Вячеслав Репин - Антигония. Роман

• Название: Антигония. Роман
• Автор: Вячеслав Репин
• Жанр: Русское современное

«Антигония» ― это реалистичная современная фабула, основанная на автобиографичном опыте писателя. Роман вовлекает читателя в спираль переплетающихся судеб писателей-друзей, русского и американца, повествует о нашей эпохе, о писательстве, как о форме существования. Не является ли литература пародией на действительность, своего рода копией правды? Сам пишущий – не безответственный ли он выдумщик, паразитирующий на богатстве чужого жизненного опыта? Роман выдвигался на премию «Большая книга».

---

К вечеру резко похолодало. Одевшись наспех, я уже около двадцати минут топтался перед церковной папертью с запертой оградой, чтобы меня не проглядели, как столб, стоял на возвышающемся и продуваемом пятачке тротуара, когда ко мне приблизился один из двух клошаров, распивавших в конце ограды пиво. Всё это время они следили за мной, подавали мне какие-то знаки, но я не обращал на них внимания.

– Вы знаете, что он только что сказал, этот голодранец? ― обратился ко мне немолодой клошар, тыча пальцем на своего товарища.

– Нет, ― растерялся я. ― Как же я могу знать?

– Говорит, что вы стоите на том месте, где должна приземлиться летающая тарелка.

Я понимающе кивнул.

– Мы решили улететь в Португалию, ― объяснил шутник.

– На тарелке?

– На тарелке.

– А почему в Португалию? ― не удержался я.

– Не знаю… Он уверен, что там теплее.

Я сочувственно промолчал. Наслаждаясь моим замешательством, остряк восторженно сиял. Разыгрывал меня? Или беднягу несло всерьез? К нам приковылял другой голубчик. Пробормотав что-то невнятное про свою Португалию, он попросил две сигареты ― две себе и две другу…

В этой компании меня и застала знакомая Хэддла. Непонятно каким образом, но я мгновенно ее узнал, едва женский силуэт показался на выходе из метро. Я сделал попытку отделиться от дурной компании, хотел сделать пару шагов ей навстречу. Но она уже направлялась в нашу сторону, тоже по какому-то признаку догадавшись, что я один из троицы.

Невысокая, довольно скромно одетая, моложе средних лет, она приблизилась и с любопытством озирала нас всех.

Я поспешил назваться.

– Эвелин Пенниуорт, ― представилась она.

Мы поздоровались за руку.

– У вас по монетке не найдется? ― не унимался первый бомж, догадавшись, что момент самый подходящий, чтобы что-нибудь выклянчить.

С видом человека, который знает цену деньгам и людским невзгодам, я выдал обоим по франку и предложил знакомой Хэддла войти в кафе, витражи которого озаряли тротуар с другой стороны площади, уже погрузившейся в сумерки.

На вид хрупкая, белесая, в рединготе каштанового цвета с норковым воротником, каких в Париже давно не увидишь даже на старушках, доживающих свои дни в респектабельных кварталах Нёи, Отойя или Пасси, ― знакомая Хэддла производила на меня довольно неожиданное впечатление. Во мне тут же окрепла мысль, что передо мной чудачка, и я проявлял сдержанность.

Заняв столик в левом дальнем углу, как раз там, где любил прохлаждаться Хэддл, но это произошло непроизвольно, мы заказали каждый свое. Я попросил рюмку вина, а моя гостья «тизан» ― то есть травяной чай. Во Франции такие отвары потребляют обычно перед сном. Это показалось мне дополнительным подтверждением догадок насчет чудаковатости.

Еще в дверях кафе успев ее предупредить, что она приехала ни за чем, что я не смог ей дозвониться и отменить рандеву, и в то же время не смог дозвониться и Хэддлу, чтобы выяснить у него насчет книг, я вдруг твердо пообещал ей уладить всё при первой возможности. Беспомощный вид соотечественницы Джона, изучавшей меня заинтригованными ясными глазами, буквально подталкивал к обещаниям.

– Да мы только что с ним говорили, ― обронила она по-французски с уже знакомым американским акцентом.

– С Джоном?!

– Он у отца застрял, в Хьюстоне… У вас нет его сотового? ― она порылась в сумочке, вынула пакетик папиросной бумаги для скручивания сигарет с надписанным на ней номером и дала мне на него взглянуть.

– Нет, этого у меня нет, ― сказал я. ― А секретарша, в конторе его отца, утверждает, что он уже уехал в Огайо, ― пожаловался я на свою неосведомленность.

– С сотовыми телефонами вечная путаница. Вы вроде и там и здесь одновременно… ― Она скользнула по мне нетерпеливым взглядом.

– И как он там? Чем он делает в Хьюстоне?

– Говорит, рад, что вернулся… Знаете, здесь во Франции чувствуешь себя… как в родной сельской церквушке. Кто-нибудь обязательно женится в воскресенье, все лица знакомые. Только бывает тесно… Все друг другу на ноги наступают, все про вас всё знают… У вас не бывает такого чувства?

– Нет, пожалуй, ― взвесив, ответил я. ― Но я понимаю, что вы хотите сказать.

– А книги он спрятал в диване. Связанные веревочкой… Под той створкой, которая откидывается и всё время падает, ― складно тараторила она по-французски, озадачивая меня каждым своим словом. ― Говорит, что хотел отправить почтой, да забыл… Он всегда всё забывает, ничего не поделаешь… ― В голос закралась нотка печали.

– Вы хорошо знакомы, насколько я понимаю…

Она отмахнулась. Ответ прозвучал не сразу:

– Вроде неплохо… Да что толку? Уехал ― даже слова не сказал. Это называется ― смылся.

– Не похоже на него, ― опять вступился я за Джона. ― Наверное, что-то помешало… Что-то произошло.

– Наверное… Как всегда, ― она наградила меня унылой улыбкой. ― Джон говорил, что вы тоже пишете?

– Джон говорил обо мне?

– Да не волнуйтесь! Он говорил, что вы пишете, вот и все, ― странным тоном предостерегла она, ― и что вас оттуда, из Москвы, вежливо попросили…

Я ответил полуутвердительно, ловя себя на мысли, что мне самому Джон никогда не говорил ни о какой Эвелин… Вместо того чтобы пить свой травяной чай, экстравагантная гостья достала из сумки баночку с табаком Данхилл, из кожаного кисета с мобильным телефоном извлекла припасенный шуршащий бумажный квадратик и указательными пальцами с детскими розовыми ногтями стала скручивать тонкую папироску, в концы которой добавила по катышу табака, прежде чем завернуть края внутрь. После чего, прикурив от протянутой мною зажигалки и глубоко затянувшись, она стала разглядывать меня светлыми и теперь уже снисходительными глазами.

Я испытывал неловкость от одной мысли, что придется оставить ее в кафе одну и подняться к себе за книгами, если они действительно лежат в диване, как она заверяла. Но еще более нелепым казалось пригласить к себе незнакомую женщину.

– Вы не знаете, как быть: заставить меня сидеть и ждать и сходить за книгами или пригласить подняться с вами? ― выдала она с вызывающей прямолинейностью.

– Да, этот вопрос я себе и задаю, ― легкомысленно признался я.

Она сделала глубокую затяжку, помедлила еще миг и, скользнув по мне быстрым взглядом, в котором промелькнуло что-то одержимое, с жалобной ноткой в голосе по-французски произнесла:

– Пожалуйста, сходите без меня! Я здесь подожду.

– Разумеется… У меня всё кверху дном, не убрано… ― забормотал я. ― Вы наверное знаете эту квартиру, бывали в ней?

Держа дымящуюся сигаретку высоко перед лицом, она смотрела на меня с упреком.

– Да, приходилось. Мы с Джоном… Да это не имеет значения, ― в ее лице опять что-то изменилось.

– Странно всё же, что он не предупредил вас об отъезде, ― сказал я, теперь и сам теряясь в догадках. ― Ведь сборов было… Три раза можно было собраться уехать.

В глазах ее больше не было ни упрека, ни настороженности, но появилось беглое, неприступное выражение. Косясь в сторону и, как мне показалось, сдерживая в себе непонятный порыв, она комкала в руке бумажный носовой клинекс.

– Если хотите знать всю правду, он… Он не джентльмен, ― едва слышимо выговорили ее губы. ― Ваш Джон ― последняя сволочь.

Плечи ее дрогнули, и на глазах у меня она стала буквально реветь ― немо, не издавая ни единого звука, но почти взахлеб. На нас удивленно поглядывали со стороны.

Я не знал, что делать. То смех, то слезы. Сумасбродка? Не похоже. Джон отмочил что-то неприглядное? Вполне в его стиле. А может быть, просто легкого нрава молодая особа, не совсем уравновешенная, да еще и жаждущая приключений?.. В следующий миг, глянув на нее, я устыдился своих мыслей. Она заслуживала просто сочувствия. В ее вызывающих манерах, производивших, наверное, всё же неприятное впечатление, несмотря на всю их нелепость, проглядывало что-то обреченное и беззащитное.

Принесенный чай остыл. Я попросил официанта принести горячий. Выкатив на нас равнодушные уставшие глаза, не меньше, чем я, недоумевая слезам, рыданиям при всем честном народе, малый предложил разогреть остывший «тизан» в микроволновке. Я возмутился, ляпнул что-то обидное. Официант, с которым у меня сложились ровные дружеские отношения, вдруг обиделся и даже начал хорохориться, отказывался признать свою вину: чайник с чашкой простояли на столе десять минут, и он, мол, в этом не виноват.

Благодаря этой внезапной перепалке натянутость между мною и гостьей, наоборот, рассеялась. Она теперь косилась на меня благодарно-вопросительным взглядом.

– Если я могу вам чем-то помочь, почту за честь, ― забормотал я, как только гарсон уплелся удовлетворять нашу прихоть.

– Да чем вы можете помочь?

– Я могу поговорить с Джоном. Если он что-то не так сделал… У нас с ним довольно прямые отношения.