Юрий Григорян - Эволюция человечества. Книга 1. Системные принципы развития. Первобытный период

• Название: Эволюция человечества. Книга 1. Системные принципы развития. Первобытный период
• Автор: Юрий Григорян
• Жанр: Философия

Теории истории Гегеля, а также Маркса имели слабости и недостатки, обусловленные прежде всего ограниченностью знания тех времен. Необходимо развивать теорию, базируясь на достижениях современной науки. В данной книге эволюция человечества рассматривается на основании общих предпосылок и закономерностей развития, выявленных в естественных науках. Их применение к системе человечества позволило лучше понять прошлую историю, современные общественные проблемы и тенденцию последующей эволюции.

---

Вообще говоря, процесс познания разворачивается по отношению к функционированию вычислительных машин прямо противоположным образом. Если ЭВМ работают, базируясь на общих программах – от общего к частному, то человек при познании движется от частного к общему, то есть начинает от избирательного восприятия конкретных событий внешнего мира и лишь в процессе познания восходит до общих положений. Но поскольку машинный вариант хорошо согласуется с принципами формальной логики, то ученые, у которых доминирует эта логика, привержены аналогичному взгляду на мышление. В этом случае обращение к неподвластному внешнему миру, раз уж не дедуцируемо, то случайно; поэтому метод проб и ошибок считается фундаментальным методом познания. То же самое отношение ждет и прочие этапы «развития человеческого мышления». «Столкнувшись с определенной проблемой, ученый предлагает, в порядке гипотезы, некоторое решение – теорию. Если эта теория и признается наукой, то лишь условно; и самая характерная черта научного метода состоит как раз в том, что ученые не пожалеют сил для критики и проверки обсуждаемой теории». «Проверка же теории достигается посредством как можно более строгого испытания этих уязвимых мест. Конечно, это опять-таки вариант метода проб и ошибок» (1).

ПАРАДОКС ИНДУКЦИИ И УМОЗАКЛЮЧЕНИЯ ПО АНАЛОГИИ

Формализацию столь сложного процесса, как познание, поджидает немало парадоксов. Один из них порожден беспомощностью перед проблемой бесконечности. Пока отсутствует универсальный закон, опираясь на который можно выделять причастные ему конкретные явления, метод проб и ошибок вынужден выставлять всем элементам мира равную значимость. В этом случае вероятность отбора отдельного элемента равна нулю. Ограничить множество испытываемых событий может лишь некий заранее определенный закон, либо не имеющий отношения к будущему обобщению, и в этом случае не достойный быть основанием для вывода, либо тот самый универсальный закон, который должен появиться в итоге познания. А если учесть, что согласно Попперу «в так называемых теоретических или обобщающих науках (таких, как физика, биология, социология и т.д.) мы интересуемся главным образом универсальными законами или гипотезами» (5, с.303), то придется признать, что никакие теории принципиально не могут появиться. Многие логики попросту отказываются заниматься построением «логики открытий».

Поппер, конечно же, прав, высказывая недоверие к индуктивным умозаключениям. Формально рассуждая, невозможно доказать переход от конечного числа посылок к общему выводу, выводу обо «всем», о бесконечном. Это серьезная слабость индукции. Но эта слабость заложена в предшествующем процессе, от которого обычно формальная логика отрекается.

Структура индуктивного умозаключения в самой простой, но, в общем-то, типичной форме, я представлю так (для упрощения отмечу только три признака и три объекта):

А, обладающий признаками a,b,c, имеет признак d,

B, обладающий признаками a,b,c, имеет признак d,

C, обладающий признаками a,b,c, имеет признак d.

Следовательно, все объекты, обладающие признаками a,b,c, имеют признак d.

Так вот, если поставить вопрос, который логики не желают слышать, – каким образом можно собрать такие единичные сведения, или почему такие факты оказались объединенными, – то либо придется отрицать саму возможность возникновения подобной группы посылок (ее вероятность соответствует вероятности случайного воспроизведения музыки Моцарта стукающей по клавишам фортепьяно шимпанзе), либо заявить об отмеченном парадоксе: выбор этих посылок возможен только на основании общего заключения, вытекающего из посылок. Аксиома выбора: существует функция g, позволяющая для произвольного множества А указать элемент g (A) этого множества, – в данном случае ничем не поможет. Функция не известна, множественность не определена.

Бездоказательность вывода, на что указывает Поппер, кроется в этой безосновательности набора посылок. У любых случайно взятых предметов, имея в виду бесконечное, или хотя бы неисчислимое, количество свойств, всегда можно обнаружить группу однотипных признаков и сделать обобщающий вывод. Следовательно, такие «универсальные законы» будут делаться столь же случайно и неисчислимо. Последующая их проверка будет попросту бессмысленной. Невозможно сделать даже вероятностную оценку, если неопределенным является бесконечное число событий, относительно которого следует рассчитывать вероятность данного случайного обобщения. Значимость она может получить, только если ее основание не случайно.

Обратимся теперь к другому умозаключению, также взятому под свое покровительство формальной логикой. Умозаключение по аналогии. Вполне в согласии с обычным описанием я его представлю следующим образом:

А, обладающий признаками a,b,c, имеет признак d

Следовательно, B, обладающий признаками a,b,c, также имеет признак d.

На сей раз произвол вывода кажется еще более очевидным. У любых двух предметов выявится несколько общих признаков, но разумно ли будет утверждать о совпадение и любого из остальных? В таком случае все предметы придется считать тождественными. Опять-таки выделение посылки ничем не обосновано. Парадокс выбора таков же, как и при индукции. Почему выделен «А», почему у него акцентируются именно признаки a,b,c и d, что указывает на В – вопросы, которые логик посчитает неуместными, так как, по его мнению, их следует относить к совершенно иной сфере, к сфере, положим, психологии.

Что же остается логике? Оценка правомерности заключения? Но как может логика определять степень достоверности вывода, если основание ей не подвластно? Придется выдумывать совершенно несвязанные с этим процессом познания искусственные приемы проверок, в чем-то напоминающие метод проб и ошибок, так или иначе, натыкаясь на проблему бесконечности. Прав был Кант, когда находил, что общая (формальная) логика не может выступать ни в качестве «органона» (орудия, инструмента) действительного познания, ни в качестве «канона» его – в качестве критерия проверки готового знания. Единственное, что она умеет, – это «подводить под правила, т.е. различать, подчинено ли нечто данному правилу… или нет» (6, с.217—218).

АНАЛОГИЯ И ИНДУКЦИЯ – ЭТАПЫ СТАНОВЛЕНИЯ ОБЩЕГО СУЖДЕНИЯ

Постараемся все же порассуждать, почему мы делаем такие умозаключения. Вот, например, учебный вариант аналогии, который применялся еще до космических полетов. На Земле есть атмосфера, вода, умеренная температура и т. п. Считалось, что то же самое есть на Марсе. Вывод: на Марсе, как и на Земле, есть жизнь. Ясно, что в основание вывода брались не всевозможные признаки, а те, которые как-то увязывались нами с признаком жизни. Утверждать определенно, что жизнь (d) обусловлена набором этих (a,b,c) не можем, – такого общего знания нет, иначе мы сделали бы достоверный дедуктивный вывод. Но эта взаимосвязь кажется нам важной. В какой форме она присутствует в нашем сознании, правильнее сказать, подсознании, определяя избирательность отношения к конкретным проявлениям этих признаков?

Имея в виду процесс познания и то, что при этом в той или иной мере бывает задействована вся иерархия ментальной системы, я предпочитаю обратиться к уровню отражения, предшествующему логическому, а именно – к психологическому. Конечно, надо иметь в виду соответствующую активацию и нижележащих уровней, в частности, физиологического уровня. Этот путь приведет нас к исходному акту любого познания – взаимодействию с окружающим миром, которое в ряде случаев осуществляется путем мысленных действий со следами прошлого взаимодействия. Но ограничимся только переходом от психического к логическому. В этом плане проще всего было бы указать на ассоциативный характер взаимосвязи воспринятых признаков объекта.

К сожалению, в психологии этот термин трактуется самым разным образом, вплоть до случайного объединения случайных равнозначимых признаков. Я же этому понятию придаю качество интеграции, но не сформировавшейся, незрелой. Какой в данном примере могла бы быть ассоциация свойств, относимых к качеству «жизнь», хотя и имеющих разную ценность для нее. Такое обычно формируется под влиянием практики и ранее постигнутых знаний. Это не простая совокупность качеств, но и не определенная интеграция их. Поэтому предпочтительность тем или иным сочетаниям признаков по их отношению к признаку жизни сказывается неявно, неосознанно, на психическом уровне постижения этой природной взаимозависимости.

Так вот, если исходить из такого ассоциативного основания, то станет понятным, почему знание о свойствах Марса вызывает предположение о наличии жизни. Сам переход от ассоциативного представления к суждению представляет собой значительный шаг в познавательном процессе. Тем самым психически действенная ассоциация приобретает некоторую логически выраженную определенность. К тому же не будем упускать из виду, что первое суждение о наличии жизни при данных условиях было высказано относительно Земле, и это был самый первый акт логического восхождения ассоциации. Суждение Единичного. В нем, хотя и неявно, но проведено абстрагирование от многих несущественных признаков, так что только часть из всевозможных свойств Земли, пока что неопределенная, увязывается с наличием жизни. Нужно отметить, что указываемое в учебных примерах посылка, сама по себе является результатом насилия формального мышления авторов учебника над реальными суждениями в аналогии. Тот факт, что в ней выделена определенная группа свойств, в сочетании с которой представлено выводимое качество жизни, означает, что автор сам уже сделал тот акт познания, который должен был быть осуществлен в аналогии и индукции. Он искажает этот процесс абстрагирования и перехода к логической определенности, внося изначально свою собственную формализацию. В этом виде аналогия перестает быть аналогией, а выглядит в лучшем случае уже как индукция: обладание признаками (a,b,c) означает обладание и признаком (d). В аналогии логическое содержание довольно слабо, даже в сравнении с индукцией. Между прочим, из-за этой слабости она оказывается легко подвергаемой внедрению более развитых логических форм. Поэтому некритичные аналитики то приравнивали аналогию к индукции, то ставили ее по степени достоверности между индукцией и дедукцией, а то и порой уравнивали с дедукцией, не замечая, что при анализе они вводят в нее несвойственную абстракцию или неявно добавляют общую посылку.