где-нибудь. Она фотографироваться любит.

Он куда-то ушел, через минут пять вернулся и принес коробку из-под ботинок, доверху набитую фотографиями. Фотографии были черно-белые и цветные, явно сделанные любительским фотоаппаратом. На одной из них была изображена девушка в ярко-синем летнем платье с ромашкой в руке. Она стояла, прислонившись спиной к стволу березы, и задумчиво смотрела вдаль. Фотография была хорошего качества, явно постановочная. Так же явно девушка позировала. Алексей пригляделся: лицо было видно достаточно четко. Криминалисты из этой фотографии извлекут массу информации.

– Тебе ее вернуть надо или…

– Оставь себе. А хочешь, познакомлю? – засмеялся Иван. – Она такие борщи варит, пальчики оближешь. Или ты женат?

– Я тебе сам могу такой борщ сварить, что ты не только пальчики, ты поварешку съешь!

– Да я вообще-то люблю куриную лапшу.

Они оба уставились на фотографию. Нельзя сказать, что девушка на ней была красавицей. Она была миловидна, фигуриста, с полной грудью. Приятная, решил Алексей, только имя подкачало. Имя Лидия для него было как красная тряпка для быка.

– Знаешь, меня занимает один вопрос. С чего ты решил, что вино отравлено?

– Голову включил, – усмехнулся Иван, – сначала выключил, а потом включил. Понимаешь, я все думал, как же так получилось, что моих непьющих родственников отравили? А потом вспомнил, что иногда тетя Аня наливала себе и дяде Пете в чай бальзам. Всего по чайной ложечке. Они так поддерживали жизненный тонус. Рекламу смотрел? И они смотрели тоже. Вот и поддерживали. И кто-то знал, что они этот самый бальзам употребляют. А я после работы иногда люблю рюмку спиртного, причем, разного: вчера сухое красное, завтра – глоток, именно глоток, виски. Ну а сегодня у меня вообще день был кошмарный, да еще…

Иван надолго замолк, Алексей тоже сидел, помалкивая, давая человеку собраться с мыслями.

– Ну, в общем, мне захотелось выпить, даже не выпить, а напиться, назюзюкаться, нахрюкаться в стельку. Я взял из бара первую попавшуюся бутылку и обнаружил, что пробка вставлена не так крепко, как я обычно ее вставляю. Присмотрелся – точно, бутылку открывали. Подумал, что это Лидка. Но у Лидки ключа от кабинета, где бар, не было. Я, конечно, филантроп, но до определенных пределов. Мне не хочется, чтобы в моем баре кто-то посторонний хозяйничал. Потом я просмотрел все бутылки: на неоткрытых были крошечные дырочки – проткнуты пробки, ну, я тебе уже говорил. Пить мне расхотелось сразу, и я собирался тебе звонить, а тут ты сам позвонил.

– А что ж ты трубку не брал? – спросил изумленный Алексей.

– Тут вопрос сложный. Я думал, что это звонит один человек, с которым мне не хотелось разговаривать. По логике вещей, это никто другой быть не мог, поэтому я и занимался самодеятельной криминалистикой, а на звонки внимания не обращал. А потом подошел посмотреть, кто же это мне названивает, и увидел посторонний номер. И ответил.

– Кто-то еще мог зайти в квартиру во время твоего отсутствия? Вспомни, как ты уезжал.

– Как я уезжал. Погоди, надо подумать. Значит, на другой день после похорон я был у нотариуса, вечером у… у одного человека, потом у Анатолия Голицына, который деньги дал на похороны. Я ему сразу всю сумму привез, взял у бухгалтера холдинга. Дома никого не было. Я Лидку тогда не успел задолго предупредить, что приеду, сказал ей об этом только накануне, и она съезжала вместе со своим бойфрендом прямо при мне. Я когда приехал, он еще в домашних шлепанцах ходил. Ну, она его очень быстро куда-то отправила, а со мной на кладбище поехала.

– Дверь в кабинет была закрыта?

– Да все в порядке было. Она обычно две комнаты занимает: спальню для гостей и малую гостиную, в других только уборку делает. А кабинет всегда закрыт. Так вот, насчет отъезда. Вечером я был один. Нет, погоди-ка. Приходил нотариус с завещанием, а с ним – юрист и начальник службы безопасности холдинга. Но их я принимал в этой гостиной, с роялем.

– Вы что-нибудь пили?

– Пили коньяк, но не из бара, а из моего кейса. Я привозил из Франции, то есть в дьюти фри купил в аэропорту. Больше посетителей у меня не было. Утром я рано в аэропорт уехал, машина была из МИДа, они же мне и билет организовали на самолет.

У Алексея уже звонил телефон, но он не хотел прерывать Ивана. Как только возникла пауза, он поднес трубку к уху. Звонили из криминалистической лаборатории, куда эксперт-криминалист срочно доставил две бутылки из бара Ивана.

– Товарищ майор, тут какой-то цианид, одного миллилитра хватит, чтобы слона свалить.

– Это точно?

– Точно, как в аптеке. Заключение сейчас напечатаю предварительное, после праздников – окончательное, с химической формулой и количеством до микрограммов.

– Спасибо.

– Служу Советскому Союзу, – бодро отрапортовал совсем молоденький, судя по голосу, эксперт.

– Ну вот и тебя чуть не отравили, – нарочито спокойно сказал Алексей, глядя прямо в глаза Ивану.

Непонятно было, испугался Иван или нет. Да, выдержку продемонстрировать ему удалось – ничто в лице не дрогнуло. Хотя, наверное, неприятно, что кто-то хочет тебя, родного, убить!

– Так, а сегодня ты на этой территории с кем встречался? – спросил Алексей, скорее для порядка, потому что времени, как он полагал, у Ивана для встреч не было.

Иван смутился.

– В общем, у меня была… То есть есть… Нет, была невеста, не невеста, а подружка, но не школьная, а подруга, – он выразительно повел глазами в сторону.

Алексей с удивлением наблюдал эти ужимки. Что он, мальчик, что ли? Или у него обет безбрачия? А, может быть, у него тайная жена в Париже?

– И она сегодня приходила, – продолжал Иван, – но пробыла недолго. Ногу подвернула, я повязку накладывал.

– Ты все ее передвижения по квартире контролировал?

– Нет, у меня все силы пропали после… постели. Она некоторое время сама по себе была.

– Какое время? Ты вообще время замечал?

– Я ничего не замечал, – угрюмо сказал Иван, – у меня женщины полгода не было. Я как с цепи сорвался.

– Значит, не замечал, – задумчиво сказал Алексей. – Вот что, драгоценный наш миллионер, давай вызывай охрану, сажай их перед дверью, и пусть стерегут. Прямо сейчас. Кстати, заявление напиши в прокуратуру обо всем, что случилось, с именами, фамилиями, адресами. И давай бодренько двигай в свою заграницу, чтобы завтра духу твоего в Москве не было.

– Завтра я не могу, иду в Большой театр на вечер памяти.

– Черт вас всех побери! – выругался Алексей. – Вся Москва, что ли, на этот вечер собирается?

– Вся, не вся, а я иду, это не обсуждается.

– Ну я понимаю Наталью Голицыну, это ее сестра, а ты тут при чем?

– Я ни при чем, но моя тетя Ольгу Трубецкую обожала, квартиру ей нашла рядом с собой, потом опекала ее сестру с ребенком, кстати, мать-одиночку. Так что я, получается, тоже «при чем». И пойду обязательно, хоть с охраной, хоть без.

Последние слова он произнес воинственно, на высокой ноте, Алексей подумал почему-то, что он сейчас достанет из ножен меч-кладенец и начнет им махать. Меча он, правда, не достал, но руками размахивать начал.

– У меня вся жизнь по-другому сложиться могла, если бы я тетины рассказы слушал внимательно, – говорил он, производя правой рукой рубящие движения. – Я мог бы с цветами вообще не связываться. А то теперь увяз совсем.

Насчет цветов было непонятно, но что-то Алексея насторожило. Иногда какая-то мелочь из прошлого проясняла настоящее до слюдяного блеска.

– А что тебе тетя рассказывала?

– Она мне много про сестер Голицыных рассказывала, только я не слушал. То есть я слушал, но не слышал. Это я умею делать.

А я вот не умею, подумал Алексей. Я вообще много чего не умею. И денег у меня столько никогда не будет, сколько уже сейчас есть у этого дипломата. И не достанется мне Наталья, а достанется миллионеру. Подумал и испугался: с какой стати он о Наталье Сергеевне так думает? Она – свидетель, он милиционер – вот и все отношения.