Антология - В координатах мифа

• Название: В координатах мифа
• Автор: Антология
• Жанр: Поэзия
• Год: 2016
• ISBN: 978-5-00025-075-4

«Антология Живой Литературы» (АЖЛ) – книжная серия издательства «Скифия», призванная популяризировать современную поэзию и прозу. В серии публикуются как известные, так и начинающие русскоязычные авторы со всего мира.

---

Укусила себя за хвост…

Я Уроборос, я голый Феникс, я обгоревший
бескрылый птах, бог-богоборец, vagina-penis,
орел и решка…

В чужих устах я так устал от пустых проклятий в
набитых мною несытых ртах, что на глиста стал
похож я статью, и харкать гноем на тень Христа в
тени креста я устал не меньше, но что поделаешь —
смерти нет, есть только дети мужчин и женщин, да
семь наделов чужих планет, да звон монет – чешуей
по коже, да поминальный протяжный звон… Да,
смерти нет. Но ведь жизни – тоже. Так что же с нами?
Неужто сон?

Я Уроборос, я бесконечен, и хвост – все то, что не
голова, и перьев поросль болит, как печень, и в осень
пошло летят слова… И целовать этот хвост противно,
и укусить его западло, и мне бы в ад давно уползти,
но на небеси возлюбили зло. И сам себя я люблю
и плачу, и снова плачу и хохочу, в своих объятьях
себя же трачу на бред собачий и перья чувств. Они
потеряны всеми, всюду и сожжены на хвосте времен,
а вместе с перьями вера в чудо, с ней иже ны… И
приговорен я грызть сей хвост обгорелый, горький
и помнить вечно, башку обвив, о брызгах звезд на
тарелках гор и о бесконечной большой Любви…

Я Уроборос, я память предков, я амнезия, я тьма и
свет, костер и хворост…
…возврат каретки…

Плевать на зиму мне. Смерти нет.

Подражание Шекспиру 85

Как трудно вознести Тебе хвалу,
влача свою Судьбу, как я влачу.
Как трудно прочитать молитву вслух
и уберечь дыханием свечу,
и, обжигая воском пальцы рук,
нести ее тому, кому велишь,
и, замерзая на сыром ветру,
идти за ним, светя, на край земли,
и боль терпеть, и петь о боли той,
и знать, что счастье будет не со мной,
и быть мечтой, расставшейся с мечтой,
оставшейся земной и неземной,
и ежечасно говорить с Тобой,
и верить в то, что Ты и есть Любовь.

Солнце на синем Елена Копытова. Латвия, г. Рига

От автора:

По образованию – юрист, по профессии – преподаватель. Есть сын-школьник. Люблю поэзию и воздушный экстрим.

© Копытова Елена, 2016

Дорожное

…А за окном – березово. Шпалы – чересполосицей.
Небо играет красками щедро и нараспев.
Сумерки гонят с пастбища рыжее стадо осени.
Даль убегает в прошлое, выдохнуть не успев.

Только прикосновение, только намек – не более…
Тянется-канителится времени волокно,
зыбится послесловием чеховской меланхолии…
Желтый зрачок прожектора высветил полотно.

Беглый этюд – плацкартное: рыжий трехлетка с яблоком.
Ложка по подстаканнику бряцает бубенцом.
На незнакомой станции суетно, как на ярмарке.
Пахнет капустой квашеной, бочечным огурцом.

Можно дышать, как дышится… или парить, как движется.
Можно сказать, как выдохнуть – шелестом-ветерком.
Только вот слово «Родина», в общем-то, слишком книжное…
лучше бы – полушепотом, тающим сквозняком.

Бродят слова ненужные (вроде письма с оказией) —
то ли уже на подступе, то ли еще в пути…

– Вяленым рыбным Севером, спелой арбузной Азией,
мокрым хохлатым Питером
встреть меня, приюти…
и посмотри доверчиво… и обними по-дружески…
пусть себе паутинится медленной речи вязь.
Будь ты слегка подвыпившей, луковой и простуженной…
Знаешь, и пуповинная недолговечна связь.

Вижу – на шею времени кольца легли годичные.
Вижу, как из дорожного старого рюкзака
волком глядит предательство паспорта заграничного
с ужасом обреченности вечного чужака.

Без слов

Говорят, в Отечестве нет пророка,
да и кто б узнал его, если – есть?
Но зато опять на хвосте сорока
притащила сдуру худую весть.

…А в чужое сердце влетишь с разгона,
так тебя проводят – «на посошок»
полной чаркой спелого самогона.
Сумасбродно, ветрено… – хорошо!

…А потом – привычный рассол на завтрак.
Хоть полвека пей, все равно – тоска.
Ты чужой здесь и… не сегодня-завтра
упорхнешь, как ласточка с облучка.

…но пока… молчи! На душе бездонно.
Все, что важно, сказано и без слов.
Просто Бог, шутя, раскидал по склонам
золотые луковки куполов.

Просто остро пахнут лещом и тиной
на равнинах волжские рукава.

И тебя пронзает гусиным клином
ножевая русская синева.

Провинциальное

…И неважно, где он и как зовется —
городок с часовенкой под ребром.
Ночью время черпаешь из колодца,
до утра гремишь жестяным ведром.

И душа наполняется зыбкой грустью.
Все застыло будто бы на века
в закоулках этого захолустья.
На цепи по-волчьи скулит тоска.

…колосится утро над бездорожьем.
На лугах – ершистая трын-трава.
Вот бы враз оторваться, сдирая кожу! —
Отболев, отникнуть, но – черта с два! —
Как ни бейся – хлесткая пуповина
неизменно тянет тебя назад.

…у хозяйки – брага (к сороковинам.)
На столе – портрет (утонувший брат.)
На цветастом блюдце – свечной огарок.
Кислый квас – во фляге. В печи – блины.
На плакате выцветшем – Че Гевара,
и ковер с оленями – в полстены.

Даже то, к чему ты едва причастен,
прикипает к памяти навсегда.
В сенокос – царапины на запястьях
да жара без продыху – ерунда.
От того, что было сплошной рутиной —
горячо и больно, по телу – дрожь…

тишина колышется паутиной —
даже выдохнуть страшно,
а вдруг порвешь?

Не парижское

Улицы не парижские… Ветер гуляет кочетом.
Голуби над задворками. Нудные холода.
У пацанов с окраины папы – сплошные «летчики».
Рано стареют матери. Чадно горит звезда.

Хочется… прочь! – Из города, чтобы дорога – скатертью,
чтоб разговоры в тамбуре, а за окном – поля,
чтобы вдыхать заутренний свет над церковной папертью…
чтобы отцу и матери пухом была земля…

или… на тесной кухоньке пить до утра шампанское,
чтоб на одном дыхании – залпом объять сполна —
русское и еврейское, польское и цыганское…
чтобы в душе – бубенчики, а на дворе – весна…

был бы, слегка присоленный, хлеб – на ладони времени…
чтобы в гостях – желанные (и никогда – врасплох),
чтоб прорастало лучшее не из чужого семени…

но… на ветру качается пыльный чертополох…
не золотятся колосом Псковщина и Смоленщина,
наглухо занавешены долгие вечера…

а в безымянном городе плачет хмельная женщина,
будто опять поверила, что из его ребра…
будто припала Родина к теплой груди Всевышнего —
плачет – не успокоится, не оторвет лица.

Улицы не парижские – с кошками и мальчишками,
папы – сплошные «летчики», нет холодам конца.

«Это русская сторонка»…

«Это русская сторонка». Летний зной в затоне тонет.
Спит соломенное солнце, зарываясь в облака.
Голосит петух поддатый: «Распрягхайте, хлопцы, ко́ней!» —
Метит в «яблочко» – навылет (чтоб уже наверняка)!

Хоть полшара – десантируй, здесь любому хватит места.
За бескрайним Енисеем всякий – Будда (в меру сил.)
Медитируют в Сибири дети светлой Поднебесной…
«Рэнь-шэн бу-кэ хвань-дэ-хвань-ши»[1] —
как Конфуций говорил. —

Прав он был. Да кто бы спорил? – Все бесценно. Время тленно.
Над чубатыми борами – желторотая заря.
Машут лапами березы. Вечер будет офигенным…
Разбавляй речной прохладой жгучий спирт из «пузыря»!..

Ветеран двадцатилетний. Он послал меня в… европу!
Он сказал, что я с акцентом говорю!.. Достал баян… —
понеслись гнедые звуки по околице галопом. —
Это русское… застолье…

«Это Родина моя.
Это русская сторонка».

Здесь тебя не ранят в спину.
Ночи лунные полынны. Тонкокожи тополя.
И… почти невыносимо…бьется жаром за грудиной:
«Это русские картины…
это русская земля…»

Незнакомая Родина

Два вопроса: «Что делать?» и «Кто виноват?»,
как седые проселки, навеки схлестнулись.
В Ярославле над Волгой ярится закат.
Тлеет Тула витринами пряничных улиц.

А в вагоне – туман опрометчивых слов.
Да и сам ты доверчив, наивен и жалок,
обнаживший всю душу до самых основ,
точно Питер – изнанку своих коммуналок.

…За спиною – перрон. Переступишь порог —
и на пир с «корабля», но расходятся гости.
…А рассвет с огоньком, и с горчинкой дымок,
и дрова – на дворе, и трава – на погосте.

Оживает душа, обращенная в слух.
Акварельные зори свежи и прозрачны,
но умолк предпоследний нетрезвый петух,
оцарапав околицу хрипом наждачным.

Вот бы взять да попробовать жить-не тужить,
чтоб душа – нараспашку!.. Похмельно-непьющий,
понимаешь, что… – к лешему вся эта жизнь! —
Что за чушь, что дорогу осилит идущий?

Кто соврал, что идущему ноша легка? —
Добрести бы до дома неровной походкой…
(Как известно, Россия – в глазах чужака —
пресловутый медведь, балалайка и водка.)

Незнакомая Родина… Все занесло —
заметелило пеплом неверного слова.
…А в плацкартном вагоне тепло и светло.
И подросток-«ботаник» читает Толстого…

Из дорожных зарисовок