Вячеслав Фаритов - Онтология трансгрессии. Г. В. Ф. Гегель и Ф. Ницше у истоков новой философской парадигмы (из истории метафизических учений)

• Название: Онтология трансгрессии. Г. В. Ф. Гегель и Ф. Ницше у истоков новой философской парадигмы (из истории метафизических учений)
• Автор: Вячеслав Фаритов
• Жанр: Философия
• Год: 2017
• ISBN: 978-5-906910-53-0

Монография посвящена исследованию становления онтологической парадигмы трансгрессии в истории европейской и русской философии. Основное внимание в книге сосредоточено на учениях Г. В. Ф. Гегеля и Ф. Ницше как на основных источниках формирования нового типа философского мышления.

Монография адресована философам, аспирантам, студентам и всем интересующимся проблемами современной онтологии.

---

Таков результат взаимной трансгрессии божественного и человеческого в учении Гегеля. Данный пункт станет источником всевозможных преобразований гегелевской философии в учениях младогегельянцев, в различных концепциях, продолжающих разрабатывать идею смерти Бога.[222] Наконец, в учении Ницше эта идея получит свое наиболее радикальное воплощение, став поворотным пунктом в истории человечества, моментом его высшего самосознания и горизонтом возникновения нового человека.

Таким образом, завершая данную часть исследования, можно сделать вывод, что диалектика Гегеля не является абсолютным эквивалентом онтологии трансгрессии. В его учении представлен один из возможных вариантов построения философии на основе перспективы трансгрессии, а не трансценденции, как это было в большинстве метафизических систем. Возможны и принципиально иные пути организации философии на базе трансгрессии, что мы и пытались показать, акцентируя не только сходства, но и кардинальные различия учений Гегеля и Ницше.

2. Трансгрессия в онтологии Ф. Ницше[223]

Der Mensch ist etwas, das überwunden werden soll. Was habt ihr getan, ihn zu überwinden? Alle Wesen bisher schufen etwas über sich hinaus: und ihr wollt die Ebbe dieser großen Flut sein und lieber noch zum Tiere zurückgehn, als den Menschen überwinden?

F. Nietzsche

Если большинство онтологических учений так или иначе выстраивались на основе перспективы трансценденции, то в философии Ницше происходит решительный поворот в сторону трансгрессии. Трансгрессия как нарушение установленных границ бытийно-смысловой определенности составляет основу ницшевской онтологии. И одновременно трансгрессия выступает в качестве стиля мышления и жизни философа. В настоящем параграфе мы раскроем этот тезис на материале различных аспектов учения философа.

2.1. Трансгрессия как горизонт неклассической онтологии

Первым делом необходимо поставить вопрос, насколько применимо понятие онтологии к учению философа, не приемлющего само понятие бытия? Следует учитывать, что Ницше выступает не против бытия вообще, но против определенной перспективы осмысления бытия, против того подхода, который был выдвинут Парменидом и получил господствующее положение в философском дискурсе вплоть до М. Хайдеггера включительно. В рамках этой традиции бытие трактуется как то, что радикальным образом противоположно становлению, как то, что исключает становление. Бытие – это тождество, присутствие, фиксированная определенность. Однако уже Г. В. Ф. Гегель указал на ограниченность подхода, противопоставляющего бытие и становление.[224] Ницше, с одной стороны, принимает сложившуюся за тысячелетия традицию разграничения бытия и становления и делает ее предметом свой беспощадной критики. Но, с другой стороны, он разрабатывает направление, в котором бытие начинает высвобождаться из тисков узурпировавшей европейскую философию традиции элеатов. Бытие перестает выступать в качестве противоположности становлению, оно само становится становлением. В отдельных высказываниях, которые заслуживают особого внимания, Ницше употребляет понятие «бытие» уже не в парменидовском смысле: «Придать становлению характер бытия – вот в чем проявляется высочайшая воля к власти. (Dem Werden den Charakter des Seins aufzuprägen – das ist der höchste Wille zur Macht).[225] Что все возвращается – это наиболее тесное приближение мира становления к миру бытия: вершина созерцания».[226]

Приведенный фрагмент показывает, что Ницше вовсе не был «жертвой расхожего и неверного противопоставления Парменида и Гераклита».[227] Он пользовался этим представлением как удобным средством для борьбы с платоновской метафизикой, но сам мыслил бытие глубже, чем в одностороннем подходе метафизической традиции. Бытия в качестве гипостазированной самотождествен-ности для Ницше, безусловно, нет: «Длительность существования, тождество с самим собой, бытие не присущи ни тому, что мы называем субъектом, ни тому, что – объектом: это <на самом деле-> комплексы процессов, обладающих мнимою длительностью по отношению к другим комплексам».[228] Однако бытие есть в его философии в качестве необходимой перспективы воли к власти, как воли к видимости, воли к сущему, воли к искусству: «выдуманный мир субъекта, субстанции, «разума» и т. д. необходим: есть в нас некая властная инстанция, что упорядочивает, упрощает, искажает, насильно разрывает»[229]; («eine ordnende, vereinfachende, fälschende, künstlich-trennende Macht ist in uns»).[230] Следовательно и бытие, воля к бытию, также есть разновидность воли к власти, причем одна из фундаментальных разновидностей.

В своей онтологии Ницше всегда исходит из двойной перспективы становления и бытия. С одной стороны, мир для него – чистое становление, чистый переход, нарушение любых установленных границ, т. е. – трансгрессия: «это море бушующих сил и их потоков, вечно меняющееся, вечно возвращающееся, возвращающееся через огромное число лет приливом и отливом своих образов, перетекающее из самого простого в самое многообразное, из самого спокойного, застывшего, холодного – в самое раскаленное, дикое, противоречащее самому себе, а потом снова возвращающееся от полноты к простоте, от игры противоречий к наслаждению гармонией, утверждающее себя в этом подобии своих путей и лет, благословляющее себя как то, что должно вечно возвращаться, как становление, не ведающее насыщения, пресыщения, усталости».[231]В этих строках перед нами оживает Гераклит с его учением. Это мир как трансгрессия, «дионисийский мир вечного самосотворения, вечного саморазрушения».[232]

Важно учитывать, что такой мир не есть для Ницше «истинный» в метафизическом смысле – это не трансцендентное основание, не «вещь в себе» и не шопенгауэровская мировая воля. Этот дионисийский трансгрессивный мир имманентный и не имеет никакого отношения к метафизической потусторонности. Это не «другой», это «этот» мир, «наш» мир – и никакого другого для Ницше нет. Если использовать понятийный аппарат кантовской философии, то дионисийский мир трансгрессии – это такой же феноменальный мир, а не трансцендентный мир «вещей в себе». Непознаваемость не есть признак трансцендентности, непознаваемым может быть и имманентный, «феноменальный мир»: «противоположность этого феноменального мира – не «мир истинный», а бесформенный и не поддающийся формулированию мир хаоса ощущений, – иными словами, некий феноменальный мир другого рода, для нас «непознаваемый».[233] Никакой трансценденции – существует только «феноменальный мир», точнее то, что Кант называл феноменальным миром, поскольку при упразднении трансцендентного теряет смысл и понятие феноменального. Этот «феноменальный мир» не однороден, какие-то его части упорядочены и приведены в соответствие с нашей познавательной способностью, другие – нет. Эти хаотические, трансгрессивные пласты мира метафизика кантовского образца и определяла в качестве трансцендентного. Для Ницше это лишь часть нашего мира, поскольку никакого другого мира для него не существует. Подчеркнем это еще раз: не метафизическое основание, но срез существования.

Мир чистой трансгрессии, мир становления не пригоден для жизни и познания («Познание и становление исключают одно другое»).[234] Здесь необходимо сразу сделать оговорку: мир становления не пригоден только для определенных форм жизни и познания, для тех, что существовали и существуют до сих пор. Но весь пафос ницшевской философии состоит в том, что возможны иные формы жизни и познания (а также иные формы человека и культуры). Уровень власти, ее ступени и иерархия ценностей как раз и определяются той степенью трансгрессии, которую могут включить в себя жизнь и познание. Жизни и познанию требуется иллюзия бытия и сущего, бытие и сущее как необходимые условия, перспективы жизни и познания. Так мы приходим к другой перспективе онтологии Ницше: к перспективе бытия как необходимой иллюзии. Степень этой потребности в иллюзии различается в зависимости от того, на какой ступени воли к власти находятся жизнь и познание. На низших ступенях эта потребность максимальна, вплоть до установки на полное исключение и подавление трансгрессии: метафизика и религия как перспективы, утверждающие вечный и неизменный мир «высших» ценностей, элиминируют трансгрессию из пространства бытия. В искусстве, которое представляет собой более высокую ступень воли к власти, конституирование перспектив бытия и сущего уже освобождается от метафизического принуждения к абсолютной истине. Искусство уже допускает некоторый объем трансгрессии в бытие: «Воля к видимости, иллюзии, обманчивости, к становлению и изменению почитается здесь за более глубокую и изначальную, более «метафизичную», нежели воля к истине, к действительности, к бытию: последнее само – не более чем форма воли к иллюзии».[235]«Бытие» метафизики и религии есть результат бегства от трансгрессии в некий «иной мир». Это обесценивание трансгрессии, обесценивание самой жизни, нигилизм. В искусстве видимость, напротив, есть способ придания ценности миру становления и изменения. Это не бегство, не отрицание, но приукрашивание, перспективное преобразование хаоса трансгрессии в нечто, соответствующее требованиям жизни и роста существ определенного вида.